– Я –Блять!– жду тебя каждый вечер, пока ТЫ, проклятый ублюдок, шляешься непонятно где – я никак не могу остановиться, горло разрывает от боли, а в голосе слышится противный хрип, – и ТЫ –С-с-ука!– говоришь мне такое?!

Ярость застилает глаза. Мне хочется ударить. Ударить ещё. И ещё…

Мою голову отбросило в сторону. Щеку обожгло. Я рукой коснулся её, что-то сырое растеклось по пальцам. Смотрю. А это кровь. Не моя кровь, а отца. Взгляд на него перевёл и успел увидеть замах. Этот удар оказался сильнее, на этот раз он бил стоя. Я на пол грохнулся. Лицо онемело на миг. Затем пришла боль. Я не успел утонуть в ней. Отец не дал мне такой возможности.

Новый удар. Он пнул в живот. Кишки сдавило так, что я не смог дышать. А когда всё же удалось вздохнуть, то блевотина вырвалась из рта. Я пытаюсь дышать, чтобы не сдохнуть, но с каждым глотком воздуха приходится заглатывать неизмеримый кусок боли. Горло жжёт, во рту привкус железа. Я вижу лужу рвоты, что вытекла из моего рта. Она красная с жёлтыми прожилками. Кажется, часть её осталась на моём лице. Отец пнул снова. Наученный опытом, я постарался сразу не дышать. На миг остановив дыхание, ведь теперь я знаю, что как только вдохну, так придёт боль. Отец пнул снова и мой план провалился, я замер между желанием вдохнуть и не выдыхать. В глазах всё потемнело. Кажется, я всё же вдохнул, но как только это произошло, меня скрутил новый позыв рвоты. Этот был дольше и после него я не мог глотать, как и не чувствовал ничего во рту. А лужа передо мной стала больше. И красного в ней прибавилось, только это был другой красный. Гораздо темнее. Может, я умру?

В глазах всё прыгает. И тёмные пятна в глазах. Они появились неожиданно и теперь закрывают мне глаза. Моргаю, пытаюсь приподняться. Встать не выходит, только голову чуть поднять.

Комната в моих глазах перестала дрожать, но пятна никуда не делись. Смотрю на отца. Он вдруг расплылся в разные стороны, как и комната вокруг. А нет. Это я просто плачу.

– Прости меня… я… – я шепчу извинения, а на душе ужасно поршиво.

–Ты сам виноват! Ты… Да ты сломал мне нос, Ще-е-енок!

Он подошёл и пнул меня ещё раз. Сил не пожалел.

Писк в ушах и темнота.

Когда я открыл глаза и попытался пошевелиться, то все внутренности отозвались страшной болью. Где-то с верхнего этажа слышится храп. Так тихо и умиротворённо, словно и не произошло ничего. Однако… я не забыл. И я не собираюсь больше мириться с этим дерьмом!

Встаю.

Ужасно медленно.

Одно неловкое болезненное движение за другим.

Самое сложно оказывается – встать.

Я хватаюсь за стену, обеими руками.

Держусь. Дышу.

Тяжело, но я бреду в свою комнату.

Шаг за шагом.

И всё только для того, чтобы упасть на свою кровать.

И заснуть.

Когда я проснулся начинался рассвет. Золотистые лучи набирались силы и прыгали по стенам моей комнаты.

Встаю, боль по-прежнему со мной, но она лишь слабый отголосок вчерашних страданий. Я собираю вещи в небольшой узелок, вещей этих совсем немного: еда, фляжка с водой и отцовский охотничий нож, эта падла всё равно не охотится уже целую вечность, и он очень нескоро заметит пропажу!

Я выхожу на улицу. Прохожу знакомые дома. Все спят. Вся деревня сейчас отдыхает и никогда не видит моего ухода, никто не пытается остановить…

Интересно, а если бы я уходил посреди дня, кто-нибудь попытался бы остановить меня?

Нет. Это вряд ли. Наверное, именно поэтому, мне совершенно не больно уходить.

Хочу пообещать себе:

Я больше никогда сюда не вернусь!

О-о-о да!

И я пообещал.

На чём мы остановились? Ах да, мальчик уходит из дома. Вернее, физически он уже давно ушёл оттуда, уже как час пути он идёт пешком, но вот духовно, в этот момент он разрывает все связи, навек пытаясь забыть это место и перестать называть его домом. Деревня «Кременье» теперь навсегда останется просто чужой деревней и всё.

Когда все связи были разорваны, мальчик потерялся в себе. Он шагал по дороге, он смотрел вперёд, но вот взгляд его не был ни на каплю осмысленным, словно все мысли затерялись в этой бескрайней пустоте, что отражается сейчас в его глазах… в душе… он потерялся, потерялся в этой пустоте и не спешил находить путь обратно, ему нужно было время, время на то, чтобы прийти в себя, наметить какую-то цель, понять куда он идёт и зачем. На всё это нужно было время, а что куда важнее, душевные силы, которых у Алатора сейчас не было совершенно ни сколько. Поэтому он шёл, шаг за шагом, не слишком бодро, но и не плёлся, он просто шёл и путь его, незаметно для самого Алатора, привёл к воротам другой деревни.

Истопная. Так называли эту деревушку. Всё оттого, что находится она у истока одного очень страшного болота… или топи. Потому и Истопная. Деревня эта была спокойная, люди там жили трудящиеся, особо не пили, сильно не буянили, жили себе спокойно, бед не знали. Ни твари их не беспокоили, ни звери дикие, всё благодаря болоту. А называли это страшное место Тихая Топь. И не жил там словно никто живой, и ни одна тварь не могла пройти через это место, не погрязнув в пучине и не испустив там дух… никто не жил там, кроме одной прекрасной… кхм… в прочем, об этом чуть позже. Вернёмся к деревне Истопная.

Как ранее было сказано, люди там жили простые, не было в них не хитринки, ни злобы потаённой, простые люди то были, с доброй душой… И встретил Алатора как раз-таки такой человек. Добрый дедушка с виду, но с жизненным опытом, умудрённый больше любого из нас. Звали сего субъекта – Тит. Да, вот так вот по-простому, и был этот дедуля старостой деревушки Истопная. Он пригласил Алатора в свой дом, велел подать гостю еды с дороги и воды студёной. Тит хорошо знал, что такое скитание по дорогам, и был ему известен и хорошо понятен кодекс гостеприимства. Он молча подождал, пока гость поест, не мешая ему, и стараясь сильно не таращиться…

Тит был стар и мудр. Он заметил и понял всё сразу, как только завидел Алатора ещё издалека, на подходе к деревне. Этот мальчик сбежал из дома. У него не было нормальной одежды, не было обуви с толстой подошвой, предназначенной для долгих скитаний, у него даже сумка была такая, которая бы и недели не продержалась в пути, из слишком тонкой ткани, она бы порвалась прямо по шву и не зашить её после этого, не подлатать, только выбросить. Отсюда вывод один, мальчик сбежал, ещё эту догадку подтверждали многочисленные синяки на лице Алатора, и то, как он хромал, передвигаясь… и сложно было Титу не заметить этот пустой взгляд мальчика. Ему стало вдруг сразу понятно, что Алатора сильно избивали дома и он сбежал, схватив всё что под руку попалось, только бы выжить и уйти подальше…

Тит, при виде этой картины, поклялся себе, что приютит этого паренька, как родного сына и будет с ним добр и нежен, как полагается порядочному человеку относиться к тому, кто угодил в беду.

Тит дождался пока мальчик доест. И только после этого задал вопросы. Всего два их было.

– Ты из деревушки Кременье пришёл?

– Да, – глухо отвечал Алатор.

– Хочешь у нас остаться?

– Да.

На этом весь разговор и закончился. Мальчик был просто не в состоянии нормально говорить и что-либо объяснять, а Тит и так уже обо всём догадался и лишние разговоры были ему совершенно не нужны… это надо будет самому Алатору высказаться, но позже… сейчас же Тит отвёл мальчика в другую комнату, и уложил на добротную дубовую кровать. Алатор не сопротивлялся, стоило только опуститься ему на мягкий, но колючий, сенной матрас, как сон овладел им.

Время шло и Алатор стал в деревне своим. Везде, в этой работящей деревушке, нужна была его помощь. Он помогал пожилым людям по дому. Отправлялся в лес валить деревья. И туда же, рано по утру, уходил вместе с охотниками, добывать дичь. Везде были рады Алатору, ибо помощник он был славный, только вот… Алатор постоянно молчал и как бы не пытались деревенские разговорить его – ничего, вообще ничего у них не выходило. Алатор отнекивался. Алатор уходил подальше от говорящего. Алатор говорил, что занят, хотя разговор делу совершенно не мешал… в общем он всячески избегал любых разговоров и жители деревни честно недоумевали, что же такого произошло с мальчишкой, раз он так замкнулся в себе.