Там мне спокойнее. Там мне хорошо.

Возможно, я занимаюсь самообманом. Или оказался во власти вредной привычки. Когда-нибудь… у меня получится переключиться, но, пожалуй, не сегодня.

– Ладно, давай поиграем немного.

Глава 3. Что значит

«

импонирует

»

?

«Сорок два? Нет, это число здесь не подходит. Может обратиться к интегральному виду? Или производным?» – размышляла я над целой кучей листов с различными уравнениями, графиками и функциями.

Этой ночью мне не удалось уснуть. Математические формулы непонятного назначения стали слишком явными и… «громкими», что не позволяло сомкнуть глаза на продолжительный отрезок времени. К тому же в голове «шумели» уникальные события прошедшего дня – фотосессии с Винсентом и, как сказали родители, свидания с ним. Хотя это больше походило на прокрутку старой киноленты в одну сторону и обратно. По циклу.

Он очень много рассказывал мне про чувства, показывал вещи, которые могут с ними ассоциироваться, а перед фотографиями даже учил меня, как правильно показывать эмоции. Никто раньше не объяснял такие вещи… даже когда я очень этого хотела. Было бы здорово, если бы он поведал мне чуть больше…

– Фейт, доброе утро! – зашла в мою комнату мама. – Ой, милая, а чем ты тут занимаешься с утра пораньше?

Видимо, настало время собираться в школу. Сегодня мой третий день учёбы в ней.

– Утречко, мам. Помнишь я говорила тебе про уравнения, что мне снятся?

– Да, и что? – чуть сморщилось её лицо в заинтересованности.

– Мне захотелось написать их на бумаге, чтобы стало наглядно. Так считать и анализировать намного удобнее. – ответила я и принялась собирать разбросанные по всему полу листы бумаги.

– Дорогая, скорее всего, это всего лишь сны. Вряд ли эти длинные формулы имеют какой-то смысл. Не стоит нагружать себя этой бесполезной работой. – сказала она и присела на край моей кровати.

Её взгляд стал точь-в-точь похож на один из тех, которому меня научил Винсент во время фотосессии. «Смятение и растерянность наравне с печалью» – описывал его он с чувственностью и поэтичностью. Впрочем, описания других взглядов и эмоций отличались немногим, добавлялись или убирались какие-то незначительные словесные штришки: эпитеты, метафоры и гиперболы.

Я не понимала всех его задумок и мыслей, ровно также не понимала, как можно грустить и тосковать без веской на то причины. Пожалуй, мне стоило не молчать, а озвучить все эти трудности и, когда Вин лез из кожи вон ради хороших фотографий, попросить о более специфичной помощи – объяснить непонятные мне явления чувств максимально подробно. И не «пожалуй», а точно стоило – бесполезно спорить и выдвигать теории опровержения. Я прекрасно осознавала это, но за время фотосессии не сделала и шага в эту сторону. Не хотелось проявлять свою странность… не хотелось, чтобы он увидел мои необъяснимые недостатки и начал считать странной, как мои бывшие одноклассники. Если призадуматься, то мои слова в некотором ключе похожи с описанием страха.

Вскоре все листы, исчерченные и исписанные ручками разных цветов, были аккуратно сложены на отдельную полку, очень долгое время остававшуюся пустой, словно специально для этого момента.

– Знаешь, Фейт, когда мы с твоим отцом работали в таком темпе, без сна, досуга и всякого отдыха, нам было очень и очень плохо. Далеко не только в физическом плане. Поэтому давай договоримся, что ты никогда не будешь заниматься ночью и ранним утром, хорошо? Это важно для твоего здоровья. – посмотрела мама на меня с мягкой улыбкой, которую видела уже миллионы раз.

Родители никогда не повышали на меня голос. Они оставались спокойными даже в те моменты, когда я делала неправильные и непозволительные, по их мнению, вещи. Пытались в самой тёплой форме поведать о своих естественных переживаниях, чего никогда не делали по отношению к моему старшему брату – Феликсу. Если бы мама и папа уделяли его жизни чуть больше внимания, стал бы он сейчас целенаправленно нервировать их?

Своими выходками, порой выходившими за всякие рамки логичного и гуманного, ему удаётся побудить родителей на крики, споры и ругательства. Правда, не всегда именно его вмешательство вызывает этот плохой шум. Нередко родители сами, без всяких на то причин, начинают ругаться и кричать друг на друга. Но достаточно лишь мне оказаться поблизости в такие моменты, как они мгновенно прекращают, словно ничего и не было.

Гипотеза напрашивается сама собой: они хотят уберечь меня, но не совсем понятно от чего. И с каждым днём их поведение становится всё более нелогичным и непонятным мне. Ответы… нужны ответы…

– Хорошо, мам. Больше не буду.

– Вот и отлично! – приподнялась мама с кровати и встала в центр комнаты, начав внимательно разглядывать её серо-белый и бежевый интерьер. – Завтрак уже готов, так что долго не засиживайся, спускайся, как только соберёшься.

– Ладно. Через десять минут спущусь. – ответила я, сев за свой рабочий стол, заставленный тетрадями и учебниками, и повернулась к ней.

– Фейт, только не забудь принять лекарства! – сказала она настороженно с еле уловимой тревогой в голосе.

– Хорошо, мам. – последовал от меня короткий кивок.

После короткого визуального контакта она опустила взгляд и с таким немного поникшим видом вышла из комнаты. Раньше мне не приходилось видеть её грустной. По крайней мере, точно не утром.

Я повернулась обратно к бежевому столу и достала из-под учебника по дифференциальной математике, лежавшем по самому центру, перед ноутбуком, лиловую баночку с замысловатой белой крышкой. Мои лекарства. Буквально вчера родители привезли их из аптеки.

Очень странная ёмкость. На каждом медицинском препарате должна быть этикетка, на которой написаны дозировка, химические вещества, основные компоненты и эффекты. Однако на этой баночке есть только название и эмблема производителя – «ОИСИР» –, о котором в интернете нет никакого упоминания.

Подпольная организация? Нет, тогда бы эти таблетки не продавали в аптеках и не выписывали на них рецепты. Продукт частной лаборатории? У моих родителей много знакомых в сфере фармацевтики, поэтому этот вариант отметать не стоит. Но это невероятно дикая гипотеза, ибо выдвигает маму и папу на роль обманщиков своей дочери – меня. Если она окажется верной, то всё моё доверие к ним окажется бессмысленным. Было бессмысленным.

Подумать только, сколько же в моей жизни всего непонятного происходит: я странная, родители ведут себя странно и объясняют всё в очень странном ключе, меня и мою семью постоянно преследуют странные обстоятельства и лекарства мне приходится пить странные – всё нелогично и не поддаётся никакому объяснению. В таком случае я буквально вынуждена прибегать к парадоксальным, противоречивым теориям, ставящим под сомнение определённые явления в моём окружении. Это равносильно риску, авантюре и не самым хорошим ответам, но это нужно. Иначе правда будет постоянно уходить от меня.

«И с чего же стоит начать в первую очередь? За что зацепиться?» – спросила я себя и, открыв лиловую баночку, посмотрела на свои лекарства. И ответ напросился сам собой: «Чувства и эмоции. Именно в этом состоит моё отличие от сверстников» – буду думать в направлении чувств, которые за всё время так и не смогла понять. Мне хочется их понять… узнать о своей болезни. Хватит с меня загадок.

Выдох. Очередная доза горьких таблеток. Глоток воды. Становится лучше. Легче. Но почему?

Вопросов слишком много… но надо собираться в школу. Да и родители уже заждались меня за столом. Стоп, вроде бы моя очередь сегодня готовить завтрак. Снова родители сделали всё за меня. Так я и для новых одноклассников стану странной… если уже не стала…

Вдруг раздался мелодичный «чирик», стоявший в качестве звукового сигнала для сообщений и уведомлений на моём телефоне. Каждый раз, когда слышу его, появляется научный интерес узнать, какой именно птице принадлежит это непродолжительное пение.