– Мне было хорошо, – томно улыбаясь, я наглаживала мужскую грудь. Тело было здесь, рядом с другим, доставившим мне в эту ночь столько умопомрачительного удовольствия, от которого душа словно витала в облаках.

– Мне тоже, – лениво ответил Саша. – А можно я кое в чем признаюсь?

– Надеюсь не в извращении каком-нибудь?

– Отчасти, – хмыкнул он, опустил свою горячую ладонь мне на спину, погладил и произнес: – Знаешь, как давно я об этом мечтал? О сексе с тобой. Каюсь, я даже пару раз представлял тебя вместо тех, с кем спал…

Я приподнялась, заглядывая в его глаза:

– И много их было?

– Это так важно? – фыркнул он.

– Ну сколько?

– Ещё скажи, что у тебя пуританские взгляды и твой муж был единственным твоим любовником, – мне бы обидеться на эти слова, но Сашка говорил шутливо, играючи со мной. И я решила подыграть:

– Цифру, Смирнов. Назови цифру!

Сашка засмеялся и выдал:

– Мне так приятно, Викуськин, что ты меня ревнуешь…

А у меня, после того как он произнес такую уменьшительно-ласкательную версию моего имени, внутри все сжалось, отчего я нервно передернулась… Так ко мне обращался один человек, и я бы очень не хотела слышать это вновь.

Я отпрянула от Саши, поднимаясь с кровати. Сашка удивлённо на меня посмотрел и спросил:

– Что-то не так?

– Не называй меня так больше. Никогда, – тихо, почти приказным тоном попросила я. Саша собрался что-то спросить, но здесь послышался детский плач, который доносился из включенной все это время радио-няни. И я, не раздумывая, накинула халат и поспешила в соседнюю комнату.

Артёмка плакал, а я уже научилась различать его плач и сразу поняла, в чем дело. Быстро поменяла ему подгузник. Но малыш успокаиваться не спешил. Странно, температуры нет, его ничего не должно беспокоить. И тогда я взяла кроху на руки и, начав ходить с ним по комнате, запела колыбельную на украинском языке. Ее мне в детстве пела бабушка.

Пение помогло, Артем начал успокаиваться, вскоре его глазки закрылись и малыш засопел. Я аккуратно положила его в кроватку и, постояв возле нее несколько секунд, практически беззвучно покинула детскую.

В коридоре я чуть не врезалась в голую грудь Сашки.

– Ты красиво поешь, – подметил он.

– Я три года училась в музыкальной школе, учитель меня хвалил, говорил, что у меня практически идеальный слух, – сообщила я.

Мы вместе зашли в мою спальню. Закрывая за нами дверь, Сашка поинтересовался:

– Почему только три?

Я обвела взглядом темное помещение и, обняв себя за плечи, ответила:

– Потому что мы переехали в эту квартиру, а отсюда далеко и неудобно было добираться до музыкальной школы.

Сашка прошёлся по комнате, включил настольную лампу.

– Это же квартира твоего отчима? – спросил он вдруг.

– Да, его. Он так гордился этой, такой большой и серьезной первой покупкой в своей жизни, – я усмехнулась и зачем-то добавила: – А вот бабушка считала, что он купил квартиру на ворованные деньги.

Саша фыркнул:

– Ну, твой отчим славился в определенных кругах, так что я больше чем уверен, что твоя бабушка была права. Его же убили?

– Застрелили, – кивнула я.

– Бандитские разборки, – усмехнулся Саша, а я сделала шаг к окну и подметила:

– Ты всё-таки очень много про меня знаешь.

– Нет, я много знаю про людей, которые тебя окружали. Про тебя я знаю ещё очень мало, – Сашка подошёл ко мне и обнял сзади, прижимая к себе за живот. – Скажи, а Луизка действительно не сказала тебе, кто отец Артема?

– Нет, не сказала.

Как я ни допытывались, кто отец, сестра не признавалась. Мой, говорит, и этим все сказано. Оставлять ребенка или нет – я позволила решать Луизе. Я не настаивала ни на чём. И сейчас уверена – сестра приняла правильное решение.

– Может, она тебе не доверяла? – предположил вдруг Саша, я резко обернулась:

– Почему ты так решил?

– Понимаешь, Луиза мне как-то сказала, что ты ее не любишь…

Это было обидно слышать. Очень. Я уставилась в Сашкино лицо, водя по нему сосредоточенным взглядом. Раздумывала я несколько секунд, прежде рассказать то, что мне вдруг захотелось ему рассказать.

Я отошла от Саши, села на кровать. Попыталась успокоиться, но все равно начала говорить с претензией и даже с возмущением:

– А она тебе говорила, что я в шестнадцать лет ушла из дома? Что я год прожила у бабушки, а потом, окончив школу, уехала в другой город учиться? – Саша качнул головой и в ожидании уставился на меня. Я вздохнула и продолжила, ведь мне так захотелось выговориться: – Вернулась через пять лет и как раз попала на бабушкины похороны. Потом узнала, что свою квартиру бабушка завещала мне. Я перебралась туда, но прожила одна недолго. Всего через месяц отчима убили, он хоть и говорил маме, что несметно богат, но, по факту, ничего своей жене, кроме этих семидесяти пяти метров, не оставил. Чтобы помочь, я сдала бабушкину квартиру и переехала жить сюда, – я опять вздохнула, нервно погладила себя по плечу. – Примерно в это время я познакомилась с Валерой, влюбилась, вскоре мы начали жить вместе. Я не говорила ему никогда, что бабушкина квартира только моя, он считал, что общая… Через полгода мы с ним поженились, а на следующий день после нашей свадьбы вместо аэропорта, откуда мы должны были полететь в свадебное путешествие, я оказалась в морге. Мама, беспросветно пьющая с момента смерти отчима, даже на свадьбу ко мне не пришла, допилась тем утром до чёртиков и сиганула в окно со словами: «Я за тобой, любимый». На глазах у Луизы. Ей было четырнадцать.

– Я не знал таких деталей, – виновато произнес Саша. – Жутко как.

Кивнув, я поспешила продолжить, договорить:

– Меня отговаривали, и муж, и его родственники, но я не смогла сдать сестру в детдом, взяла над ней опекунство и, уговорив мужа, переехала в эту квартиру… Да, когда мы обе были детьми, я не питала к Луизе трепетных сестринских чувств… Но потом я заботилась о ней, пыталась узнать её заново… А теперь скажи мне: я разве не любила свою сестру?

Хотела я себя этим оправдать? Возможно… Возможно, я о чем-то жалею, но вот пакости сестре я никогда не делала. И зла не желала.

– Ты молодец, не бросила сестру и ребенка ее не оставила, – кивнул Саша, задумавшись. – Может, тогда она как раз и имела в виду детство?

– Да что она могла помнить…

– Многое. Порой детские воспоминания достаточно сильны, – Сашка улыбнулся, присел рядом и попытался обнять меня. Я отстранилась, со словами:

– А ещё порой подростки склонны преувеличивать. И воспринимать все не так, как есть на самом деле. С Луизой поначалу было трудно, на контакт она шла неохотно. А мужа моего вообще ни во что не ставила. Я отнесла это всё к душевной травме, она такое видела, такое пережила… Вот и обороняется, выпуская колючки. Я старалась быть лояльной, но при этом справедливой и честной. И искренне считала – Луиза это видит. Во всяком случае через какое-то время мы начали общаться нормально.

– Вика, ты молодец. Прости, я уверен, что ты любила сестру, – он потянулся ко мне, легонько касаясь губами кончика моего носа. А затем опять попытался меня обнять. На этот раз я не стала сопротивляться, прильнула к Сашкиной груди, вдыхая терпкий мужской аромат. И в эту секунду я ощутила надёжность. Сейчас я понимала – мне намного легче. Стоило все это произнести, чтобы отпустить.

Когда уже светало и мы лежали в полудреме, прижимаясь друг к другу, Сашка неожиданно спросил:

– А почему ты ушла из дома в шестнадцать лет?

Вопрос слегка испугал, я нарочно опустила причину такого подросткового поступка, надеясь, что Саша не акцентирует на этом внимание, но нет.

– Я посчитала, что в новой маминой семье для меня не нашлось правильного места.

Да, я действительно так считала. Но это был лишь кусочек от большой правды, которую я никогда и никому не рассказывала. И, надеюсь, рассказать не придется.

Апрель наконец широко распахнул двери и привел в город весну. Солнечные лучи стали теплее, послышался щебет птиц, почки начали набухать, а трава зеленеть. Лишь в парке, где мы по-прежнему гуляли с Артемом, местами лежал снег. Но и он скоро растает. А вот моё сердце уже полностью растаяло.