Фелиса даже испугалась, в глазах мужа не было ничего человеческого.

К вечеру весть о том, что чудовище, которому каждый год платили дань смертниками, обзаведется невестой, облетела весь Белор. Народ, конечно, всегда знал, чья она дочь, но чтобы вот так, враз признать ее царевной…

Нет, никто не смел осуждать государя Мелиара, но все замерли в каком-то суеверном ужасе, очень уж символично все это было. И по городу поползло странное слово: жертва.

Гесте об этом, разумеется, ничего не было известно, ее жизнь круто изменилась. Теперь весь неполный месяц, оставшийся до приезда сборщиков дани, ей предстояло провести во дворце, что само по себе было тяжело, потому что здесь ее, мягко говоря, не любили. К тому же она вся извелась, изнывая от неизвестности, ведь царица вряд ли оставила бы Тигарда безнаказанным. Единственная радость, вечером должен был прийти наставник Лесарт.

К назначенному часу Гесту, вымытую до скрипа и одетую в длинное платье из зеленого шелка, привели в малый покой для посещений. Она сидела, боясь шелохнуться, подавленная всем: переживаниями, этим непривычным платьем, атмосферой, страхом зацепить что-то и испортить. И еще больше добавляли тоски те узкие туфли, что ей выдали вместо ее растоптанных чувяков.

Но как только дверь отворилась и в проеме показался Лесарт, девушку будто подкинуло с места:

– Наставник! – и кинулась к нему на шею.

Он немного опешил, неловко расставив руки, словно боялся ее коснуться и отшутился:

– Чем это я заслужил, чтобы меня обнимала царская дочь?

– Тем, что вы есть, – шепнула Геста ему в плечо.

– Ну-ну, будет… Ты посмотри лучше, кого я тебе привел, – проговорил он.

Она отстранилась в недоумении. А в следующий миг у нее чуть не выскочило сердце от нежданной радости. За спиной наставника стояли старший конюх Ким с женой Селлой, ее приемные родители. И глаза у них такие взволнованные. Тревога за нее и нерешительное желание заговорить, и страх сделать что-то не так, все-таки она теперь царская дочь. Геста еле сдержалась, чтобы не разрыдаться и кинулась обнимать обоих.

– Мама, папа! А как там Ти? С ним все в порядке?

– Что с ним сделается, – Селла махнула рукой, а потом всхлипнула, закрыв рот ладонью, по щекам потекли слезы. – Не уберегла я тебя, девочка моя…

– Ну что ты, мама! Со мной все хорошо.

И вдруг поняла, что приемные родители испуганно застыли, глядя куда-то ей за спину. Геста медленно повернулась, в дверях стоял царь и смотрел на них тяжелым взглядом. Будто морозом среди майского дня повеяло, и сразу все хорошее настроение слетело, как лепестки с цветущих вишен. Геста склонилась перед царем, конюх с женой стали молча кланяться и быстро-быстро вышли. Остался одни Лесарт, так и не склонивший перед царем голову. Царь смерил их нечитаемым взглядом и ушел.

С минуту царило мрачное молчание. Потом наставник начал говорить и, как всегда, сказал то, что она меньше всего ожидала услышать:

– Тебе, девочка, выпала великая честь.

Геста недоуменно на него воззрилась, потом оглядела свое богатое платье:

– Если вы об этом…

– Я о том, что тебе выпал великий шанс.

– Шанс? Я не понимаю.

– Миссия, – проговорил наставник, поднимая указательный палец левой руки. – Снять с города позорную дань людьми.

С ума сойти… Геста поняла, что он уже начал урок.

– Но как?

Лесарт хмыкнул, шевельнув бровью:

– Помнишь, я говорил тебе про страх? Чудовище – это страх. А тебе, – многозначительная пауза. – Предстоит стать женой чудовища.

И ушел, оставив Гесту осмысливать его откровения. Ей предстоит стать женой страха? Но в голове девушки не укладывалось. Не получалось совместить абстрактное понятие и вполне реальное чудовище. Чего-то не хватало. Чего-то очень важного.

***

Дверь из заговоренного серебра открылась снова. Уже который раз за это время. Что-то слишком зачастил к нему отец! Зэйну хотелось сплюнуть, но он только крепче сжал в руке нефритовую чашу с красным вином. Последние три дня его постоянно охватывало бешенство. И эта навязанная ему отцом невеста, и необходимость держать себя в узде. Все бесило!

– Отец! – крикнул он. – Какого черта! Я же просил меня не беспокоить!

Гелсарт, появившийся на нижних ступенях лестницы, скрипуче расхохотался:

– Что я вижу, топишь нетерпение в вине?

Зрачки у Зэйна опасно вытянулись:

– Ты бы лучше прибрался, – проговорил Гелсарт, игнорируя его недовольство и возмущение.

– Не лезь в мой дом, отец!

– Скоро твоя прибудет невеста, а у тебя такая грязь. Вдруг испугается, огорчится? Что тогда? – Он снова расхохотался и так, продолжая смеяться, ушел, оставив его одного.

В этот момент Зэйн ненавидел отца, загнавшего его в ловушку. Нефритовая чаша полетела в стену, брызнув осколками, вино растеклось потеками, удивительно напоминая кровь.

***

С того момента, как ее внезапно признали царевной, время для Гесты разделилось на "до" и какое-то промежуточное "после". В прошлом осталась пусть и тяжелая, но все-таки веселая жизнь с семьей конюха. Их совместные проделки с Ти, когда они сбегали на рыбалку или по ночам залезали в царицын сад, обдирать черешню и скороспелые яблоки, или убегали в поля, охотиться там на кроликов.

Это было затянувшееся детство, и оно, увы, закончилось.

Осталось только "после" – короткая жизнь во дворце, в конце которой неумолимо приближающийся день отъезда к смертельно пугавшему ее жениху. А пока девушка застряла в дворцовой жизни, искренне не понимая, к чему все это притворство. Для чего ее обряжают по десять раз в день, зачем намывают и мажут разными притираниями? Однажды так и спросила:

– Какая разница. Будут у меня полированные ногти или нет, если чудовище все равно меня убьет?

– Не говорите так, царевна Геста! – одернула ее приставленная царицей воспитательница. – Что за глупости. Вам предстоит войти в семью могущественнейшего из царей, владыки Гелсарта! Стать его невесткой. Вы должны быть безупречны во всем.

– Да, – пробормотала Геста. – Я должна быть безупречна, иначе мной могут побрезговать.

Хлопнула дверь. Все трое, и Геста, и воспитательница, и служанка, приводившая в порядок ее ногти, вздрогнули от неожиданности.

– Кто? – спросила воспитательница.

– Царь, – потупив глаза тихо проговорила служанка.

Воспитательница воззрилась на Гесту и строго произнесла:

– Вы, царевна, должны научиться думать прежде, чем говорите! Особенно в присутствии государя и государыни.

Понимала она все. Что ж тут не понять…

– Я постараюсь, – ответила девушка, глядя в окно, за которым была свобода.

Повисло молчание. Воспитательница коснулась ее руки. Геста резко повернулась, а та сказала, глядя ей глаза, просто и без уловок:

– Дитя, тебе восемнадцать лет. Ты не знаешь, что иногда… – тут она замялась, сглатывая, словно говорить было трудно. – Иногда незначительная мелочь может погубить, а может и спасти твою жизнь. Поэтому пусть все будет безупречно.

Это было неожиданно и так по-человечески, что как-то сразу победило внутреннее сопротивление в душе. С этого момента Геста стала учиться дворцовой премудрости всерьез.

Помимо этикета, приходилось учиться носить узкие туфли и тяжелые многослойные платья. Вести приятную беседу, петь (но это как раз без проблем, голос у Гесты был высокий и звонкий), аккомпанируя себе на виуэле*. И конечно же, танцы, парадные, а также те, что танцуют для услаждения взора в спальне. Последнее заставляло Гесту краснеть. Но все это в совокупности давало какую-то цель в жизни.

По вечерам к ней приходил Лесарт и учил ее магии. У Гесты был дар к светлой магии и целительству, вот его усиленно и развивали. А пока девушка отрабатывала задания, он заставлял ее в подробностях рассказывать, как проходит дневное обучение. В этом вопросе Лесарт был полностью согласен с воспитательницей.