Пройдя чуть дальше по коридору, я нырнула в ванную комнату, дверь которой была чуть приоткрыта, и подошла к зеркалу с раковиной, чтобы сделать обыденные для утра процедуры и привести свой внешний вид в порядок.

Длинные белоснежные волосы, обычно пребывающие в причудливых завитках, представляли сейчас собой тотальную разруху, с которой на улицу мало кто решит выйти. Вокруг серых, чутка голубоватых глаз, которые моя учительница литературы очень часто обзывала «безжизненными», находились сонные синяки, придававшие моему отражению и, по совместительству мне, болезненный вид. Впрочем, всё моё лицо, обладавшее, как одно время говорила мне мама, изящно мягкими и одновременно решительными чертами и контурами, было слегка бледным. Одни лишь губы, почему-то вызывавшие зависть у многих моих сверстниц, были «ухожены», если не брать во внимание их сегодняшний слишком уж розово-алый оттенок.

Родители говорят, что я выросла настоящей красавицей, принцессой из сказок, но мне искренне не понять… какую красоту они видят в моём образе и почему они сравнивают меня с принцессой. Мы же обычная семья из провинциального городка… даже близко не голубых кровей! К тому же и я далеко не похожа на красавицу. Простая Фейт… обычная девушка, решившая покрасить волосы в белый цвет, если, конечно, не затрагивать мою странную болезнь, из-за которой мне каждый день необходимо пить таблетки. О которой не знаю ничего, даже названия на медицинской терминологии.

И, кажется, всему миру и интернету, в частности, неизвестен данный недуг. Было бы намного легче, если бы родители рассказали мне о его симптомах, но они молчат и уходят от темы. Возможно, таким образом проявляется их забота. Занимательно, что она заключается в полной защите от определённого вида информации.

Я более внимательно посмотрела в своё отражение, вгляделась в каждую черту моего лица с мыслью, что я упускаю в себе ту красоту, о которой говорит моя семья. Однако не увидела ничего, кроме уже изученных тысячи раз мелких деталей и одного необычного явления, не отпускающего меня уже почти семнадцать лет.

– Странная. – невольно выскользнуло из моих уст. – А кого можно назвать странным? И действительно ли это важно…

Вдруг мне стало как-то пустовато внутри и… одиноко, вроде так называют подобное состояние, но спустя мгновение это чувство, до сих пор до конца непонятное мне, бесследно прошло, вернув «хладнокровное спокойствие» на своё положенное место. Правда, дыхание почему-то сбилось, совсем немного, незначительно, но сбилось, словно я задержала его на несколько секунд. Это можно сравнить с последствиями непродолжительного погружения в воду. Некритично, а потому вряд ли имеет какую-то важность.

Зато важно другое – почему я вдруг начала говорить и периодически думать фразами родителей? Например, «хладнокровное спокойствие» – разве она имеет адекватный смысл? Как спокойствие может быть хладнокровным? Как по мне, слова «хладнокровность» и «спокойствие» имеют примерно одинаковое значение и… употреблять их в одном словосочетании… не знаю… странно что ли, нелогично и даже бессмысленно. Да и «хладнокровие» – какое-то злое слово. Нет, само оно нормальное, но его чаще всего используют в описании злодеев, монстров и прочих ужасных существ из произведений искусства. Поэтому оно и злое.

– Хэй, Фейт, доброе утро, тебе ещё долго? – вдруг выглянул из-за двери мой брат – Феликс.

На его голове царил бардак, по сравнению с которым моя причёска была лишь лёгким беспорядком. Нет, даже не так, угольно-чёрные волосы Феликса своей формой сейчас напоминали полноценное гнездо, а не просто взъерошенные локоны. Думаю, он лёг вчера спать, не смыв своё мощное средство для укладки. По крайней мере, это выглядит очень логично.

– Нет, сейчас дочищу зубы, приведу волосы в порядок и освобожу ванную. – ответила я, наконец, приступив к обыденным водным процедурам.

– Хорошо, тогда постою тут немного с тобой. – промолвил он и перешагнул порог комнаты, прильнув к ближайшей стене.

– Ты опять ходишь по дому без футболки. – посмотрела я на его отражение в зеркале.

– Ох, тебе нравится? – с ехидной улыбкой промолвил Феликс, после чего демонстративно напряг мышцы торса.

Спортсмен. Просто натренированный парень. Больше нечего сказать про его внешний вид, которым он хвастается при каждом удобном и не очень удобном случае. Ой, чуть не забыла про его неаккуратную козлиную бородку, которая уже как два месяца раздражает маму с папой. Дело даже дошло до того, что они угрожали силой сбрить её. Как по мне, пусть он сам решает, чем портить и украшать его округлое лицо.

– Мне абсолютно всё равно на тебя и твою внешность, Феликс. Ты мой брат и всё тут. – едва разборчиво пробубнила я из-за зубной пасты и щётки. – Ты же знаешь, что мама не любит, когда ты так по дому ходишь, тем более по улице.

– Да она просто не хочет, чтобы наш отец не чувствовал себя неполноценным! Бывшая звезда школьного и студенческого спорта, а заплыл жиром, словно типичный бургерный обжора! – с насмешкой сказал он и встал рядом со мной, посмотрев на своё отражение.

– Мама бы не оценила твои слова. Впрочем, как и папа. – последовало от меня подобие укоризненного упрёка, после чего я, наконец, закончила с водными процедурами и, взяв расчёску, приступила к работе над своим внешним видом. – Не понимаю, почему ты так плохо о них отзываешься.

– Немного забавно слышать подобное от той, кто имеет веские основания их ненавидеть.

«Ненависть» – ещё одно непонятное мне явление. Как можно ненавидеть своих родных? Как можно вообще кого-то не любить до бешеной, животной злости? Мы же все являемся людьми, вместе живём, работаем и учимся, а некоторые и вовсе заботятся друг о друге! Не понимаю… нелогично…

– И это какие же?

– Начнём с того, что они пичкают тебя жуткими таблетками, вкус которых, напомню тебе, хуже некуда. Они многое тебе запрещают, излишне оберегают, но при этом слишком много требуют! Как минимум, это всё несправедливо, как максимум – ужасно.

– Разве родители не должны оберегать своих детей? Заботиться о них, помогать им? Многие птицы учат своих птенцов летать…

– Возможно, у птиц твои доводы и справедливы, но мы, к не птицы. У людей всё намного сложнее! Правда, ты вряд ли поверишь, впрочем, и не поймёшь. Ладно, Фейт, не забивай себе голову. – слегка приобнял Феликс меня за плечи.

К этому моменту мой лёгкий бардак на голове превратился в довольно милую причёску. Интересно, если бы мама, когда мне было семь, не назвала ту девочку с иллюстрации из книжки со сказками милой, я бы ходила с укладкой, как Феликс? Хм, какая-то глупая, честно говоря, мысль.

– Ладно, я пошла завтракать. – выскользнула я из его объятий.

– Хорошо, только не забудь сделать себе что-нибудь в школу! – сказал он мне вслед.

Оказавшись в коридоре, я остановилась напротив местечка на стене, где расположились все наши удачные и значимые семейные фотографии. На каждой из них мы были вместе: обнимались, сидели за одним столом или просто занимали случайное пространство в кадре – и на каждой мама, папа и брат широко улыбались. А я… лишь пыталась улыбаться… или тихонько ухмылялась. Почему-то у меня не получается подыгрывать на камеру, чтобы фотография получилась радостной, а не печальной.

Интересно, а как мама с папой определяют, какая фотография радостная, а какая печальная? Если подумать, то они толком и не объясняли мне ничего про чувства.

Также на стене, рядом со слегка выцветшими фото, висели закованные в кленовые рамки дипломы и награды за научную деятельность. В прошлом мои родители были что-то вроде исследователей или учёных – писали статьи, принимали участие в форумах и обсуждениях, даже создавали какие-то замысловатые изобретения, которые сейчас используются в медицине.

На самом деле, мне мало что известно об их жизни в то время. Они предпочитают не разговаривать на эту тему, словно ничего не было. Может, когда-нибудь мы с братом услышим от них правдивую историю?