— Я… не хочу тебя терять.

Я чувствовала себя маленькой девочкой, которой хотелось забраться под одеяло с головой и не возвращаться в реальность до тех пор, пока не перестанет быть так страшно. А мой лучший друг вел себя гораздо взрослее меня, будто взял на себя роль главного в доме, того кто остался за старшего.

— Гермиона… — Он поднял на меня глаза. Безмолвная мольба и легкое отчаяние. Не веря, что ему придется произносить вслух очевидное, когда он почти на грани своего контроля. — Я люблю тебя. Но не смогу пережить это и двигаться дальше, если каждый раз при виде твоего почерка буду думать о том, как ты забавно морщишь нос в начале очередной романтической комедии, раздражаешься от безответственности своих коллег и курьезно плюешься, пробуя устрицы, но пробуешь их снова и снова… И улыбаешься. Я не смогу не думать о том, как ты улыбаешься.

— Гарри…

— Гермиона, я тебя прошу.

— Я не могу.

— Тебе придется. — Такие знакомые металлические ноты его голоса. Он для себя все решил. — Придется отпустить меня. А мне придется отпустить тебя. И, возможно, это будет самая большая ошибка в моей жизни, но иначе ни у одного из нас не будет и шанса на счастье.

Я молчала. Мне просто не верилось, что это и есть конец. Десятилетней дружбы, которая заставила нас пройти через столько испытаний, но не выдержала банального влечения.

Он подушечками пальцев почти невесомо спустился от моего лица, коснулся плеч, локтей и запястий, будто пытался запомнить ощущения. Пытался запомнить меня. И, наконец, отпустил. А после стремительно сделал шаг назад, видимо, боясь передумать.

— Уходи.

— Гарри…

— Уходи, Гермиона. Уходи!

Двигаясь в сторону двери, я в последний раз бросила на него прощальный взгляд. Мой лучший друг стоял, чуть сгорбившись, опираясь двумя руками на столешницу и опустив голову вниз. Скорее всего думая о том, что через мгновение, со звуком старой, слегка скрипящей при повороте ручки, к нему добавится приставка экс.

На улице моросил мелкий дождь, и мне хотелось кричать, лишь бы смыть шлейф сквозящей в деталях шаблонности.

Все просто не должно было закончиться так.

Но горло раздирало от невысказанных слов, в сердце была слякоть, а я шагала навстречу совсем неизведанной мне жизни — без Гарри Поттера.

Frédéric Chopin — Три вальса, Опус 64: №2, до-диез минор

Я почувствовала его длинные пальцы пианиста, проводящие линию от моего плеча до позвонков на шее, за пару секунд до того, как услышала низкий, чуть хриплый голос, до сих пор вызывающий у меня мурашки.

Драко.

Он любил три вещи на свете:

Чистый бренди, симфонии Моцарта и квиддич по пятницам.

Ненавидел новостные сводки по утрам, разговоры во время секса и йоркширский пудинг.

Испытывал восторг от игры дочери на скрипке.

И гордился одаренностью сына в зельеварении.

Он был эмоционален, педантичен и божественно целовался.

…А я была его женой.

— Дорогая? Ты готова идти?

Я улыбнулась, зная, что по нему впору было сверять часы. Время пролетело почти незаметно. Как пятничными вечерами в хогвартской библиотеке, которые Малфой и тогда неизменно прерывал своим внезапным появлением. Пунктуальность, взращенная в нем аристократическим воспитанием и отточенная бесчисленными деловыми встречами почти до идеала, никогда не давала сбой.

А значит этот вечер подошёл к концу.

— Да, — я аккуратно встала со стула, стараясь не зацепиться каблуками о подол невероятного длинного платья, которое опрометчиво надела сегодня, — мы уже закончили.

— Вуд, — Драко, как всегда, был безукоризненно вежлив, протягивая руку для рукопожатия.

— Малфой.

Оливер потянулся к моей щеке, и задержавшись около нее чуть дольше приличного, прошептал на ухо:

— Ты по нему скучаешь?

Признайся. Просто признайся.

Одними губами, практически не произнося ни звука:

— Катастрофически.

Взрыв. Редюиты пали. Но удивительно — стало легче. То, что я прятала внутри столько лет, то, что тяготило меня… исчезло, как только я призналась в этом сама себе. Словно к израненной душе применили Эпискеи. И я снова задышала полной грудью.

Я потянула Драко к выходу. Тепло его ладони, перехватившей мою руку, лилось по всему организму, занимая освобожденное от тяжести место. И это ощущалось так правильно. Всегда правильно.

До двери оставалось меньше ярда, когда я оглянулась и, снова найдя глазами Вуда, окликнула его:

— Оливер! Спасибо за разговор.

Он понимающе кивнул в ответ и отсалютовал мне своим напитком.

Я улыбнулась, Драко нежно поцеловал меня в висок и, положив руку на талию, подтолкнул в направлении каминов.

— Как прошел вечер?

— Был полон воспоминаний.

— Я скучал.

— Я даже не сомневалась.

— Этот вечер был слишком долог.

Я повернула голову, чтобы посмотреть в его искрящиеся хитростью глаза.

— Как я понимаю, теперь ты хочешь восполнить потраченное время?

— Естественно, не зря же я позволил тебе купить такую дорогую, но огромную кровать.

Мой звонкий смех эхом раздался по каменному дымоходу и улетел куда-то в сторону гриффиндорской башни, пока Драко подбрасывал вверх летучий порох.

— Малфой Мэнор.

***

Прошло двадцать лет с момента нашей победы и семнадцать с проигрыша в моей личной битве за дружбу.

За минувшие годы в попытке понять, как я упустила столько сигналов, мне приходилось бесчисленное количество раз поднимать архивы памяти, буквально выворачивая наизнанку все, что было связано с нами двумя.

Наверное, я думала, что найдя ответы, мне станет легче.

Наверное, я думала, что все могло быть иначе. Но годы размышлений привели лишь к подтверждению аксиомы — у нашей истории был возможен только один финал.

Я искренне благодарна Гарри за то, что он смог проявить твердость, потому что у меня никогда не хватило бы духу от него отказаться. И, слыша о нем от наших общих знакомых, я надеюсь на то, что он счастлив, блокируя иные мысли настойчиво пролезающие ко мне в голову.

Мы не общались семнадцать лет, но каждый день рождения я получаю букет из незабудок. На карточке всегда одна и та же подпись:

«С любовью, Гарри».

Прошло семнадцать лет. Я так и не смогла выжечь его из памяти. Он не смог выжечь меня из сердца.