Уже на подъезде к стоянке Артем заметил знакомую фигуру. Не узнать ЭТО было невозможно. Та же самая вязаная шапка цвета спелой мыши, тот же болотный пуховик с бабушкиного плеча, те же мешковатые штаны – не иначе, из секонд-хенда. В стационар ложиться, что ли, явилось? Тогда почему не через приемник? А, наверное, анализы сдавать.

И снова, как утром, он поймал на себе взгляд ЭТОГО нечто. Закрыл машину, щелкнул кнопкой сигнализации и направился прямиком к нечту. Чтобы прояснить некоторые моменты.

ОНО успело смыться. Вот только что стояло здесь и пялилось. А теперь нету нигде.

Артем обежал корпус под недоуменными взглядами коллег. ОНО провалилось сквозь землю. Пропало. Исчезло. Испарилось.

Пока бегал, наступил в несколько мелких луж, затянутых ледком, промочил ботинки. Тьфу, пропасть. Не так жаль ботинки, как мокрые ноги. Не станет же он сейчас, перед оперативкой, снимать носки и развешивать на батарее. Так и придется сидеть в сырых.

Быстро вбежав в вестибюль, проскочил неработающую «вертушку» – ее установили совсем недавно, магнитные пропуска уже раздали, но еще не использовали – Артем влетел на третий этаж, прыгая через три ступени.

Сидеть в сырых носках на оперативке не пришлось. То есть, в сырых – да. А вот оперативку то ли отменили, то ли перенесли. В ординаторской собрались все, кроме заведующей и старшей.

Все – это Артем плюс Алла Борисовна Жукова и Софья Никитична Милодарова, два других отделенческих терапевта. Две медсестры, дежурившие ночью, Марина Круглова да Марфа Лукинична.

– Слышали, Артем Петрович? – сквозь зубы процедила Алла Борисовна, чей стол стоял рядом. – Ваш вип в реанимацию угодил.

– Как же так? – Артем удивленно вскинул бровь, вроде только услыхал. – Он же был почти здоров. Я его завтра на выписку собрался готовить.

– Вот и выпишется. Да только не туда.

Алла Борисовна поправила жгуче-черную прическу-каре и склонилась над какой-то историей. Артем не понимал Жукову. Врач со стажем, сильный диагност, интересная женщина (где-то даже вамп), она вела себя порой как базарная бабка. Доводила до слез пациентов, грубила родственникам. Делать ей замечания, а тем более читать нотации никто не решался – ее привел главный. Ему в свою очередь ее порекомендовали. Кто – неизвестно. Но мохнатая рука оказалась весьма мохнатой. На жалобы в адрес врача составлялись дежурные отписки типа «факты проверены, частично соответствуют действительности, приняты меры». Ее даже стимулирующих выплат не лишали ни разу.

Жукова была старше лет на восемь-девять, тем не менее, иногда запросто флиртовала, как с ровесником, и, как казалось Артему, не прочь была завести интрижку.

– Что случилось, не знаете?

– Не знаю. Сегодня же САМА дежурила. Придет, доложит.

Но САМА, то есть Майя Михайловна Ветрова, заведующая четвертой терапией, все не приходила. Время двигалось к полдевятому, пора было готовиться к общему обходу. Все уже решили, что никакой оперативки не будет, но тут Майя Михайловна вошла в ординаторскую.

На заведующей, всегда невозмутимой и спокойной, в меру строгой, в меру справедливой, сейчас не было лица.

Она сухо поздоровалась и ровным голосом сообщила, что по решению руководства больницы с сего дня более не заведует терапевтическим отделением номер четыре. Старшая медсестра освобождена от обязанностей и переведена участковой медсестрой в поликлинику. Начмед, зам. по терапии, освобождена от обязанностей и уволена.

Стал слышен перестук капели по подоконнику.

Напряженная тишина длилась несколько мгновений. Все, видимо, думали, как сии кадровые перестановки скажутся лично на них. Снимут ли еще кого-то (Артем ловил на себе косые взгляды и внутренне ежился). Последуют ли иные санкции в виде лишения премии.

Все молчали еще и потому, что жалость, которую надо бы выразить, в данной ситуации казалась неуместна. Хотя да, расставаться с Майей Михайловной не хотелось никому. Неизвестно, кого сунут на ее место. Могут ведь и из минздрава прислать. Впрочем, должность заведующей была хоть и в меру денежная, но очень, очень канительная.

– И… куда вы теперь?

Тишину решила нарушить Софья Никитична, милая, тихая, относительно молодая врач. Ее, невысокую и худенькую, с негромким голосом нередко принимали за медсестру, обращались на «ты», но она не обижалась, одинаково приветливо улыбаясь и персоналу, и пациентам.

– Я теперь к вам, – Майя Михайловна раздвинула губы в неестественной улыбке. – Освобождаю кабинет, переезжаю в ординаторскую. Буду простым терапевтом.

Трудно сказать, хорошо это или плохо. Все присутствующие заулыбались, мол, замечательно, что не уходите; пройдет месяц-другой, а там, глядишь, и начальство сменит гнев на милость.

– Как вы, наверное, слышали, – продолжила бывшая заведующая, – сегодня ночью в реанимацию переведен Крестьянинов из триста восьмой. С дисульфирамоподобной реакцией. В настоящий момент находится в коме, прогноз не очень хороший.

И снова, во второй раз за утро, Майе Михайловне удалось неприятно поразить сотрудников. Дисульфирамоподобная реакция! Иными словами – реакция организма на соединение антибиотиков и алкоголя.

Кто? Кто принес ему спиртное?

Да кто угодно. Из рук вон плохо обстоит дело с передачей продуктов. Тащат все, и разрешенное, и запретное, и не очень; никто не проверяет, чем питаются пациенты, что находится в проносимых мешках и тумбочках. Максимум – постовые медсестры проверяют холодильники, вытаскивают и выбрасывают испорченные продукты.

Ну, а спиртное… Вип-пациентов тем более никто особо проверять не станет. Ни одна сестра, ни один врач не рискнет устраивать шмон в триста восьмой. Уволят без права работать в системе здравоохранения.

– История у вас? – обратилась Алла Борисовна к Артему. – Крестьянинов подписывал согласие с запретом на курение и распитие спиртных напитков?

– Не задавайте глупых вопросов, – устало произнесла Майя Михайловна; вспомнила, что уже не заведующая и добавила: – Извините. История в реанимации. Конечно, он ничего не подписывал. Поэтому вся вина на нас. На мне в первую очередь. Ведь это я, как дежурный врач, должна была бросить всех остальных пациентов и всех поступающих экстренно по скорой, сидеть в триста восьмой и держать нашего випа за руку.

– Никто вас не обвиняет, – начала Марфа Лукинична, но осеклась.

Конечно, обвиняет, раз сняли с должности. Хорошо, совсем не выгнали.

Все в больнице, наверное, знали, что Майя Михайловна много лет назад перенесла трепанацию черепа. И устроиться на новое место с таким анамнезом ей будет довольно непросто.

– А нового заведующего уже назначили?

И снова самый неудобный вопрос решилась задать Софья, Софьюшка, как называли ее за глаза. Она даже глупости выдавала так наивно-естественно, что сотрудники лишь умилялись и прощали, снисходительно улыбаясь.

Но на этот раз Майя Михайловна помрачнела еще больше.

– Главный должен решить. Как решит, поставит в известность, – произнесла она ледяным голосом.

М-да, подумал Артем, не завидую я новому заведующему, кто бы он ни был.

– Свято место пусто не бывает, – обронила Алла Борисовна, когда они поднялись, чтобы идти на обход.

У нее как-то странно блестели глаза. Артем грешным делом подумал: может, после вчерашнего? Но вдруг его осенило. Конечно! Конечно, Алла Жукова уверена, что свято место достанется именно ей.

Он начал прикидывать, какие перспективы есть у него при ее руководстве, и есть ли вообще, поэтому шел по коридору глубоко задумавшись. И едва не пропустил ЭТО.

ЭТО вновь маячило в поле его зрения. Только уже переодетое в больничный балахон. Что самое удивительное – в балахон рабочий. Зеленые штаны, зеленая курточка и колпак. Все такое же бесформенное, как давешние пуховик и джинсы.

И снова было непонятно, девочка это или мальчик.

– Эй! – закричал Артем и махнул рукой. – Эй, погоди!

Зачем ему нужно ЭТО, он сообразил не сразу. А, ну да, конечно. Спросить, почему ОНО торчало возле его дома, а главное – почему пырилось в окно. Что делало возле больницы и что забыло в отделении.