========== Новое знание ==========
Она должна быть одновременно расслаблена и напряжена. Самое главное — чтобы она поняла: гораздо лучше, когда ее тело ощущает его прикосновения и отзывается на них вроде и сдержанно, — а вроде и кожа будто пылает или электризуется под его пальцами. И очень скоро единственный вопрос — зачем он это делает? — вылетит из головы.
Солас находит чувствительное место… угадывает по ее реакции, и после этого она может только просить, чтобы это не кончалось. Оба знают, что все так просто, так быстро не получится, ведь играть гораздо интереснее. Дразнить почти что воздушными касаниями, мучить ожиданием, будто отдаляться — и приближаться снова, чтобы эта близость кружила голову и словно вела к краю пропасти…
И чем больше их затягивает эта игра, тем лучше они изучают друг друга, испытывают пороги чувственности. За каждый его вдох наслаждения Фреда готова отдать ему весь воздух до капли и задохнуться самой. От такого голова и впрямь кружится и рот пересыхает, пока Солас не целует ее неспешно и глубоко…
В то же время какая-то его часть нашептывает, что все это блажь, что скоро все кончится, и эти нежно-фиалковые глаза, сейчас затуманенные почти безрассудным желанием, будут вопрошать: «За что?..» — даже если ответ и так лежит на поверхности. Но… пусть это будет новым знанием. Пусть он узнает, как Фреда запрокидывает голову, когда он целует ее за ухом, около ключицы или еще ниже; как с ее пересохших от тяжелого дыхания губ слетает едва сдерживаемый вздох; и как удивительно послушно ее тело следует за движениями его рук, будто он предугадывает каждое ее маленькое желание, чувствуя каждый изгиб, как в замедленном времени. Отчего-то это трогательно, так предсказуемо и одновременно так увлекательно.
Как забавно… они занимаются любовью, а со стороны все звучит, как изучение древних фолиантов: «предсказуемо», «увлекательно»… Ужасный Волк будет доволен такой формулировкой, ведь она наконец позволит на какое-то время вернуться из мысленных странствий на землю: в объятия влюбленной Фреды.
========== Правда? ==========
Солас обнял Фреду со спины и почти шепотом произнес:
— Правду лучше раскрывать постепенно, как весенний цвет.
К концу этой фразы пальцы его легли ей между ног, прямо на нежные складки-лепестки, и совсем чуть-чуть разошлись, иллюстрируя сказанное.
— Хорошо, если правду вообще собираются раскрыть… хоть когда-нибудь, — поддела Фреда, чтобы не выдать смущения. Но то, что в эту минуту делали пальцы Соласа, исказило суть ее слов, сделало их двусмысленными. Она мигом прикусила язык и притворилась, что ничуть не обескуражена… но скрыть недвусмысленную реакцию своего обнаженного тела не смогла. Да и не хотела.
Хорошо, когда все ясно, и не нужно вслушиваться в интонации и угадывать, что спрятано между строк. Все открыто и просто, как вымощенная дорога. Но обнаженная правда слишком чувствительна, и стоит только найти уязвимое место — подступит дрожь, как сейчас, когда на маленький нежный бугорок легла подушечка его пальца. Еще ничего не делая, Солас просто коснулся — может быть, чуть подавшись вперед, а может быть, тело Фреды ее подвело…
Правда была в том, что Фреда жаждала его прикосновений.
В том, что она не раз пробовала представить, каково это…
И истина оказалась еще более чарующей, чем она думала. Даже просто чувствовать тепло его руки было слишком для нее, но к тому, что эмоции выльются через край, она была готова. Сейчас Фреда подчинялась не себе, но своей жажде и их обоюдному желанию. Ее голова качнулась вбок; ее лицо уткнулось Соласу в шею; и ее губы ощутили, как лихорадочно бьется жилка под его кожей.
Солас с каким-то непонятным злорадством наблюдал, как рассудительность, осторожность Фреды уступают место слабости и прихоти. Как она, измученная мнимой жаждой, пьет морскую воду, забыв о том, что это не принесет облегчения, а напротив, лишь усугубит страдания. Слишком силен соблазн продлить этот миг, когда ради его прикосновений она готова, пожалуй, на что угодно; когда помутненный страстью взгляд выдает ее с головой, обнажая не только тело, что намного страшнее.
Словно акт милосердия, долгий поцелуй Соласа лег на ее раскрытые губы. Вскоре Фреда почувствовала холодный воздух вместо его руки… а затем встрепенулась. Ведь его пальцы вновь оказались там, где были раньше, скользя по уже влажной коже, перебирая ее и начиная блестеть от проступившей смазки.
Фреда бездумно провела рукой вдоль гладкого бедра Соласа, но вдруг опомнилась: на кончиках ее пальцев собирались молнии. Тонкие, нитевидные, те, что могли бы прошить насквозь. Ей пришлось отдернуть ладонь — и содрогнуться от нахлынувшего вожделения: не прикасаться к Соласу было мукой.
Чувствовать, как дотрагивается он, — тоже мука, но иного рода.
— Глубже…
Фреда взывала к нему, почти умоляя, чтобы тот вновь проявил милосердие.
Для его темной части это было забавной игрой на чистых человеческих чувствах, приравненных к слабости. То была власть всего над одним человеком — но ощущение, словно весь мир стоял перед ним на коленях. Тьма искушающе говорила: не надо, не давай ей слишком многого, пусть просит, пусть молит тебя, пока не сойдет с ума… Но касание Фредерики обожгло его кожу — и тьма с шипением уползла, открыв дорогу другому чувству, с которым Солас поцеловал плечо Тревельян.
Его пальцы то обводили легкими, дразнящими движениями ее самую чувствительную точку, то соскальзывали, входили внутрь легко, на одну фалангу… Но тут же оказывались снаружи, продолжая сладко мучить Фредерику, пока та не попросит еще.
И Фреда просила. Это могло бы считаться победой Соласа, не знай они, в чем смысл этой игры. Губы могли гореть не только от поцелуев, но и от слов…
— Ну же, — шептала она и подавалась к его руке, — ну же…
Этого было мало.
— Мне так хочется… Мне так нужно…
Это, определенно, было правдой.
— Пожалуйста, Солас…
Это легко свело бы с ума обоих.
У Тревельян подгибались колени, она мелко дрожала, прикрыв глаза. Она позабыла все, не относящееся к Соласу и его поцелуям, Соласу и его ловким пальцам, но хотела бы помнить, что есть на свете что-то настолько манящее, ласковое и бесстыжее… удивительное. Не по той ли причине, что Солас ее услышал, склонился над умирающей от жажды и одарил новым поцелуем? Не поэтому ли он касался сердцевины ее наслаждения так, словно знал ее всю: от чего она изогнется, доверчиво и просяще прижимаясь к нему, а от чего вздрогнет, напрягшись всем телом-струной?
Фредерика была игрушкой в его руках — и целым миром, ради которого можно пожертвовать будущим. Эта двойственность завораживала, это противоречие неудержимо влекло к себе. И он, сам того не понимая, жертвовал… Порой даже частью самого себя.
А Фреда вздохами, дрожью и каждым изгибом разгоряченного тела клялась быть достойной этой жертвы.
Жадно она прильнула к его губам и, не сдержавшись, переплела с ним пальцы. Правая рука к правой, укол электричества к прохладе рассеивающего заклятия. Фредерика улыбнулась сквозь поцелуй… и тут же округлила губы, выдохнула сладкое: «О!»
Движение пальцев Соласа в ней, вырвавшее этот стон, вмиг повторилось. Разум Фреды совсем помутился от наслаждения. Она еще сильнее вжалась в Соласа, чувствуя, что и он горит, что и он желает; осознание этого стало лучом в тумане, клубившимся внутри ее головы.
Он ведь хотел, чтобы Фреда просила?
— Еще…
Ради этого «еще» — будто бы дуновения прохладного ветерка в изнуряющий зной — Солас и сам поддавался чувству, над которым еще недавно почти смеялся. Сам же открывался перед ней, шаг за шагом. Поначалу осторожно, готовясь вот-вот отступить, закрыться, вернуться в шкуру Ужасного Волка, но с каждым мигом все больше соскальзывая в эту их ставшую общей слабость. И не удержаться. Неужто еще немного — и он сам окажется в ее незримой власти?
— Ma elgara… — невольно выдохнул Солас, ощущая вязкие соки на своей руке.
«Ma elgara». Не «сердце». «Солнце». Горячее, дающее жизнь вопреки холодной, бледной, как и он сам, луне.
