Мы поставили себе задачу сформулировать понятия, дающие возможность изучения сложных, многоуровневых, психосоциальных явлений, реализуемых как индивидом, конкретной группой, так и всей организацией человеческого сообщества. Определение системы должно вмещать в себя потенциал диалектического противоречия: единичное – особенное – всеобщее. Для психологии, в конечном счете, важно определить, каким образом отделенный по своей биологической природе, конкретный человеческий индивид или конкретная группа людей (единичное) через такие социальные образования как группы или межгрупповые объединения (особенное) реализуют законы социального уровня организации универсума (всеобщее).
Особенное, по справедливому утверждению И.А. Ильина, «… содержится во «всеобщем», …оно создается последним, …всеобщее не только мыслится в особенном, но реально составляет его внутреннюю субстанциональную сущность» [94, с. 99]. В особенном встречаются и интегрируются субстанциональная сущность всеобщего и конкретно-эмпирическое содержание единичного.
Определение В.Н. Сагатовского не выражает, на наш взгляд, динамики такого взаимопроникновения всеобщего, особенного и единичного. Завершаясь на факте создания нового качества, т.е. на вещи, целостности, оно упускает из виду, что само упомянутое множество остается, в свою очередь, лишь моментом существования всеобщего, т. е. элементом нового множества, охватывающего первое. Таким способом утверждается дискретность и прерывистость, изменчивость социального мира, его особенность, но упускается шанс рассмотреть его как единый «организм», имеющий, в конечном счете, надсистемные цели. Теряется возможность распространить на эмпирическую конкретность психологических явлений законы всеобщего и неизменного и увидеть те естественные границы, в рамках которых человеческий мир будет развиваться по законам эволюции, а не испытывать насилие из-за амбиций и чрезмерного честолюбия человечества. Выйти из этого затруднения можно, обратившись к динамической стороне систем.
Людвиг фон Берталанфи, один из первых в ряду ученых, определивших систему, утверждает, что это комплекс элементов, находящихся во взаимодействии [140]. Такой же точки зрения на роль взаимодействия придерживаются и отечественные специалисты в области теории систем В.Н. Садовский и Э.Г. Юдин [228]. У.Р. Эшби приводит эффектную иллюстрацию данного тезиса: прибавляя один пенс к другому, мы получаем только два отдельных пенса, а не систему, так как они не взаимодействуют друг с другом; соединяя кислоту со щелочью, мы получаем систему, так как между ними возникает бурная реакция [314].
Подобная точка зрения встречает серьезные возражения. Еще в 1947 г. А.А. Малиновский писал, что волк Украины не взаимодействует с волком Сибири, и они тем не менее являются элементами системы биовида [152]. А.И. Уемов использовал этот пример, чтобы доказать второстепенность роли взаимодействия.
Однако, если присмотреться внимательнее, то два пенса превращаются в систему и начинают воздействовать и питать друг друга как столько становятся, например, уставным капиталом какой-нибудь финансовой компании. В то же время волк Украины и волк Сибири не система, а только часть чего-то гораздо большего, чем они сами – системы биовида. Поэтому в чувственной данности их взаимодействие настолько же ничтожно, насколько они ничтожны перед своим видом. Они и сами могут стать системой по стечению обстоятельств. Например, семьей. Но это будет уже принципиально иная система.
Образование систем достигается во многом благодаря тому, что действие, которое на уровне вещи ее формирует, производя дискретные изменения элементов системы, согласуя их друг с другом, превращается на уровне системы во взаимодействие вещей и взаимообмен элементами множеств, которые эти вещи включают в себя. Взаимодействие возникает, как только становится возможным отталкивание действия от свойства, определяемого целостностью системы, и возвращение его к действующему объекту.
Не оспаривая истинности тезиса о том, что «Все в мире есть система», мы считаем целесообразным, по крайней мере, при изучении социальных явлений различать системы потенциальные и системы актуальные и в дальнейшем изложении иметь в виду только последние. Все остальные для нас – теоретические конструкты большей или меньшей степени абстрактности, решающие гносеологические задачи. В этом смысле понятие системы для нас не относительно, как считают некоторые авторы [140], а абсолютно, так как она основана на конкретном отношении между ее элементами. Относительность же систем остается на откуп атрибутивно-феноменологического подхода.
Аргументацию правомерности такого подхода к психологическим проблемам можно обнаружить в исследовании Я.В. Пономарева; среди прочих интересных идей он излагает подход к оценке человеческой психики как к соотношению оригинал – модель, которое из происшедшего в прошлом актуального взаимодействия предметов превратилось в потенциальное отношение. Если же перед нами актуальная система, то она не может быть не наполнена динамикой своих элементов, т.е. не может быть множеством, не получившим момента самодвижения.
Таким образом, понятие системы должно отражать ее отличие от множества за счет требования необходимости и достаточности ее элементов для образования нового качества, приобретаемого этим множеством на основе определенного отношения. Отличие от вещи должно отражать динамический аспект системы, заключающийся во взаимообмене и переходе элементов системы друг в друга. Понятие системы должно содержать в себе возможность диалектики конкретного, особенного и всеобщего, т.е. диалектики, подчиняющей наше чувственное, конкретно-эмпирическое существование универсальным законам развития мира.
Обобщив все сказанное, можно предложить следующее определение:
Система – это множество элементов, взаимодействующих на основе определенного отношения, делающего структуру данного множества необходимым и достаточным условием появления новой вещи (качества) как элемента иного множества.
Отношение, которое является основой для интеграции элементов множества в систему, вслед за В.Н. Сагатовским мы назовем «принципом устройства системы» [227, с. 332].
Структура системы в отличие от структуры вещи приобретает также более сложный и более динамичный характер. Нас уже не могут устроить те многочисленные определения структуры, которые встречаются обычно в литературе по теории систем, которые фиксируют определенную упорядоченность связей и отношений элементов вещи [126, 227, 269].
В своей работе Г.А. Югай акцентирует внимание на том, что «содержанием его (понятия структуры) является не столько строение объекта, сколько его организация» [315, с. 118]. Полностью соглашаясь с этим, подчеркнем, что такой взгляд на структуру явления необходимо выталкивает нас на уровень системного анализа. И это, конечно, при условии того, что сам термин «организация» включает как пространственные характеристики связей и отношений, так и их временную закономерность (и даже в первую очередь последнюю).
Для нас важно не только содержание взаимодействий, но и их чередуемость. Очевидно, что при исследовании социальных явлений, таких, как политические движения людей и тенденции развития государственных образований, формирование личности, большую роль играют не только соотношение атрибутивных характеристик соответствующих психологических явлений, входящих в поле исследования, но и закономерности возникновения импульсов взаимодействий между ними.
Решающим во многих случаях оказываются не только содержание взаимодействия, но и его последовательность, упорядоченность. Когда объект устойчив и развивается, движения его психологических элементов предсказуемы и взаимосогласованы. В период кризисов центробежные тенденции приводят к импульсивному, хаотическому поиску путей напряженного равновесия этих элементов со своей средой, предсказать которые чрезвычайно сложно.
