Обруч связи ответил с расторопностью корабельного юнги, рассчитавшего трудную стажерскую задачу:

— Радиобакены фиксируют движение не менее пятнадцати тяжелых кораблей в пятнадцати угловых минутах от Альфы…

— Знаю, — перебил Гулливер-Черепок. — Слушай мою команду: вибросигнал на обшивку! Всех будить! Всех поднять! Сколько у нас реального времени на перехват этого мусора, дядька?

— Не менее двенадцати часов, капитан Гулливер! — быстро ответил бортовик.

— Место перехвата?

— Семьдесят пятый теневой меридиан орбиты Пестрой Мары.

— Включай склянки, дядька, время пошло!

Гулливер-Черепок выхватил один из воткнутых в землю тесаков, заправски повращал им над головой, потом — словно задумавшись о чем-то, направил тесак в небо и, прищурив левый глаз, нацелил острие на диск Пестрой Мары.

— Клянусь костлявым пращуром, кто б они ни были, но им придется пережить встречу со мной, а таких, как я, у меня много! Просыпайтесь, черти, довольно вам вялиться на своих «котелках»!

Флагманский дракар Гулливера-Черепка, а потом и все остальные корабли братии включили прожекторы и один за другим издали зычный зуммер, очень напоминающий взрывы праздничного фейерверка — добрая традиция лихих старых времен оставалась неизменной и сейчас.

***

В любое другое время им бы мог позавидовать любой другой узник: совершенно пустая тюрьма, без охраны, с запасами консервированной еды лет на пять, даже для двоих, — дом, из которого нельзя выйти из-за невозможности пробраться в административный блок, отрезанный от них глухими переборками.

Однако судьба причудливым образом соединила их здесь. Делию почти год держали в качестве перевоспитываемой пленницы в подземном монастыре планетоида Пророк Пигмалион. Там, по ее словам, было много женщин, принудительно снятых с Ковчегов Спасения. И перевоспитывали их послушницы из закрытых женских сект, сущие дьяволицы.

Вообще, на планетоидах Громоподобной Наковальни уже несколько поколений занимались генетической селекцией совершеннейшие выродки и извращенцы, действующие от лица Бога, которого они глумливо попрали.

Их психические практики не шли ни в какое сравнение с методами обычных тренингов в спецкомандах и никакого отношения к настоящей вере не имели. Самое ужасное состояло в том, что, по-видимому, вся остальная часть человечества правду о теократах не знала, а возможно, никогда и не узнает.

Теократки из монастыря Пророка Пигмалиона перевоспитывали и мужчин. В ход пускали самый изощренный сексуальный садизм. Так они добивались смирения своих воспитанников, которых потом отдавали в монастыри мужские. Делия не касалась никаких подробностей, щадя несчастное романтическое целомудрие Дереша. Но Каспару и этого было достаточно, чтобы понять, через что прошла его неожиданная сотюремница, дочь ректора Королевской Академии.

Она разучилась плакать, она почти не вспоминала своих сестер, которым повезло больше, чьи ковчеги сейчас уходят в беспредельную космическую неизвестность. Но там, на тех ковчегах, она была в этом уверена, находились внедренные теократы — «куколки» — личинки будущего кошмара, спящие до поры до времени…

Они решили поселиться в соседних камерах, перетаскав все полезное, что могли найти, а этого добра оказалось немало, если учесть, что амнистированные заключенные оставили здесь почти все позволительные накопления: главным образом вещи, книги, разные бытовые мелочи, не способные резать, стрелять, взрываться и передавать сигналы.

По утрам, которые здесь продолжала создавать работающая автоматика освещения, они отправлялись в душ, затем в столовую. Ели размороженные и подогретые в микроволновых контейнерах лепешки, запивая их порциями быстро восстанавливаемого молока. Подолгу оставались на этом застолье, придумывали для себя какой-нибудь план на целый день, чаще это было все то же обследование тюрьмы, всех пяти уровней, включая два технических и реакторное отделение, оказавшееся доступным стараниями Делии. Ей пришло в голову перепилить задвижку пневмосейфа на блок-посту у реакторного отделения (откуда раздавался тот самый скрип!) куском полотна, найденного в одной из камер. В сейфе оказался магнитный диск с кодом, открывающим переборку отсека. Вместе они опробовали этот диск на всех остальных закрытых переборках. Безрезультатно…

Время шло для них с однообразием ужаса. Они стали рассказывать друг другу свои сны. Дереш все время летел во снах к Нектарной звезде и сгорал в фотосфере, а Делия покидала пределы системы, но ее корабль увязал в неизвестном пространстве, как муха в сиропе…

Однажды ночью он пришел в ее камеру и сел возле спящей на пол. Стал внимательно смотреть на нее. Делия спала странно: неподвижно, на спине, чуть откинув голову назад, и, кажется, даже не дышала. У нее был красивый точеный профиль.

— Я тебе еще не говорил, — начал он тихо, почти шепотом, — реактор остывает… Вчера ночью я еще раз пробрался в реакторное отделение. Я ведь неплохо разбираюсь во всей этой технике. Отдать команду на замедление реакции можно только из управляющего блока, снаружи. Нас оставили здесь на медленную смерть… Электрогенераторы еще работают, но им недолго осталось, дня два, может, три… До коллапса Догорающей еще далеко. Нам его не увидеть… Приговор изменился, Делия… Что ты предпочтешь: оставаться в страшной замерзающей коробке или свободу хотя бы на полчаса в открытом космосе? В реакторном отсеке есть несколько громоздких антирадиационных скафандров. Есть контроллер аварийной разгерметизации. Ты много раз проходила мимо него, не зная о том, что это такое… Я знаю, ты спишь, но я пришел, чтобы признаться, сказать о том, что нас ждет…

— Я не сплю, Каспар, — ответила она тихо.

Он вздрогнул, поднялся с пола. Она поймала его за руку и потянула к себе.

— Я согласна. Мы выйдем в космос, только прежде иди ко мне… Так будет справедливо…

***

Сулла Мануситха чувствовал себя опустошенным и раздавленным. Судьба его младшей дочери, потерявшейся в безвестности этого страшного агонизирующего мира, ужаснула его до глубины души.

Разум цепенел при мысли о том, что могло ожидать Делию в плену у теократов, этих отщепенцев и фанатиков, которые к тому же сейчас были вооружены и оснащены стараниями ненавистного королевского регента.

Неужели зло этого человека было столь беспредельно, столь изощренно, что почти делало его харизматической фигурой, перевертышем, жрецом-вестником погибельного духа? Какие духи должны были толкнуть Лобсанга на путь апокалипсического карателя, судьи рода человеческого?

Он кощунствует, он хочет опередить Бога в его промысле… Он хочет быть первым и засвидетельствовать свое право чистильщика. Ради этого он мстит таким образом Догорающему светилу, проклинает пророчество Звездного Архитектора и свою собственную судьбу, которая насмехнулась над ним, наделив его властью в последние времена?

Пуритрам потерял своего единственного сына в первый год обьявления Великого Приговора, потерял по вине Их Королевских Величеств. И в этом тоже был знак несправедливости, некого рока, против которого он теперь решил восстать…

Определенно, Лобсанг мстил, мстил, прежде всего, самому Богу. И чтобы сделать это еще внушительнее, он нашел союзников в лице тех, кто этому Богу поклонялся…

Однако судьба Делии, судьба безвинной дочери заставляло сердце Мануситхи биться и страдать более, чем любая мысль о его враге. Пуритрам пожелал больше никогда не встретиться с Суллой. Он явно льстил своей уверенности.

Капитан яхты Флавий Могол с большим уважительным состраданием отнесся к известию о дочери ректора, но, узнав о том, что их в принудительном порядке выселяют из Мизраха, огорчился безмерно. В Мизрахе оставалась его больная супруга, и он сам мечтал провести с ней оставшееся до Великого Приговора время. Флавий и Сулла давно были друзьями, понимали друг друга с полуслова, полужеста.

— Эта свобода выглядит как издевка, Сулла. Регент умалил тебя. Он дал тебе понять, что ты для него никто. Тобой можно пренебречь… Я понимаю, это просто его тактический ход. Он ведь наверняка убежден, что ты не будешь сидеть сложа руки… Но может, его рассказ о твоей дочери выдумка? Просто он, таким образом, разорвет твои усилия надвое. Ты будешь искать дочь и отойдешь от политики. Он хотел видеть твое страдание, твою отравленную душу…