Я быстро поднимаюсь к себе, мне страшно, вся моя уверенность и независимость сейчас лишь бахвальство и маска. Я жутко его боюсь. Я видела, что он сделал с Аней.

Думаю, расхаживая по комнате. Бежать! Да! И желательно подальше. Но для начала получить полагающееся мне наследство. С адвокатом я уже говорила, он обещал все сделать быстро. Не нужна мне никакая недвижимость, только деньги и акции.

Я замираю у трюмо, на котором стоит наша свадебная фотография. На ней я улыбаюсь. Да, я, пожалуй, была счастлива в тот момент.

Хотя Игоря все же не любила. Просто потому, что вообще никогда никого не любила… ну, после определённого момента. Да и те эмоции уже давно погасли, я их и не помню. Как и не было. И я не гонялась за Игорем, не соблазняла, не хотела делать именно из него своего мужа. Все как-то само собой получилось. Надо же, как бывает. Парадокс…

И наш брак не по расчёту – мне не было противно с мужем. Даже скажу, что приятно. Он красиво ухаживал, был вежлив, галантен, нежен, умел доставить удовольствие… у меня было уважение к нему. И он знал, какая я. Знал, что любовь для меня нечто сказочное, нереальное. Вот как-то так – не носила я розовых очков. Но и Игорь меня за это уважал. Я для него была не только женой и любовницей, я была еще и другом. И, пожалуй, мне он рассказывал даже больше, чем своим детям.

Кроме одного. Про свою болезнь. Он явно преуменьшал ее тяжесть. Говорил, что все нормально…

И сейчас я ругаю Игоря, что так рано и неожиданно ушёл. Бах – и нет человека. Я теперь вдова. Хорошо, что еще меня не обвинили в его смерти. А то могли же.

– Просыпайся, – слышу я над ухом и открываю глаза. Алешка так и лежит у меня на плече, смотрит на Борьку, склоняющегося надо мной, и скалится. Он его всегда не любил. Мой умный Алешка чувствует людей.

– Доброе утро, Крис, – улыбается Боря. Вроде бы искренне. – Видишь, я, как и обещал, привёз твою псину в хорошие и заботливые руки.

– Спасибо, – выдавливаю я из себя.

– Не благодари, он не всегда будет рядом с тобой. Все будет зависеть от твоего поведения, – он усмехается, а у меня дёргается рука в глупой попытке вмазать ему по роже. Вот же, сука, догадался о моем слабом месте, нашел, чем шантажировать. Я ведь понимаю, я приму этот шантаж. Слишком глубоко в моем сердце проросла привязанность к Алешке. Он для меня как ребенок, которого я так и не смогла приложить к груди, которого у меня уже никогда не будет.

Борька собирается уходить и забрать с собой Алешку. Его надо выгулять и покормить. Разумеется, не сам Боря будет это делать. Привязанность и забота о братьях наших меньших не для него. Игорь рассказывал, что в детстве у его младшего сына было много живности, но ни одна не прожила долго. Кто-то умер, кого-то отдали, потому что Борькиного интереса хватало ненадолго. Надоедало, наскучивало.

Я истерично мысленно смеюсь, подумав, что я для Борьки сейчас тот же домашний питомец. А что? К туалету приучена, меня кормят, моют и приходят, когда нужно. Остаётся надеяться, что я тоже скоро надоем своему чертову хозяину.

С тоской смотрю, как Боря тянет руки к собаке, при этом сообщает мне, что Алешкой займётся Юрасик, который еще и любитель собак, оказывается.

Алешка сопротивляется, уходить явно не хочет, огрызается на Борьку. Но тот берет его на руки, зажимая бедному мальчику морду. Кажется, сожми Борька сильней – и маленький Алешкин череп треснет в его огромной руке.

Когда дверь за ними закрывается, я слышу жалобный скулеж собаки. Он разрывает сердце…

Нет! Лучше бы не привозил его! Слышать это выше моих сил. Больное место, ахиллесова пята. Говорят, что сила женщины в ее слабости. Сейчас моя слабость – это Борькина сила. И, увы, мы оба это понимаем.

Маюсь, извиваясь на матрасе. Самой хочется скулить.

Собаку мне вскоре возвращают. Ее приводит Юрасик-молчун, удивительно, но на него Алешка не огрызается. Помимо собаки в полумраке подвала появляется еще и завтрак. Парень собирается забрать бутылку рома, но я останавливаю его словами:

– Не надо, оставь.

Юрасик слушается меня и уходит.

Мы Алешкой в основном спим, такое ощущение, что я очень устала, хочу отдохнуть, но сплю обрывисто, каждую секунду опасаясь, что дверь откроется и войдёт Борька.

Смотрю на собаку, он сейчас лежит у меня в ногах в игровой позе, оттопырив пятую точку, его хвост забавно виляет, лёжа крючком на задней части спинки. Господи! Алешка сейчас как светлое пятно в этом тёмном месте. Как в прямом, так и в переносном смысле. Я наглаживаю своего маленького зверя, чешу его за ушком, по пузику. Я вспоминаю, как нам было хорошо путешествовать по Европе, беззаботно жить, наслаждаясь лишь обществом друг друга.

Через несколько часов Алешку вновь забирает Юра, полагаю, пришло время вечерних ритуалов: прогулка, кормёжка. Так я хоть примерно начинаю ориентироваться во времени, хотя бы в частях дня.

Собаку мне вновь возвращают, и Боря, к моему счастью, сегодня не приходит. Свет в подвале гаснет – видимо, на ночь его отключают, и мы с Алешкой засыпаем в сладком спокойствии.

Но утро приходит неспокойное. Я открываю глаза за секунду до того, как в подвале включается свет. И тут же в помещение заходит Борька.

– Доброго дня, Крис, – улыбается он, довольный донельзя. – Как вам спалось?

– Нормально, – бросаю я, наблюдая, как Борька опять забирает Алешку. Он идет с ним к двери, отдаёт зверя в протянутые из коридора руки и возвращается ко мне.

– Отдохнула? Сил набралась? – спрашивает он ехидно, но при этом до противного нежным голосом. – А я жутко соскучился. Замотался вчера по делам. И все время думал о тебе…

Я смотрю на него в упор, а ниже живота начинает ныть, как будто в предвкушении того, что будет дальше. И начинается бег на скорость мурашек по всему телу. Болезненных, колючих…

– Скажи, ты так и собираешься держать меня здесь? – интересуюсь я тихо.

– Да, – кивает он, оглядываясь, – а тебе не нравится?

– Не очень.

– Ну, не сбеги ты от меня, а сейчас веди себя послушно, жила бы в гораздо лучших условиях. Занимались бы мы тем же, но в сухости и тепле. А сейчас не обессудь.

– Но…

– Никаких «но», – его тон меняется, – побудешь на привязи, взаперти. Будешь ждать меня. Каждый раз все сильней, с надеждой, с любовью и страстью. Станешь преданней, чем твой Алешка…

Сука…

Он приближается, доставая из кармана ключ от оковы, а я замечаю, что дверь за ним прикрыта не полностью, виден просвет. Пазл в моей голове складывается быстро – Алешку он передал этому Юрасику, а тот, скорее всего, пошел с ним в дом. А значит, коридор за дверью должен быть пуст.

Я дергаюсь, оборачиваюсь. На табуретке так и стоят бутылки. Ром, конечно, жалко, но…

Бросок быстрый, я и сама не понимаю, как у меня это получается – встаю на ноги на матрасе и хватаю бутылку, разумеется, стеклянную, замахиваюсь на Борьку. Всего на секунду мне кажется, что у меня все получится. Я даже уже вижу так ясно, как Борька валяется на полу с разбитой головой, я поднимаю выпавший у него ключ, снимаю путу со своей ноги и выбегаю из подвала. Что там, мне все равно, соориентируюсь, главное – освободиться, потом найти Алешку. И бежать, бежать…

Но…

Боря успевает остановить мою попытку, увернувшись и выхватив затем бутылку. Мысленно стону и готовлюсь к худшему, пятясь назад по матрасу.

Борька швыряет бутылку, она разбивается о противоположную стену. После он приближается, тянет меня к себе за цепь. Все происходит как в замедленной съёмке. Я падаю, замечая, как мужские руки сжимаются в кулаки. Думаю, ну все, доигралась, убьёт сейчас. А пусть бы, лишь бы не покалечил.

Замах.

Удар.

Еще один.

Первый по лицу, второй в бедро. Опять по лицу, опять в бедро. Бьёт точно в то же место. Нога тут же начинает дико болеть, а по подбородку стекает кровь. Губу разбил.