Кухня обрела свой уютный вид. Установлен последний плинтус. Выкрашены в светло-серый обои. В том углу я посажу бамбук, а в другом поселю журавля. Куплены два деревянных стула и стального цвета бамбуковые жалюзи. Старый холодильник теперь напоминает застрявший в ветвях баобаба ржавый самолет. Я считаю дни до зарплаты.

Крис горит на работе и продолжает гореть дома.

– Обалдеть! – бормочет она, сидя за ноутом. – Это просто обалдеть.

– Что?

– Смотри!

Она хвастается стильными иконками для сайта.

– Нормально.

– Завтра Куте покажу!

***

Но Кутя простыл, и что-то случилось с его Интернетом, Крис едет к нему домой обсудить иконки.

Кутя в домашнем.

– Коньяк, ром, виски? Коньяк французский, дорогой, сто евро. Пила когда-нибудь такой? Чего испугалась? Мы ж не на работе.

Иконки его сегодня не интересуют. Он кладет ей руку на промежность. Сжимает пальцы.

– Давно хотел спросить, у тебя там что? Два в одном? Че такая напряженная?

Крис пожимает плечом и бьет. Шарит взглядом – куда еще ударить, в глаз или ногой в пах. Медлит. Засаживает ногой по голени. Кутя скулит, как щенок.

Прежде чем уйти, Крис забирает французский коньяк. В коридоре ей хочется разбить зеркало, но вместо этого она отфутболивает Кутин ботинок из крокодиловой кожи вниз по лестнице. Выпинывает его на улицу. И зло пинает, старательно и надменно, по направлению к метро.

Рядом с ней идет мальчишка лет двенадцати в футболке с надписью «it's style, not truth that is essential». Предчувствуя чудо, он бодро шагает рядом, размахивая руками.

– А зачем вы это делаете?

– Видишь ли, – объясняет Крис, распознав в парнишке личность незаурядную, – это волшебный ботинок.

– А в чем волшебство?

– Тот, кто пнет его сто раз, избавится от любого недостатка в себе. Нужно лишь, пиная, сто раз произнести то, от чего хочешь избавиться.

– А вы от чего избавляетесь?

– Правило два – не говорить никому от чего хочешь избавиться.

– А какой у вас раз?

– Девяносто восемь, девяносто девять. Сто!

Крис останавливается и смотрит на время.

– Можно теперь мне?

– Он твой. Не забудь передать другому.

– Понял.

Мальчишка радостно отфутболивает трофей.

***

С полузакрытыми от удовольствия глазами Марго вдыхает аромат налитого в винный бокал коньяка. Крис смущенно грызет ноготь.

– Не надо было бить его, – вздыхает она. – Не знаю, как это вышло. Вдруг раз и кулак бдыщь. Как будто я всю жизнь только и делала, что била по морде.

– На черта ты поперлась к нему домой? – удивляюсь я.

– Да пошел ты, – отвечает Марго, открывая глаза.

– Как вы, бабы, живете, – смягчаюсь, делая глоток, – это же кошмар. Среди озабоченных самцов, притворяющихся приличными людьми.

– Женщине в принципе неведомо чувство безопасности, – бубнит под нос Рита.

– Не только женщине, – вздыхает Крис. – В России человек вообще не знает, что такое чувство безопасности. Мы даже не знаем, что оно бывает. Вы в толпе узнаете европейца по походке и не поймете, в чем ее секрет.

– Кристи, о чем ты! Какой европеец, какая Россия! – восклицаю я. – Планета перенаселена. У каждого десятого социофобия, паранойя, аутизм и пограничное расстройство. Земля висит в холодном, черном космосе, напичканном кометами, астероидами, метеоритами и черными дырами. Млечный Путь идет на сближение с Андромедой. Походка твоего европейца – это походка блаженного идиота!

Ритка уставилась на меня с неприязнью.

– Млечный путь, твою мать?! – заорала вдруг она. – Зашибись, как мы масштабно мыслим!

– Ладно, ладно. Я понял, только не кричи, – ответил я примирительно, подумав про себя, что у девушки, видимо, пмс.

– Ты верно считаешь себя охрененно понимающим? – взъелась Рита. – Черта с два!

Крис неожиданно для меня энергично закивала. Они вдруг обе ни с того ни с сего ополчились против меня. Никогда не видел их такими сплоченными. Не понимаю, что я сделал не так.

– Феминизм, – сообщила Марго, – не победит никогда, потому что бабы, как наркоманы, вечно под кайфом. Наш главный наркотик – это желание нравится мужику. И пока снимаются фильмы и пишутся книги про долбанного принца, ни черта не изменится. Подумать головой женщины не могут, они заняты поиском партнера. Когда они начинают прозревать – уже слишком поздно, пора умирать. Да, Кристи, ла, мы впитываем всю эту жопу с молоком матери. Мы привыкли бояться и быть униженными и не замечаем, что это так!

– Это ты что ли чувствуешь себя униженной? – усмехнулся я, не сдержавшись.

От моего замечания Марго пришла в ярость.

– Сукин ты сын! Чертовы слепцы! Вы даже ни на секунду не утруждали себя понять, что такое быть птицей среди крокодилов! Сколько сотен лет должно пройти, что вы очнулись?

Она раскраснелась, икнула, и тут я понял, что ей не следует больше пить, убрал со стола бутылку и повернул разговор в более мирное русло.

– Кстати, как поживает твой сосед-писатель? – спросил я.

– А что? – зло спросила она.

Крис сказалась больной и не пошла на работу. Кутя позвонил ей по Скайпу.

– Ну что же вы, Кристина, не отвечаете! Нашли время заболеть, – строго выговаривал он совершенно мирным, искренним голосом. – У нас столько работы. Как же так, Кристина? Мы ведь рассчитываем на вас. Вы можете работать из дома?

– Я увольняюсь.

– Как? Почему?! Вам не понравилось у нас работать?

– Работать понравилось.

Я закатываю глаза, Крис кидает в мою сторону ищущий поддержки взгляд.

– Но все равно, – неуверенно добавляет она.

– Очень странно и неприятно, что вы нас вот так бросаете.

Кутя что-то еще говорит, говорит про Новикова, который так доволен их отделом.

– И кстати…

Но его «кстати» повисает в воздухе и исчезает – Крис в сердцах захлопывает крышку ноута.

– Вот так тебя! – кивает. – Фейсом об тейбл! Мама мия, санта Мария, ну почему, почему я не пошла к итальянцам?!

Я сжимаю губы, стараясь изо всех сил удержать классическое «а я тебе говорил».

– Ну давай, давай. Давай, скажи это, – щадит меня Крис.

Ночью я просыпаюсь от того, что кто-то трясет меня за плечо. Открываю глаза – как привидение, Крис стоит возле кровати босая, растрепанная, в банном халате, изо рта торчит зубная щетка.

– Я по-я-яла! – бубнит, орудуя щеткой. – У Ку-и есть брат-близнец!

– Что?! Который час?

Она вынимает щетку изо рта.

– Близнец! Это все объясняет.

Она вдохновенно разворачивает невероятную теорию, как один брат подменил другого.

– Нет, – горячится она, – ну ведь так могло быть?! Почему нет? Ну теоретически же могло?

– Кристин, ну блин!

– Я у Риты спрошу!

– Ну конечно! Нашла гуру.

На следующий день Крис возвращается к работе.

– Во-первых, надо довести проект. Не брошу же я их? Там в общем немного…надо закончить… они ведь никого не найдут…с профессионалами в Москве беда… Во-вторых, это все-таки был его близнец. Чем дольше я об этом думаю, чем больше я в этом уверена.

И снова, за кухонным столом, я вижу ее сутулый силуэт в полутьме, смягченный светом уличных фонарей. Сияние монитора окрашивает ее лицо в эфемерные, трудно уловимые оттенки. Иногда она поднимает лицо вверх, возвращая ему материальность, подносит руку с пузырьком к глазам, к одному, ко второму, увлажняя их специальными каплями.

Прошло два месяца. Проект Крис завершила и все-таки уволилась. По этому поводу она купила бутылку шампанского и билеты на колесо обозрения.

Под нами парк Горького. Я боюсь высоты, но вида не подаю. Мы пьем, храбреем. Ногой можно пнуть облако, но страшно оторвать ее от пола.