Пульс долбит в ушах, когда я осознаю, что все поняла правильно: он хочет, чтобы я собрала соль с его ладони. Языком. На глазах сестры и минимум десяти человек. Растерянно смотрю на Ким в поисках поддержки, но она лишь слегка улыбается, неспешно вращая в ладони точно такую же рюмку.

– Ничего страшного не произойдет, Тони. Это всего-то одна стопка, – произносит успокаивающе и наглядно демонстрирует мне, что делать: быстро припадает ртом к своей ладони, эффектно тряхнув волосами, опрокидывает в себя рюмку и вонзается фарфоровыми зубами в заготовленную дольку лайма.

– Видишь, Тони, не так уж и сложно, – раздается рядом, и я вдруг понимаю, что Финн впервые назвал меня по имени.

Решив, что тянуть больше некуда, я делаю глубокий вдох и наклоняюсь к его руке. В конце концов, какой у меня выбор? Показать себя трусливой ханжой-малолеткой и позорно сбежать? Ну уж нет. Лучше спустить эту рюмку носом. К тому же сестра реагирует на все спокойно – возможно, в компании тех, кто старше, это обычное развлечение.

Я разглядываю горстку белых крупинок, так контрастирующих с оливковой кожей, и понимаю, что вдыхаю его запах: легкий аромат грейпфрута и дерева, от которого на глазах почему-то выступают слезы.

Хочу вытащить лишь кончик языка, но вместо этого плотно присасываюсь ртом к ладони Финна, собирая соль до последней крупинки. Убеждаю себя, что это лишь игра моего воображения, когда слышу низкий задушенный стон рядом со своим ухом, который эхом резонирует во внутренностях, ударяя мощным разрядом тока между бедер.

Я быстро опрокидываю в себя мерзко пахнущую жижу и всасываю влажную мякоть, но вкуса так и не чувствую. Единственный вкус, играющий на моем языке, – это пряная горечь его теплой кожи, отравившая мои рецепторы.

– Пойду в дом, – выпаливаю, сжимая в трясущемся кулаке рюмку. Сердце грохочет, как несущийся по рельсам поезд, тело полыхает огнем, и голова кружится, как от часовой езды по кругу.

Меня, разумеется, никто не останавливает. Я забегаю в дом и, оглушительно хлопнув дверью своей спальни, забираюсь под одеяло. Мне жарко, но зубы отчего-то стучат, словно я окунулась в ледяной бассейн. Мысли путаются, не позволяя сконцентрироваться даже на секунду. Наверное, оттого, что пару минут назад я пережила самые волнительные мгновения за всю свою восемнадцатилетнюю жизнь.

Я просыпаюсь от сильного жжения в гортани. Хочется пить. Выскальзываю из постели и шлепаю на кухню как есть: босоногой, в отцовской футболке «Доджерс», которую использую вместо пижамы. В доме стоит гробовая тишина: электронные часы в гостиной показывают три ночи, веселье окончено, гости давно ушли. Возможно, поехали продолжать празднование в какое-нибудь модное неоновое прибежище для популярной молодежи.

Не включаю свет, чтобы не растворять собственную атмосферу сна, на цыпочках подкрадываюсь к холодильнику и тяну на себя металлическую ручку. Полоска желтого света бьет по заспанным глазам, на секунду заставляя зажмуриться. Быстро моргаю, дав себе время привыкнуть, и, сощурившись, начинаю высматривать на сверкающих полках графин с апельсиновым соком, который сестра всегда держит для восполнения запасов витамина С.

– Ты не похожа на человека, потрошащего ночами холодильник, – разбивает темноту кухни холодный голос.

Сердце екает так сильно, что забирает у меня как минимум год жизни. Столбенею на месте без малейшего шанса повернуться, потому что не знаю, как после недавнего распития текилы взглянуть на Финна снова и не грохнуться в обморок.

– Хочу пить, – сиплю еле слышно, невидящим взглядом уставившись в разноцветные ряды банок. – Искала… сок.

За спиной раздается какой-то шорох, и с каждой долей секунды мое тело наэлектризовывается ожиданием: я знаю, что Финн идет ко мне. Сжимаю ручку холодильника так сильно, что на ней вполне могут остаться мои отпечатки, когда чувствую, как он встает позади меня, опаляя теплом своего тела кожу через футболку. Ощущаю его мерное дыхание на шее, доносящее аромат дерева и текилы, и вздрагиваю, как от удара, когда его твердая грудь прижимается к моей спине и пряное дуновение перемещается на висок.

– Вот же он, – раздается мне в ухо, и я вижу, что крупная загорелая кисть вытягивает с полки графин, наполовину заполненный оранжевой жидкостью.

Раскаленное касание покидает спину, оставляя покалывание ожогов на коже, но я по-прежнему не могу заставить себя обернуться. Продолжаю смотреть в освещенный ящик, короткими рывками втягивая в легкие воздух. Я стою так, даже когда дверца захлопывается перед моим носом и кухня погружается в кромешный мрак.

– Ты хотела пить, разве нет?

Умом я понимаю, что не могу продолжать вести себя как оглушенная идиотка, но ноги совсем меня не слушаются. Наверное, потому что Финн стоит слишком близко и, повернувшись, я обязательно встречусь с ним глазами.

– Повернись, – холодно командует голос.

Ледяные иглы вонзаются мне в кожу, медленно вращая меня против часовой стрелки до тех пор, пока я не упираюсь в мерцающие в темноте ониксы.

– Пей, – уже более мягко произносит Финн, толкая мне в грудь графин с соком.

Послушно беру его двумя руками и начинаю глотать прямо из горла – я действительно мало соображаю в этот момент. Не останавливаюсь, даже когда стенки желудка ломит от наполненности, потому что знаю, что он наблюдает за мной.

– Кажется, тебе хватит.

Я слышу в его голосе улыбку, но я вполне могу ошибаться. Я ни разу не видела, чтобы Финн улыбался. Он забирает у меня графин и идет к барной стойке. Ставит его на стол и застывает, привалившись к стулу. Несмотря на царящий мрак, я вижу светлое пятно его обнаженного торса, отчего щеки ярко вспыхивают. Я пару раз видела Финна раздетым у бассейна, но всегда отводила глаза, боясь быть уличенной в подглядывании. К счастью, сегодня темнота играет мне на руку.

– Где Ким? – мысленно ругаю себя за то, что голос звучит так хрипло и грубо.

– Уехала с подругами праздновать дальше.

– Ты не поехал?

– Устал от толпы.

В этот момент меня вдруг поражает мысль, что мы с ним разговариваем. Что Финн Кейдж способен общаться как самый простой человек, и что он также, как и я, утомляется большими сборищами. И это удивительно, учитывая его репутацию тусовщика и героя скандальных светских хроник.

– Я тебя смущаю, Тони?

Я снова дергаюсь, вдавливая пальцы ног в керамическую гладкость пола. Можно ли назвать смущением то, когда теряешь дар речи и способность соображать при виде одного-единственного человека? Когда наедине с собой представляешь, что рассказываешь ему, как прошел твой день, и воображаешь его ответные реплики. И когда рука сама тянется разгладить залегшую складку между его бровей, и ты придумываешь тысячи способов сделать так, чтобы она никогда там больше не появлялась.

– Смущаешь, – натужно выметаю из горла трудное слово.

– Почему?

Я не могу ему ответить. Потому что между нами не та ситуация, чтобы безнаказанно очистить свою совесть и сказать, что он нравится мне. Что я влюблена в него до дрожи в коленях, и что для меня он недостижимое лицо с экрана, которое по какому-то удивительному стечению обстоятельств почти каждый день появляется у нас в доме.

Поэтому я говорю ему только часть правды:

– Я не слишком сильна в общении с противоположным полом. Да и вообще в общении. Я не Ким, как ты, конечно, успел заметить.

Финн игнорирует мое замечание и продолжает односторонний допрос:

– У тебя никогда не было парня?

Я мотаю головой.

– Не было.

Эти слова даются непросто, потому что все мои сверстницы с четырнадцати лет встречаются с парнями, да и, сколько себя помню, под окнами Кимберли вечно ошивались толпы поклонников, а у меня не было никого. Я никогда не ходила на свидание и даже свою единственную валентинку получила в пятом классе от соседа по парте.

В тишине слышится шаркающий звук: темный силуэт отрывается от барной стойки и направляется ко мне. Я затаиваю дыхание, как если бы это могло унять тяжелые удары сердца, пульсирующие в грудной клетке. Бесполезно. Уверена, Финн тоже их слышит.