Первую главу я пишу последней. Пролог и точка. Я собрал все заметки, записки с воспоминаниями, обнаружил, что набралось на небольшую повесть, и теперь думаю, с чего начать.

Думая, с чего начать, я вспомнил, как Марго рисует портреты. Художница-самоучка, она начинает портрет с глаз. Глаза у нее получаются выразительными. Она умеет ухватить что-то особенное. Закончит глаза и примется за волосы. Не закончив портрета, Марго проголодается, отложит лист и пойдет делать бутерброд. От рисования у нее разыгрывается аппетит.

Так вот глаза. Глаза карие. Вроде бы карие, я не уверен. Мне кажется, их цвет способен меняться вслед за выражением. Прозрачность ее взгляда вызывает оторопь.

А волосы темные. Похожи на косяк черных рыбок на мелководье, встревоженных тенью. То замирают в пространстве, то дружно усвистывают в сторону, секунда, миг… и их несет неведомая стихия. Так рисует Марго и заглядывает в холодильник. Я нисколько не хочу умалять ее художественных способностей, но, кажется, у нее нет ни одного законченного портрета.

Она выше, чем ей хотелось бы быть. В собственных глазах она превосходит тополя, многоэтажки, родного отца, в дверные проемы глядит недоверчиво, ей хочется стать менее заметной, но вряд ли это возможно. Она притягивает взгляд, как фантастическая птица. Водоплавающая птица? Возможно. Кристина. Крис.

Это ее второе имя. Первое, данное при рождении, мало кто знает. Имена рассыпаны. Где-то рассыпаны имена, как семена. Из имен растут люди. Другие имена падают с неба. Иногда они плывут, как кондитерские ароматы. Вдыхаешь. И ты обладатель нового имени.

– Скажи, на какую букву? На эс? На ка? На а? Мне надо для первой главы.

Не скажет. Шутливо сложит пальцы в дулю. Но приставать желание пропадает. Дуля крепкая. Мощь и сила чувствуются в этой женщине, никакой скромностью не затмить этот богатырский ген, переданный предками: кузнецом, дояркой и, главное, легендарным прадедом, цирковым силачом, по прозвищу Сил Силыч. Сил-силищу передал он правнучке, оторвавшей рыбе голову на рыбалке.

Это не дает мне покоя – как надо дернуть удочку, чтобы оторвать висящей на крючке рыбе голову? Вряд ли я отважусь на эксперимент. Но я живо могу представить. Вот она болтается, голова на крючке, из стороны в сторону, отражается в серо-бурой речной заводи, распадаясь на тысячу бессмысленных копий. Камыш качается. Крик озерной чайки. Резиновый блеск сапог. Съедобны ли рыбьи головы? Старик поймал голову золотой рыбки. Иисус раздал хлеба и рыбьи головы. Ведро пустое. Меня интересуют виды рыбалки. В ловле рыбы есть что-то притягательное и живодерское одновременно.

Я дам вам другие, какие захотите, имена, слегка привру, немного преувеличу, никто вас не узнает, обещаю я.

– Зачем ты назвал меня самоучкой?! Я училась у лучших уличных портретистов Монмартра!

– Ты читала?

– Да. Написано ужасно. Я прочла по диагонали. Там кто-то кого-то ухватил за волосы и принялся за глаза. Меня хватило на два абзаца. Самоучка и маньячка. Такова твоя героиня?!

Ничто так не расстраивает начинающего писателя, как критика, а Марго…Ритка – безжалостная пожирательница литературных младенцев.

В свое оправдание скажу, я вообще не собирался писать эту повесть, у меня были другие планы, другой сюжет, порожденный исключительно моим писательским воображением и кругозором, но вдруг я увидел, что она готова и все что нужно, это… название и пролог. Пролог и точка.

С чего все началось? Как это нередко бывает у начинающих авторов, с телефонного звонка. Точнее, с двух звонков. Сначала позвонила Марго и битых полчаса жаловалась на своего парня и свою жизнь, это не то, говорила она, что она себе представляла! Потом заявила, что последнее время часто вспоминает наше с ней прошлое, что она много думала и что сейчас соберется и приедет, чтобы обсудить что-то важное для нас обоих. Я оказался к этому морально не готов, что-то в спешке соврал, бросил, как дурак, трубку, начал было искать билет на самолет, чтобы куда-нибудь улететь, вспомнив, что два года не был в отпуске, и тут снова зазвонил телефон.

– С новосельем, Серый, – услышал я голос своего друга Темы. – У меня к тебе деликатное дело. Ты не мог бы приютить на недельку одного очень хорошего человека?

Эскалатор везет меня и очень хорошего человека к солнцу. Белобрысый мальчишка откусывает с рукава болтавшуюся на нитке пуговицу и перекатывает из одной щеки в другую, как конфету. Мы с Крис выходим вслед за ним из метро Университет. Зеленый. Пересекаем дорогу. На скамье автобусной остановки, поглядывая по сторонам, натягиваем ролики. Встаем. Равновесие становится одержимостью. С этой минуты смысл моего бытия в балансе. Жизнь упрощается. Мы движемся в университетский парк. Справа летит солнце. Колеса роликов с хрустом роют асфальт. Едем мимо длинного здания третьего корпуса МГУ. Мимо черных столбов второго. Огибаем махину застрявшей во времени высотки. Студенты перемешаны с туристами. Китаец курит и плюет в землю.

Крис неистово машет руками. Она на роликах впервые. Отвага неудержимо несет ее вперед. Черные волосы путает ветер. Отстав на значительное расстояние, я с ужасом наблюдаю, как она выруливает на проезжую часть. Ее не остановить ни одним клаксоном. Она чешет прямиком на автобус.

– Кристина!!!

Когда открываю зажмуренные от ужаса глаза, она уже снова на тротуаре. Вздох облегчения. Но нет, это только антракт, передышка. Что она со мной делает! Это была ошибка поставить ее на ролики. Она наклоняет туловище вперед, почувствовав, наконец, устойчивость, разгоняется, вообразив себя, вероятно, конькобежкой Ангелиной Голиковой. Машины гудят. Прохожие жмутся к бордюрам. Раскинув руки, как крылья, она отчаянно несется навстречу ветрам, и если бы не смотровая площадка, улетела бы к вершинам Воробьевых гор, и поминай как звали. А так она врезается в ограждение, повисает, чуть не перелетев через него, и тут же кричит:

– Мороженое!

Вместе с энергичным поворотом ее корпуса у меня подскакивает давление. Кристина несется к передвижному киоску. Я наперерез. Но в двух метрах от тележки Крис взлетает в воздух, руки прижаты к груди. Затмевает солнце. Аксель. Невеста в фате таращит глаза. Кадр испорчен. Крис виртуозно замирает в третьей позиции.

– А-ле!

Мороженица хмурится.

– Ас!

– А то! – руки в бока. – Моя бабушка была летчик-истребитель.

Невеста метет подолом платья землю, оставляя чистую тропинку счастливого будущего. Мы едем по ней.

На внучке летчицы фиолетовые брюки и зеленая куртка с медными пуговицами. Крис хочет быть ярким пятном в центре мироздания, и если вы найдете противоречие тому, что написано выше о ее желании стать невидимой, так я скажу, человек – сложнейшая комбинация разнонаправленных космических вибраций.

Однако скоро нашему роликовому туру настает конец. И я, признаюсь, этому рад. Мы неторопливо, смешно расставляя ноги, шагаем в довольно крутую горку. На вершине Крис замирает. Смотрит вниз, на дорожку. Протягивает руку. Стой! Я останавливаюсь. Ничего не вижу. Крис куда-то тычет пальцем. Я ничего не вижу.

– Смотри же.

Дорогу переползают две жирные гусеницы. Они ползут, не спеша, выгибая желтые спины, друг за другом. Влюбленная парочка, муж и жена, отец и сын, просто попутчики. Навстречу мамаша толкает коляску. Позади нее приближается мальчик на самокате. Крис преграждает всем путь. Она стоит посреди дороги, как гора, защищая гусениц от невзгод и небытия. Прохожие обходят ее, велосипеды, коляски, самокаты и лошади перетекают вправо и влево. Крис передвигает ноги вслед за перемещением гусениц, а я придерживаю ее за локоть.

– Не торопитесь, – покровительственно повторяет она. – Не торопитесь.