Но этого было мало, ничтожно мало, лишь капля для бредущего в пустыне. Едва освободилась его вторая рука, как Солас не преминул этим воспользоваться — обнял Вестницу за талию, притягивая ближе к себе, чтобы соприкасаться почти вплотную… Осталось лишь небольшое пространство для ладони, ласкающей бархатистый, слегка неровный ореол соска. Демон с ним, с протезом, Фредерика действительно так же горяча, как и прежде: трепещут ее ресницы, срывается дыхание, мерное до этой минуты, дрожит низкий голос, а тело, такое нежное, горит от прикосновений, желая получить еще долю безрассудной, сжигающей дотла любви.

Момент, когда Тревельян вдруг опустилась на колени, он осознал не сразу. Но затем ее губы… О, Солас словно оказался между двумя мирами: явственно соображал, что она делает, и при этом чувствовал себя, как во сне.

— Vhenan… — он дотронулся до ее темных волос, и та, не прерываясь, вскинула взгляд: в глазах Фредерики мерцало откровение.

Жар пробирал его сверху донизу, вибрировал и растекался по всем сосудам. Эти губы, язык и нежные пальцы — такие уверенные, будто созданные доставлять удовольствие… лишь ему. Потому что Солас желал, чтобы было так, а Фреда не желала никого другого. Она ласкала его обещающе, самозабвенно, так, что Солас влюбился бы в нее снова, если бы это чувство уже не закралось в сердце и не заполнило его до краев.

Не прошло и минуты, как Солас уже двигался ей навстречу, постанывая хоть и изредка, но чисто; рот Фредерики (неужели она им когда-то еще и молилась?..) целовал, принимал… Затягивал в какую-то безумную не-реальность.

Оказывается, Фреда могла быть и такой, когда совершенно теряла голову. И теперь он хотел ее втрое сильнее — но как можно быть втрое ближе? Погружаясь в эту восхитительную влажную глубину ее рта, Солас знал только одно: ради этого чувства (и нет, он подразумевал не только прикосновения ее языка и мягких губ, сомкнувшихся кольцом вокруг уже сочащейся возбужденной плоти) стоило пройти все и оказаться именно здесь, перед Фредой, жаждущей его больше жизни. Солас гладил ее растрепавшиеся в любовном беспорядке волосы, то слегка нажимая на ее голову, то отпуская, но в том не было нужды: Фредерика сама прекрасно чувствовала его ритм каждой частичкой себя.

Единственным напоминанием о мире вокруг была металлическая, потеплевшая от их разгоряченных тел рука Фреды. Но и та казалась совершенно естественной и правильной, даже не совсем ровно лежащая на его бедре. Кажется, Тревельян потихоньку училась ею управлять…

В какую секунду стало невозможно сдерживаться — никто из них не знал. Но все подходило одно к одному: Фреда выпустила его изо рта, чтобы добрать воздуха в легкие, и тут ощутила пальцы Соласа у своего лица. Те подрагивали. Осторожно, но требовательно он потянул ее за подбородок, и две пары лиловых глаз скрестились. У Фреды кружилась голова. По ее лицу было видно: она вся — сплошное «хочу», невозможно сильное «надо».

Вот теперь Соласу было самое время сказать, глядя на ее блестящие приоткрытые губы и алые щеки: «Ты не перестаешь меня удивлять». И даже это не разрушило бы атмосферу, хотя Фреда наверняка рассмеялась бы…

Но он произнес:

— Извини. Нам лучше не медлить: у тебя слишком хорошо получается.

Встав, Фредерика вновь очутилась в его руках; он произнес:

— Твое лицо было таким…

Он бормотал ей на ухо, жарко, в смятении, трогая так, словно в последний раз; произнося:

— Ты необыкновенная.

Ему оставалось лишь уложить ее на спину, а потом — дать себе волю, заставить ее задыхаться. Фредерика точно прочла в его глазах это желание и зашептала: «Да, прошу тебя…» Такая изнывающая от жажды прикоснуться к небесам. Отзывающаяся всей своей сущностью на самые незначительные жесты и на малейшие колебания воздуха, долетавшие до ее слуха. О, как же красили ее румянец на щеках и полубезумный взгляд — и как же хотелось, чтобы это все не сходило как можно дольше…

Мягкое нажатие рукой, чтобы Фредерика приняла горизонтальное положение, а там — подхватить ее за бедра, придержать, чтобы не свела ненароком; Солас так и знал, да и любой бы догадался: Фредерика уже истекала, на внутренней стороне ее бедер блестели тонкие прозрачные струйки.

Очень скоро холодный воздух сменился теплом языка, слизывающего излишки кисловатой смазки и подбирающегося выше, к самому центру ее ощущений… Но это потом, на десерт — Солас лишь слегка задел нужную точку языком и тут же проник им внутрь Фреды.

— Солас… О мой…

Окончание фразы Тревельян еле-еле, но подавила, не дав себе произнести слово «бог»; удивительно, как она вообще могла думать об этом… сейчас. Сейчас, когда наступила ее очередь бездумно отдаться ласкам чужих губ.

Чувствуя его в себе, Фреда переходила от тихих стонов к громким и с усилием выгибалась: руки Соласа крепко фиксировали ее бедра, но и это тоже возбуждало… Он умудрялся действовать так, как нужно было именно в эту секунду: подсказывал опыт, подсказывало ее тело. Фреда знала, что абсолютно открыта ему, без стеснения и без малейших сомнений. Он тоже понимал. И поэтому не стал долго ее испытывать: приник кончиком языка к ее самой чувствительной точке и не прекращал ласкать, даже когда Фредерика принялась умолять то перестать, то продолжить. Вся натянулась. Чуть ли не зазвенела. И выстанывала, не сдерживаясь, все желания, приходившие ей на ум.

— Солас, Солас, пожалуйста, я не могу…

Услышав это, он приподнялся, окинул ее взглядом. Сумасшедшее зрелище. Похоже, Тревельян могла кончить сразу же, как он окажется в ней, — и ей будет мало. В ее срывающемся голосе звучала неподдельная мольба, да, мольба наконец закончить это любовное безумие. Да так пламенно, чтобы забыть свое собственное имя, забыть обо всем. Солас повиновался — и очень скоро Фреду настигло чувство заполненности. Так плавно и естественно, словно они были предназначены друг для друга.

Солас склонился к ней, жадно целуя и оставляя на полных губах ее же привкус. Уже не особо себя контролируя, он вторгался в ее податливое тело раз за разом и терял голову от того, какая Фредерика влажная и узкая и как легко она принимает его в себя.

В звуках поцелуя, скользящих языков, трения тел, в шуме крови, прилившей к ушам, было столько гармонии и жизни, что разум Фреды плыл по волнам, и каждая из них могла стать тем самым пиком. Рука Тревельян легла Соласу на поясницу, смазала выступивший бисеринками пот; от щекочущего касания по спине Соласа просквозили мурашки. Он укусил женщину за губу и ускорился. Так влажно и тесно, о, он не мог терпеть…

— Я… я вот-вот… — раздалось под ним: Фреда, жмурясь, откинула голову, подбородок задрался вверх, и Солас отметил укусом еще и сгиб ее челюсти. То, как она сжала его при этом — ниже спины, желая вдавить в себя, — было чистым дурманом. Было неописуемо.

— Чувствуешь… что ты во мне вызываешь? Ты чувствуешь… — Солас не договорил, застонал ей в яремную вену, отчего дрожь так и накрыла ее тело.

— Солас, кончаю…

Фредерика судорожно выдохнула, наконец распахнув глаза, и в этом сиреневом море он потонул.

Он не желал спасаться.

Вскоре — обессиленно лег рядом с ней, взирая из-под полуопущенных век на ее невыразимо спокойное, по-прежнему румяное лицо. Почти над самым ее ухом слышалось его тяжелое, усталое дыхание.

Фреда краем зрения заметила его руку: та убрала с ее лица мокрую от испарины прядь.

— Знала бы ты… как ты прекрасна, — на субтоне выдохнул Солас, не задумываясь над тем, что он ей говорил. Что видел, то и говорил. А видел он женщину, измотанную любовью и от этого ставшую только желаннее и милее сердцу. Неужели нельзя было так и остаться вдвоем, запереть это мгновение? Застыть навеки?.. — Если бы ты только смогла увидеть себя моими глазами…

========== День лета ==========

Комментарий к День лета

Написано к марафону однострочников (НО ИЗ ЭТОГО ОДНОСТРОЧНИК ПРОСТО НЕ ПОЛУЧИЛСЯ). Автор - только Рона

ㅤВ День лета леди Инквизитор облачилась в белое и надела венок из сиреневых цветов. Она честно соблюдала орлесианские традиции, как того требовали Жозефина, Вивьен и весь двор.