– Тебе чего надо, урод? – Алиса оглянулась на окликнувшего. Льдистые глаза не обещали ничего хорошего возмутителю спокойствия. – Тебя засудить или просто закопать?

– Скажите, Александр … – не растерялся корреспондент.

– Вон! – гаркнул Александр, заводя за спину Алису. Её нос был ниже его лопаток. Это позже, спустя год, Алиса подросла, а тогда, за спиной двадцатидвухлетнего тренированного пловца, она скрылась с макушкой.

Она слушала отборную ругань, невольно краснея, наблюдала, как длинные пальцы Саши сломали флешку фотоаппарата и бросили под ноги нежданному гостю. Видела, что гость посеменил к выходу.

– Испугалась? – Алиса сама не понимала, от чего плачет. Она изо всех сил пыталась успокоиться, обхватывала ладонями худенькие плечи, но продолжала трястись как куцый щенячий хвост на морозе.

– Кто-нибудь из взрослых дома? – Дома была бабушка, но Алиса не сумела выговорить и слова.

– Пойдём, – Саша обнял Алису и мягко подтолкнул к калитке, уже через минуту заводя за забор соседского дома.

Никаких клумб, альпийских горок и игровых площадок. Просторный газон, сосны по краю участка, садовые качели в тени раскидистого дерева в центре двора. На крыльцо высыпали три парня и две девушки, последние с неприкрытым любопытством разглядывали спутницу чемпиона страны, Европы и мира.

Алиса будто со стороны смотрела на происходящее. Вот она стоит у качелей в радужную клетку. Почти прозрачная, невысокая, в светлом шифоновом платье по колено, с открытыми, худыми плечиками, разительно отличающаяся от спутниц Александра Хокканена – в ярких топах и шортах, демонстрирующих всё самое аппетитное разом.

Вот сосед усаживает её на качели, обсуждая с друзьями, как поступить при детской истерике. Предложение выпить коньяка отмёл сразу, как и валерьянки. В итоге Алиса пила лимонад и смотрела по сторонам, перестав плакать и трястись.

В гостях она пробыла недолго, в любой момент могла проснуться бабушка Анна. Отсутствие внучки испугает до смерти пожилого человека. Алиса поспешила домой, пряча взгляд, стараясь изо всех сил не краснеть. Конечно, она жила не в монастыре, в школе общалась с мальчишками, выступала со взрослыми артистами-мужчинами, в том числе молодыми и привлекательными, но никто из них не был Александром Хокканеном. Голубоглазым соседом с льдистым взглядом, тёмно-каштановыми, вьющимися волосами, спадающими упрямой прядью на лоб, и широкой улыбкой, уже тогда сводящей с ума сотни женщин.

– Ты, кстати, почему подсматриваешь за мной? – спросил он шёпотом, чтобы никто не слышал, возвышаясь над Алисой у калитки. – Автограф хочешь?

– Да, – Алиса кивнула и залилась румянцем.

Об автографе она не думала. Собирание росчерков, как правило, оставленных в суете, походя, даже не глядя на просителя, казалось глупым занятием, но она уцепилась за щадящую её самолюбие версию.

Саша пообещал дать автограф, даже сфотографировался с Алисой несколько раз, смело отправив на продиктованный номер телефона снимки. Соседская девочка не вызывала опасения у опальной в своей стране звезды спорта. Рафинированное создание из благополучной среды не станет продавать номер телефона наглым журналистам. Ей даже в голову такого прийти не могло.

Через день Алиса нашла под калиткой плотный конверт на её имя с фотографией Александра Хокканена, на обратной стороне было написано «Алисе Щербаковой от Саши», и стояла подпись – череда ровных букв с большим наклоном. Всё это Элиса хранила по сей день как драгоценность.

В то лето Алиса соседа больше не встречала. Из разговоров поняла – Александр уехал из страны в тот день, когда оставил конверт у калитки рядом с подставками для свисающих петуний.

Если бы это были последние воспоминания об Александре Хокканене – помимо турнирных таблиц, статей и фотографий на билбордах ведущей спортивной марки, – Алиса была бы почти счастлива…

Ещё раз они встретились в то лето, когда Алисе шёл девятнадцатый год. Она училась в Королевской Академии музыки и жила в Лондоне взрослой, самостоятельной жизнью.

После поступления – первые несколько недель – с ней жил папа. Бабушка Анна была не в том возрасте, чтобы осилить перелёт. Она ежедневно подбадривала внучку по скайпу и отчитывала за помарки в исполнении, не делая сноску на стрессовую ситуацию подопечной.

Оставшись одна, Алиса растерялась, испугалась. Оказалось – она абсолютно не готова к самостоятельности, жизни в одиночестве, к новым знакомствам, к тому, что люди… разные. Не только по национальности и вероисповеданию. У них разные привычки, разные взгляды на одну и ту же ситуацию. Они по-разному говорят и по-разному думают.

Бытовые мелочи вызывали шквал вопросов. Алиса не знала элементарных вещей – как пользоваться общественным транспортом, какие вещи можно подвергать химчистке.

– Элис, – говорила ей бабушка по скайпу, твёрдо глядя на растерявшуюся, готовую заплакать и рвануть домой внучку. – На обучение простому действию, например, стирке носового платка, в пятилетнем возрасте уходит не меньше месяца. В пятнадцатилетнем – неделя, а в девятнадцать – несколько минут. Быт – всего лишь быт. Очень скоро ты привыкнешь, перестанешь замечать мелочи. Музыка – единственно важное.

Анна Эмон была мудрой женщиной. Через месяц Алиса освоилась, обросла приятелями, бытовыми привычками, придумала себе маленькие радости. Метро, автобусы, кофе на вынос по утрам, ужины в ресторанчиках китайской или индийской кухни, долгие прогулки и… музыка. Музыка всегда была частью Алисы, её миром, её сущностью, без музыки и Алисы не существовало.

Единственное, с чем никак не могла смириться Алиса – одиночество. Она не привыкла находиться в квартире, доме одна. Обязательно в соседней комнате, этажом выше или ниже, были члены семьи. Бабушка, родители, младший брат Сёмка, его няня. Пустая квартира – небольшая и уютная, которую снял для неё папа, пугала до неприятного холодка по спине. Но и эта проблема была решена – Алиса нашла соседку.

Чинция Тедеско – итальянка, учащаяся на третьем курсе той же академии, тоже скрипачка – стала проводником для Алисы в новой жизни. Открыла небольшие студенческие хитрости, показала ресторанчики, научила готовить быстро, дёшево, буквально из чего угодно, познакомила, кажется, с сотней людей. Калейдоскоп впечатлений закружил, к Пасхальным каникулам она забыла, как плакала и бесконечно боялась в первое время. Лондон, с лёгкой руки Чинции, стал для Элис Эмон родным.

Летом она отправилась домой. Соскучилась по родным людям, несносному Сёмке, хотела обнять бабушку, маму и папу. Пройтись по знакомым с детства улицам, навестить педагогов, друзей, если те будут в городе. Может быть, всего на несколько недель, позже не откажет себе в жарком пляже в блаженном ничегонеделании. Алиса не строила планы – ей шёл девятнадцатый год, она жила взрослой, самостоятельной жизнью.

То утро выдалось тёплым, лучи пронизывали спальню Алисы, растекаясь по постельному белью и телу. Она нежилась, словно кошка, жмурясь от удовольствия, предчувствуя неясное, но наверняка хорошее. Завтрак был изумительный, самый любимый Алисой: яйцо-пашот, тосты с кусочками авокадо, ломтики прозрачной, слабой соли, рыбы, чай с бергамотом.

После она играла для Анны, но больше для себя и мира вокруг. Для петуний, растущих всё в том же порядке, что и на фотографии четырёхлетней давности. Для лаванды, тянущейся в навесных горшках вдоль белой, резной беседки. Для тени, отбрасываемой кустами отцветшей сирени. Соснам, прорезающим рыжими стволами высокое, голубое, словно льдистое небо. Мягкому, окутывающему ветру, обнимающему, как ласковый, настойчивый любовник.

К полудню бабушка, по обыкновению, отправилась спать, а Алиса пошла к озеру, бросив взгляд на высокий забор по соседству. Оттуда доносилась музыка, естественно, не классическая, слышался мужской смех. На секунду она зажмурила глаза и загадала, чтобы открылась калитка, вышел Александр Хокканен, окутывая пронзительно-голубым, как сегодняшнее небо взглядом. Загадала безо всяких примет. Потому что лето, тепло, а ей шёл девятнадцатый год.