— Бра-во! Бис! — тяжелая бархатная занавеса в очередной раз с легким шумом опустилась, скрывая от глаз публики магическое пространство сцены, где отгорели высокие страсти театрального действия. И потом открылась, выпуская актеров на очередной поклон.

— Мо-ло-дцы! — хлопали в ладоши зрители, критики, приглашенные гости (Включая маму Валеры, тётю Дусю из соседней квартиры и даже бабу Лену вместе с её дочерью Ариной).

Зал был переполнен до отказа, забит до предела. Многочисленные любители театра расположились на приставных местах, на ступеньках, в проходах. Те, у кого были билеты, сидели. Те, у кого билетов не было, мостились кто как мог.

От пережитых чувств захватывало дух: Сцена была рядом и далеко. Сцена была прямо перед глазами и на расстоянии. Но где бы не находились зрители — она казалась всем огромным, живым, невиданным клочком потустороннего мира, в цветных лучах софитов, в реальности волшебных декораций и сказочных героев, в окружении которых, будто над костром, подрагивал воздух.

А поверх костра звучала, разносилась, завораживала прекрасная композиция… (Она была «немного» похожа на знаменитый трек «Only You» группы «Savage». Но только немного, совсем чуть-чуть).

   Оун-ли ю

   Уэн ай рили гет насин ту ду…

   Кэнт би тру

   Оунли ю…

— Браво! Мо-ло-дцы! Бис! — звуки аплодисментов и громкие слова песни в исполнении почти всего зала сталкивались где-то посередине зала и накладывались на шумовую ленту, как две огромные звуковые дороги на гигантском магнитофоне.

— Оун-ли ю-ю-ю, — доселе неизвестный исполнитель В. Титов подобно искрящему пороху всё громче и громче продолжал разжигать овации. Снова и снова приглашая актёров, показаться публике.

— Да-а, — красные пятна расползались по щекам сидящего в зале Валеры. По щеке катилась скупая слеза.

— Ес! Ес! Ес! — вопил Вовчик, отбивая ладони. — Вот, где я буду работать, когда вырасту! Вот, кем я стану, когда выучусь в школе. Я буду самым главным начальником актёров!

— Бе-рёз-ки! Бе-рёз-ки! — Максим подхватил зародившийся вопль волосатых парней сидевших на последних рядах.

— Классная получилась песня! — сияющий Валерка обратился к путешественнику во времени. — Просто бомба! Вооще полный улёт! Ай да, мы! Ай да, я! Молодец! Так спел — очуметь! Чёрт возьми — оказывается я талант! Да-а! Оун-ли ю!

— Слушай, Макс! — художник глубоко вздохнул. Заломил пальцы на руках. — А давай… переведём, её… на испанский! А потом ка-а-к… забацаем на конкурсе? Поставим красивый танец «Берёзок» — и вот мы победители! Ни у кого нет такого.

Ништяк же: Первое выступление на городском конкурсе — и сразу все призы наши. Соломахина узнает — гарантировано попадёт в больницу от заворота вредности. Что скажешь? Максим? Давай, решай уже что-нибудь!

— Бис! Браво! Бе-рёз-ки! Мо-ло-дцы! — гулом выходило из зала и волнами неслось по коридорам.

— Алло, алло, Иннокентий Григорьевич? — корреспондент вечерней газеты что-то быстро наговаривал в трубку телефона-автомата. — Я не понимаю, что происходит. Это какое-то сумасшествие. Безумие! Фарс! Вроде всё как всегда, у этого псевдо режиссера Крутикова. Он по-прежнему полная посредственность и бездарность. Ничего особенного — тусклый спектакль в духе старинной сентиментальной драмы, дурацкое название — «Любовь во всём виновата». Но зал сошёл с ума! Это нечто — они рвут и мечут! Им нравится! Они буквально носят его на руках! Занавес давали уже более десяти раз. А ещё это песня «Только ты»… Я не знаю, как и что писать…

— …Алло, алло, вы слышите меня?

В небольшой творческой каморке «Папы Карло» было тесно. Четыре девушки в наушниках, отобранные из группы «Берёзки», сидели в ряд за длинным столом и хором пытались пропеть в микрофоны разученную «Испанскую» песню.

За спинами вокалисток, прислушиваясь к каждому слову, с серьезным видом, расхаживал полный розовощекий двенадцатилетний «мучачос — контролер». Покашливал. Кривил губы. О чём-то возмущенно шипел.

— Девчата, очень хорошо, — ди-джей похвалил исполнительниц, когда те закончили петь. — Молодцы! Последний раз получилось — просто замечательно! Я думаю, этого, будет достаточно. Если, что вырежу кусочками из предыдущих вариантов и вставлю в финальный.

— Всё! Всем спасибо, все свободны, — он снял с головы наушники и оторвал взгляд от экрана телевизора (компьютера). — Передайте Юлии Борисовне, что я ещё немного подшаманю, кое-что доделаю, сведу — разведу, закреплю и к вечеру принесу на репетицию готовую фонограмму.

— Ну-с, уважаемый амигос Володими-рос? — Максим потянулся. С чувством выполненного долга привстал из-за стола, поднял и развёл руки над головой…

   Не желаете ли сделать перерывчик небольшой

   Между фонограммой первой и второй?

   Сходить до буфета?

   Перекусить, так сказать, до обеда?

— ??? — непонимание со стороны малолетнего работника.

— Кто хочет вишнёвого киселя с «Ромовой бабой»? — повторили более энергично, для особо непонятливых, уже в прозе. — Или ещё чего-нибудь вкусненького? Не стесняемся — говорим — так и быть — угощаю! За нами не заржавеет!

— …Вырастите — выучитесь — женитесь — отдадите — если финансы позволят!

— Зря мы доверили им исполнять наши песни, — мальчуган расстроенно процедил сквозь зубы.

— Почему? — за микшерским пультом возникли растерянность и непонимание.

— Потому, что настоящая певица должна походить на Людмилу Зыкину. Обязательно быть взрослой, сурьёзной — петь громко. А ещё иметь на плечах махровый платок или шаль шерстяную. Мне бабушка говорила. И по телевизору таких показывают много. А наши, все какие-то синие, тощие, худые — как швабры. Идут по дороге — кости клацают.

— Особенно, эта — фя-фя-фя-фя, — он спародировал девушку, сидевшую ближе всех к окну. — Поёт тихо, мямлит, будто месяц не кормили.

— Её соседка, всё время отвлекается, вертит головой. Два слова забыла. Три пропустила. Пять не допела. Несерьёзная! Как её выпустили из школы?

— Третья, поёт не понятно на каком языке…

Вместо: И дондэ мас но кабэ ун альма алли сэ мэтэ а дарсэ кака посэйдо пор эль ритмо

Спела: И дон дэмасно кабэун альма аллисэ мэтэ адарс э… э… ка ка посуэй допорэль рит мо

— А последняя! — парнишка недовольно скривился. — Она походит на нашу англичанку: Лоб у неё такой же и губы большие. Голосит в нос, будто его дверью зажали.

— Ландон из зе-е кепитал оф грейт Британ… — громко засопел «Музыкальный критик».

— Кхм, хм… Макс закашлялся, явно не ожидая такого ответа. Затем почесал ухо, свел брови, после чего наигранно произнёс. — И что вы предлагаете, дорогой коллега? Может быть, у вас есть какой-нибудь дельный совет или поучительная рекомендация?

— Максим, давай найдём другого исполнителя.

— Другого? — левая бровь путника во времени взлетела к виску, изломилась, в темных глазах затеплилась усмешка.

— Ну, да! Вместо этих доходяг позовём нормальную женщину, ту, которая пела вчера в театре. У неё голосище — как у паровоза. Да и на Зыкину она похожа.

— Думаешь? С паровозами будет лучше?

— Конечно. Она ка-а-к… Запоёт… Громко. По-испански! У-хх! Правда-правда!

— Господа, разрешите засвидетельствовать своё почтение, — в студию звукозаписи, словно чувствуя тему разговора, величаво взошёл главный режиссёр народного театра-студии «Новое время».