– Этот-то похуже указки будет, – согласилась Марьяша, заглядывая через плечо Мефодия к нему в телефон. – Картинка – жуть! Главное, не веди себя, как фантом. Иначе он вырвет твое сердце и…

– Черри, ты чего так побледнела? – испуганно спросила Ксеня.

– Ой, пугливые все какие! – Гудкова фыркнула и спрыгнула с нашего стола, чтобы занять свое место.

В зал быстрым шагом вошел молодой человек, высокий, хорошо сложенный, хотя немного худощавый, с узким лицом, острыми скулами и белыми прядями в волосах.

Ксеня, Марьяша и я при виде преподавателя со стоном сползли пониже на стульях. Вот уж действительно, демонова удача!

– Студиозусы! – весело сказал Олевский, оглядывая аудиторию. – Рад видеть всех вас в Академии Магической Дискрепанции или… вы, студенты, любите выражаться попроще… Магического ДОМоводства! Меня зовут Антон Макарович Олевский. Я ваш преподаватель по Базовому Реконструированию. Вы, должно быть, в курсе того, что вас вскоре распределят по группам. Так вот, я потенциальный куратор одной из семерок. Я сам выберу ее состав и… – демон мило улыбнулся, – если вы хотите быть зачислены на факультет Криминалистики, за место в моей семерке вам придется побороться.

Внимательный взгляд преподаватели скользнул по рядам первокурсников. Сердце у меня забилось чаще. Олевский на секунду остановил свой взор на Гудковой (сидя немного сбоку на ряду выше, я видела, как у Джилины затрепетали ее густые ресницы) и перевел его на нас. Спрятаться не вышло. Он нас увидел. И судя по взгляду, узнал.

… «Демон. Вендиго. Где ты, Бес? Искать Импа!», шептали голоса в голове. Я отвлекалась от их навязчивого шепота и старательно слушала преподавателя, записывая в тетрадь наиболее важные моменты лекции и базовые формулы. Постепенно, на фоне интереснейшего рассказа Олевского о Первичных Векторах и анти-коловрате, голоса отступили. Странное дело. Впрочем, чему удивляться: я – в Академии, где посмертия устраивают для школьников экскурсии, а некоторые предметы преподаются демонами и вампирами.

После пары мы с Ксеней и Марьяшей, спрятавшись за Гудковых и Куделя, бочком двинулись к выходу. Нас вынесло из аудитории вместе с потоком других первокурсников. Олевский задумчиво смотрел нам вслед, барабаня пальцами по кафедре. Мне казалось, что я вот-вот услышу в спину «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться». Так раньше после очередного устроенного мной безобразия говорила мне мама. Я в детстве всегда жалела этого несчастного Штирлица и гадала, что такого он натворил. Может, случайно разбудил из зимней спячки темного дроу? Или из самых лучших побуждений украсил бледное лицо каменной богини из храма мамиными румянами? Сейчас смешно все это вспоминать.

Следующую пару (мы даже не удивились) вело еще одно посмертие – привязанный обрядом к сакральному альвийскому дереву дух профессора Баллариэля. Дерево, вернее, толстый кусок ветки от него, принесли и с некоторым усилием водрузили на кафедру два старшекурсника. Баллариэль был полупрозрачен, туманен, мельтешист и очень бодр. Он поведал нам об опасностях выбранной нами стези фантомоборства и с гордостью сообщил, что является первым в истории посмертием, официально зачисленным в штат Академии. Пупрыгин, сверившийся к тому моменту с Сетью, шепотом произнес с места, что это не так и первый случай преподавания призрака в АМД датируется началом девятнадцатого века. Увы, шепот Мефодия был услышан Баллариэлем, а сам Пупрыгин был обозван им «невеждой». После этого лекция продолжилась, но то и дело прерывалась лирическими отступлениями профессора на темы «ну и болваны это нынешнее поколение студиозусов» и «до конца учебы из набора этого года доживут не все».

Когда в конце занятия в аудиторию заглянул Кингзман, Пупрыгин поднял руку и дрожащим голосом заявил:

– А Березникова дерется. А Баллариэль обзывается. А Олевский вообще… хладный этот… Как нам в таких условиях плодотворно учиться?

– Ну что поделать? Придется как-то, – грустно вздохнул Кингзман, разведя руками. Затем ректор задумался и, оживившись, поинтересовался: – А вы не пробовали драться и обзываться в ответ? Нет? Понимаю. Я бы тоже не стал. Ну-с, ребята, какие еще впечатления от первых лекций? Не все ведь так плохо, верно?

– Чудак этот ректор, – пробормотал Пупрыгин после занятий. – Мои опекуны будут недовольны. Опекун сам оканчивал Академию, все уши мне прожужжал своими восторгами. Посмотрим, что он скажет, когда узнает, как тут все поменялось.

– А твои родители? – спросила Ксеня.

– Я сирота, – сообщил Мефодий.

– Сочувствуем, – пробормотала я.

– А, – Пупрыгин махнул рукой, – дело давнее. Так себе денек сегодня получился, если честно. Одно утешение – поесть. Вы со мной?

Я не успела ответить – увидела Милли. Помахала ему рукой. Альв меня не заметил, рассекая по коридору руки-в-брюки, наклонившись вперед и на ходу втолковывая что-то соседям по блоку. Насколько я смогла заметить, его новая компания уже начала слегка заглядывать ему в рот. Ну-ну, это только начало.

– Ребят, я скоро! – крикнула я на бегу, пытаясь догнать друга детства.

Мне нужно было узнать у Милли, как быстро он сможет достать нужную мне информацию о событиях восьмилетней давности. Но альв и его приятели быстро ушли вперед, а меня оттеснили в боковой коридор старшекурсники, с усилием и невнятными ругательствами перетаскивающие дерево Баллариэля в соседнюю аудиторию.

Я-то сразу поняла, почему для переноса ветки использовался банальный физический труд студентов. Левитационные векторы и различные магические плетения к сакральной деревяшке применять нельзя: последние пристанища альвов, их своеобразные «гробы» – уникальное явление, до конца неизученное. В моем мире рощи этих деревьев – на редкость странные места. Кого в них только не встретишь, если вдруг ни с того ни с сего застрянешь между стволов на пару десятков лет, например, своих потомков. Прецеденты бывали.

Я стояла и ждала, когда рассосется «пробка», устроенная транспортировкой сакрального пенька. Чесались лопатки. И под кулоном на груди тоже что-то… свербело.

– Эй, там, – раздалось за спиной. – Не плюхни тут мне. Только прибралася.

Я обернулась и с недоумением посмотрела на странную седоватую женщину в синей технической форме Академии. В руках у женщины была швабра, на редкость аккуратная и чистая, а в пластиковом ведре на санитарной тележке… воды не наблюдалось. Уборщица? В Академии нужно мыть полы? Как-то само собой подразумевалось, что с грязью в АМД справляется… магия. Нет?

– Чем плюхну? – растерянно спросила я.

– Тем самым. Не плюхать мне тут. Прибралася только.

– А! Плюну! – догадалась я. – Но я и не…

– Еще чего не хватало! – возмутилась уборщица. – Плюнет она еще! Совсем распоясались студёзусы! Но на тебя-то я управу знаю! Только плюхни! Или плюнь! Вот все-все расскажу твоему! Совсем распустил тебя, пигалицу свою, студеное отродье!

А техничка-то с приветом. Отсюда и чистая швабра, и отсутствие воды, и… полное ку-ку с речью. К счастью, высказавшись, суровая дама, волоча за собой тележку, тут же двинулась по коридору, который расходился от окна в тупике влево и право. Я уже собиралась выйти в основную галерею, как вдруг из тупика позвали, тихо, проникновенно, с легким смешком:

– Эй, девица красная.

Не спеша оборачиваться, я тихонько вздохнула. Гудков, его голос. Я всегда хорошо запоминаю голоса. Но откуда он тут взялся? Вышел из лабиринта переходов? Сейчас начнет унижать и подкалывать, знаю я этот стиль общения.

– Обернись, – голос Лексея потрескивал, словно пламя свечи.

Я обернулась. Гудков стоял у стены. Он сразу же поймал мой взгляд, в глубине его глаз заиграл знакомый огонек, только в этот раз он был ярче и… настойчивей.

– Подойди, не бойся.

Я двинулась к парню на слегка непослушных ногах, не в силах оторвать взгляд от огонька, то почти гаснущего, то растущего и как будто готового выплеснуться из ставших темными глаз. По спине побежали мурашки. Как странно он на меня смотрит!