– Ладно, ладно, чё так сразу, ведь знаешь, я без тебя спать не могу.

– Что так?

– Темноты боюсь с детства, а вдруг придёт серенький волчок и укусит за бочок.

– Вот за что тебя обожаю, так за то, что ты такой.

– Какой «такой»? – Он присел к ней поближе, и руки шаловливо полезли под блузку.

Рук она не убрала, а наоборот, прижалась к нему и позволила залезть к ней под юбку. А там ловким движением приспустить колготки и трусики было делом секунды. Осторожно, чуть с нажимом раздвинул её ноги и начал пальцами массировать её плоть. Клео напряглась, ещё чуть-чуть, и… Виктор был дамским угодником и не первый год любовником Антонины.

– Дверь, дверь, – застонала она.

– Не первый раз.

– Тогда…

Он посадил ее на стол, снял блузку и, не убирая руки с её промежности, стал ласкать ее грудь. Сначала одну, потом вторую, ещё не потерявшую своей упругости грудь. Рука скользила по животу, едва касаясь пышущего жаром лона. Ее дыхание стало прерывистым.

– Ещё, ещё, не останавливайся.

Опустившись ниже, Виктор поцеловал теплый и розовый живот.

– Господи, ещё, – Антонина схватила его за волосы и прижала к лону.

– Тише, задушишь.

– Узнаю, с кем ещё такое вытворяешь, так и сделаю.

А пока forward, forward.

Клео любила иногда козырнуть в такие моменты подобными словечками. Поначалу непривычно и непонятно к чему, но это было своего рода приглашение к соитию. Доведя Клео до крайней степени возбуждения, Виктор вошёл в неё. Один длинный и два коротких и наоборот. Клео сильно сомкнула свои ноги вокруг его бедер. А Виктору будто того и надо, то грудь поцелует, то в губы вопьётся, а руки по бёдрам, груди или ещё сильней прижмут.

После серии таких вот заходов услышал, что ещё чуть-чуть, и всё. Как опытный любовник, замедлил ход, давая Клео передышку перед финалом.

Мурлыкая от удовольствия, Клео отдавалась Виктору. Ещё бы, тот чувствовал, чего хочет Клео, и давал ей это.

– Что, всё?

– Не-е, до всего ещё не скоро. Два длинных и один короткий.

Виктор почувствовал, как напряглась Клео, и прижал к себе ее голову в долгом поцелуе. Они оба кончили одновременно.

– А теперь иди, – она оттолкнула его, – у меня ещё уйма дел. И уже выходившему из кабинета бросила вдогонку небрежно:

– В девять в «Астории».

– Ну, не знаю, – Виктор быстро захлопнул дверь.

– Куда ж я от тебя денусь.

Они были любовниками уже три года. Властная обладательница чувствительного рта и обворожительных зелёных очей, которые как магнит притягивали. Мимо такой женщины не пройдешь. Так и случилось, поначалу были обычные рабочие отношения. Антонина Олеговна отдавала четкие и короткие, как у военных, распоряжения и ничего лишнего. Лишь глаза её сияли как-то особенно. На одном из дней рождения в больнице, после хороших возлияний алкоголя, Виктор не сдержался и сказал:

– А знаешь, Антонина, по-хорошему тебе надо мужика, ведь глядя на тебя, понимаешь, что ты одинокая. Но не для жизни.

– Тогда для чего?

– К телу, драть тебя и так и эдак.

Антонина ухмыльнулась.

– Многие пытались.

– А я не многие.

– Ходок?

– Редко, но метко, я однолюб и мизантроп. Был женат, ушёл. А вообще в себе уверен.

Они разговаривали у неё в кабинете, куда удалились подальше от шумного застолья, на котором Антонине нужно было быть только для приличия. Там был и Виктор. Естественно, одной рюмкой отделаться ей не удалось. А тут ещё и новый зам, к которому она давно присматривалась.

– Апельсинчик? А может, огурчика солёненького, а отведайте-ка салатик, под водочку в самый раз.

В темноте лиц не видно было, но Вахрушева слышала дрожь в голосе Виктора от возбуждения.

– Что дальше?

– А дальше просто, снимай трусы, знакомиться будем.

– Ого, а силы есть?

– Не волнуйся, всё своё, как говорится, ношу с собой.

Так всё и началось. Оба были в восторге друг от друга. Виктор хоть и не жил с Антониной как муж с женой, но интим у них был регулярно.

Пока Вахрушева с Буравцевым решали, что им дальше делать с Вадимом, тот пил чай в комнате отдыха, когда санитар позвал его к больному.

– Здорово, лепила, я тебя не сразу узнал.

– А мы знакомы?

– Да, проводили вместе «отпуск» в одной ИТК.

– Ясно, звал чего, ведь не для этого.

– Я не жилец, сам понимаешь, те парни рано или поздно меня достанут. Зря ты в это дело встрял.

– Во-первых, я никуда не встрял, а во-вторых, надо было дать им тебя ухандокать, так?

– Ладно, что сделано, то сделано. Времени в обрез. А сказать надо многое, так что слушай. Я домушник, специализируюсь на редких и очень дорогих коллекциях оружия, холодного и огнестрельного, монет и орденов (есть такие, фалеристами зовутся), ну и, конечно, «доски», иконы то есть.

Больной огляделся вокруг, насколько позволяло ему его положение.

– Пожалуйста, выгляни в коридор, не слушает ли нас кто третий. Ибо то, что я дальше скажу, интересует очень, очень серьёзных людей.

Вадим вышел в коридор, постоял и оглядел его.

Вернулся в палату.

– Никого.

– Итак, я продолжу. Сам я в прошлом реставратор, лихая доля заставила встать на скользкую дорожку, сам видишь, вот результат, но не в этом дело. Работаю по наводке, имею тридцать процентов от куша.

– Не мало?

– С такого – нет. На мне пятнадцать краж, вещи за кордоном на аукционах проданы. Связываются со мной через интернет, и я работаю.

– Профи?

– Дока, нахожусь в розыске полиции девяти стран. Копы на хвосте: Италии, Франции, Германии, Австрии, Венгрии, Польши, Болгарии, Словакии, и в довесок ФСБ.

– Ого, а я тебе зачем?

– С последнего скока взял немного, но вещи, поверь, стоящие и редкие. Клиент подсуетился и навёл на одну хату. Я, как обычно, беру то, что надо, и тут «доска». Не смог я её отдать, не смог, как можно лики святых осквернять.

Вадим смотрел на больного урку и не мог поверить услышанному.

– Чё смотришь, думаешь, туфту гоню. А я верующий, верую я, верую, – голос перешёл на хрип. – Всё продается и покупается, но есть вещи, на которые наложено табу. Заказ поступил на мою страничку в виде фотографии, то есть изображения «доски», и адрес был. По условию договора часть денег перевели на краткосрочный счёт.

– Я знаю, как это.

– Остальное должны были лично в руки после дела. Когда увидел, глазам не поверил. Смоленская «Одигитрия».

– Что за икона?

– Когда и кем принесена в Россию из Греции – об этом вполне ясных и достоверных сведений нет. Но имелось одно сказание, в котором сообщалось, что в Россию икона попала в середине одиннадцатого века, в 1046 году, когда византийский император Константин 9-й Мономах благословил ею в дорогу свою дочь царевну Анну, ставшую женой князя Всеволода Ярославича. Икона стала символом преемственности и династической близости Константинополя и Руси. Сын Всеволода Ярославича князь Владимир Мономах в 1095 году перенёс икону из Чернигова – своего первого удела в Смоленск, где в 1101 году заложили храм Успения Пресвятой Богородицы, в котором икона и была поставлена, и стала именоваться Смоленской. Церковное предание приписывает иконе помощь в спасении города в 1239 году от нашествия войск хана Батыя.

Была она и в Москве, есть несколько вариантов перенесения туда. Как бы то ни было, икону по просьбе посольства епископа Смоленского Мисаила просил великого князя Василия Темного вернуть им икону. Князь по совету с митрополитом Ионой решил исполнить просьбу смоленских послов и вернуть святыню. Прежде чем вернуть икону в Смоленск, с нее сняли точный список «мера в меру», который оставался в Благовещенском соборе до 1525 года, когда был перенесен 28 июля в Новодевичий монастырь, основанный годом ранее по случаю возвращения в Россию от Литвы. С этого момента и был установлен день празднования иконы – 28 июля (10 августа по новому стилю).

Первообраз иконы хранился в Успенском соборе Смоленска, но после оккупации немецкими войсками в 1941 году икона не была найдена. С 1943 года её местонахождение неизвестно.