Посетительница сделала небольшую паузу – перевести дух и набрать воздуха. Интересно, возле кабинета уже столпились любопытные больные? Или Марина сообразила всех разогнать?

– Ну вы и орете, аж в соседней палате замминистру плохо стало.

Дамочка, кажется, подавилась воздухом. Так, с открытым ртом, и повернулась к двери. Наткнулась взглядом на невозмутимую Шуру.

Более ошеломляющего эффекта достичь было невозможно.

Приди сюда оба начмеда – хотя, нет, одну ведь уволили, – все заведующие и главный, они бы не смогли так быстро успокоить зевластую бабу, как это сделало крайне странно выглядящее создание в балахонистом костюме.

– Ты кто? – спросила тихо дамочка.

Подумала и добавила:

– Замминистру?

– Ага, – невозмутимо продолжала Шура.

И вышла из кабинета.

Дамочка сдулась мгновенно. Исчез напор, из взгляда пропало бешенство. За несколько секунд наступило полное истощение.

Кажется, ноги перестали ее держать, и она медленно опустилась на краешек дивана. Спросила рассеянно:

– У него ведь вчера кто-то был, да?

– У кого? – не понял Артем. – У замминистра?

– Какого еще замминистра? У Анатолия, конечно.

Анатолий – это, видимо, Крестьянинов.

– Вы имеете в виду посетителей?

– Я имею в виду девок. Или собутыльников.

Если бы у нее осталась хоть капля энергии, в голосе наверняка сквозило бы раздражение. И злость на Анатолия. И ревность. И обида.

Но Артем слышал всего лишь безумную усталость. От жизни с человеком, которого приходится ревновать, охранять от пьющих друзей, от любвеобильных подруг, от буйных развлечений, которые с какого-то перепугу прилагаются к их счастливому совместному проживанию.

– Ну что вы, – Артем даже возмутился. – У нас не бордель. И не распивочная.

– Где-то же он ее взял…

Где-то он ее взял, тут она права.

– Вы если что узнаете, звоните, ладно?

Она поднялась, дрожащей рукой покопалась в сумочке и положила перед Артемом визитку.

– Ладно, – кивнул он. – До свидания.

Она не ответила и медленно вышла из кабинета.

А ведь у нас нет никакого замминистра в отделении, только сейчас сообразил Артем. Побить Шуру за самодеятельность? Или пусть живет?

Он решил – пусть живет. Пока.

А ему надо идти к Апухтину.

Рэм Кириллович занял должность заместителя по клинико-экспертной работе в двадцать восемь лет. В двадцать восемь! Будучи к этому возрасту, между прочим, кандидатом медицинских наук. Артем взирал на него с хорошей завистью. Сам он когда-то начинал работать над кандидатской, но благополучно забросил. Оправдывался, что из-за Ларисы. Но, скорее всего, из-за собственной лени. Надо возобновить. Главный сегодня так и сказал: будем рады видеть в наших рядах еще одного заведующего с ученой степенью. Обещал помочь, посодействовать, протолкнуть.

Но уже буквально через пару минут Артем забыл и про степень, и про главного, и про свое назначение.

– Я пока решил не доводить до начальства, – сказал Рэм Кириллович. – Подумал, возможно, вы мне сами объясните.

– Да чего тут объяснять?

Артем настолько растерялся, что откровенно не знал, за что ему оправдываться.

Да, больной хлебнул алкоголя. Да, недосмотр персонала. Три человека уже понесли наказание. Но он-то, Артем, тут с какого бока?

Рэм Кириллович придвинул к нему лист формата А4. Текст набран на компьютере и распечатан. Очередная жалоба, понял Артем. И даже без подписи. Пробежал глазами и обомлел.

Апухтин терпеливо ждал. Пришлось сосредоточиться и попытаться внятно изложить свои соображения.

– Во-первых, я, как врач, никогда не стал бы… Тем более, с пациентом, которого веду… Тем более, с таким пациентом. Вы что же, считаете меня самоубийцей? Идиотом?

– Не считаю, конечно. Однако тут, – Апухтин постучал пальцем по листку, – изложена весьма интересная гипотеза. Очень хочется ее проигнорировать, верно? Однако мне нужно ее либо опровергнуть, либо подтвердить.

Гипотеза! Что он называет гипотезой? Да это поклеп. Донос.

– Но послушайте, Рэм Кириллович. С каких пор мы рассматриваем анонимки? Называем их весьма интересными гипотезами, которые нужно зачем-то опровергать. Я ведь уже говорил, что, во-первых, не сумасшедший, чтобы распивать с больными даже за их здоровье, а во-вторых, меня здесь поздно вечером просто не было.

– А где вы были?

Ну, это уже ни в какие рамки.

Бумагу подсунули под дверь кабинета Апухтина. Он пришел на работу, а она тут и лежит. И в ней черным по белому написано… то есть, отпечатано на принтере, что Артем Петрович Турищев вчера поздно вечером, находясь в стационаре, пронес в палату Крестьянинова бутылку дорого коньяка (купленного на деньги пациента) и распил с ним эту бутылку на двоих. После чего отправился домой и лег спать. А Крестьянинов вскоре отправился в реанимацию – что прискорбно, не на своих двоих, а уже на каталке, потому что находился в глубокой коме.

– Ну бред же, честно слово, – растерянно произнес Артем. – Дома я был.

– Один?

– Один.

Почему я должен доказывать свое алиби, раздраженно думал Артем. Это вы должны доказать, что я виноват. Как можно обвинять на основании писульки без подписи?

– Сделаем так, Артем Петрович. Я пока оставлю это у себя, – Апухтин похлопал по бумажке, которую Артему очень хотелось схватить и порвать на много маленьких клочков. – А вы восстановите цепочку вчерашних событий в отделении, ладно? Сами же понимаете, если такая же бумага дойдет до главного, то…

То меня ждет участь опальной начмедихи, уныло подумал Артем. Главный дико не любил, когда больница «звучала» (в отрицательном смысле) на совещаниях в минздраве или в любом другом правительственном органе. Надо работать так, чтобы «не звучали». В противном случае последуют санкции.

Возможно, Ветрову не уволили, поскольку Крестьянинов еще жив. Неизвестно, как бы повернулось дело, если бы его вовремя не отправили в реанимацию.

Кстати, интересно, кто заметил тяжелое состояние випа?

Кто написал анонимку?

И кто прислала ему утром сообщение?

Номер. Номер, с которого оно пришло. Он был незнакомым. Хотя Артем прилежно сохранял все номера всех сотрудников отделения.

А вот и неправда. Вот и не всех. Номера Шуры у него не было.

– Разве вам самому не хочется изобличить виновника?

– Хочется, – согласился Артем.

Ему очень хочется изобличить виновника. Поймать его, взять за шиворот и набить морд…

– Тогда идите и изобличайте.

В своем кабинете – надо же, всего как два часа занял, а уже свой – Артем набросал примерный план «изобличения». Для начала расспросить тех, кто дежурил ночью. Марину, Марфу Лукиничну и Майю Михайловну. Дальше. Посмотреть, у кого есть допуск к тяжелым больным. Карантин по гриппу еще не закончился, посещения строго ограничивались. Список-то он, конечно, составит, вот только что это ему даст?

Потом подумаю, что даст, решил Артем. Пока получу список. Снял трубку и позвонил в ординаторскую. Можно было бы просто зайти – ординаторская находилась через стену – но именно сейчас не хотелось. Нет, он вовсе не стремился показать превосходство, да и зазнаться не успел. Как раз наоборот – ощущал, что вот он-то как раз и виноват в случившемся.

А, значит, приславший сообщение, попал в цель.

Список допусков он попросил составить Софью Никитичну. Ему импонировала молодая старательная врач. Всю документацию она всегда держала в порядке, даже домой брала истории – проверять. Алла Борисовна, Артем и Майя Михайловна подшучивали над Сонечкой – мол, таскаешь, чтобы по дороге ветром не унесло? Сонечка улыбалась, но отвечала на полном серьезе: ей, как самой молодой, необходимо неустанно повышать квалификацию.

– Тебе бы Днепрогэс строить, – язвила Алла Борисовна. – Или Турксиб. Была бы гертрудой.

– Почему гертрудой? – искренне удивлялась Сонечка.

– Гертруда – это герой труда, – объяснял Артем. – Звание такое. Почетное.