В итоговой версии фильма мою сцену оставили целиком. Показали мой рот. Усилили крик. Последний повторяли несколько раз на протяжении первой половины фильма, как мучительное воспоминание о жертве. Я ликовала, и согласилась на предложение Федерики организовать вечеринку – моего посвящения в актёры.

Но оказалось, что вечеринка следовала и за премьерным показом. От независимой, авторской драмы я такого не ожидала. Я удивлялась, что у них есть деньги на грим. Как оказалось, они выгадали ещё и на напитки.

Бар не был забронирован только для нас, поэтому вскоре туда пробралась и Федерика.

– Ну, где он, показывай? – спрашивала она.

Фотографии Андреа я ей уже отправляла, но Феде, очевидно, затруднялась сопоставить их с реальным человеком. Я знала, что он сидит у стойки, и показала ей туда, не оглядываясь.

– Какой он, – Федерика пожевала губу. – Неказистый.

Неказистый? Изумилась я, и всё-таки развернулась, желая убедиться, что подруга смотрит на нужного человека. Выбеленные волосы, намеренно небрежно разметавшиеся во все стороны, спортивный костюм – а носит ли он что-то другое? – закатанные до локтя рукава. Андреа сидел к нам вполоборота и можно было различить скупое выражение на его бледном лице. Не в кадре, оно неизменно застывало в недоброжелательном напряжении. Казалось, что одно неосторожное слово было способно вывести его из себя. На самом деле, никакой агрессии он не подавлял. Всему виною была анатомия – слишком массивный лоб и надбровные дуги. Феде прозвала его «неандертальцем». Я же не видела в этом уродства.

Прошло не более часа, когда Феде решила, что нам было пора уходить. Мы выпили пару коктейлей с помощником оператора и кем-то ещё из технического персонала, но скуки это не разбавило.

К тому времени бар уже скрипел по швам от посетителей. Очевидно, такая же картина творилась и в прочих заведениях. Независимо от того был бар спортивным или нет, когда играют «лазурные», это мало кого волнует.

Мы предусмотрительно стали пробираться к выходу ещё до начала матча, но сделали небольшую заминку, чтобы попрощаться с новыми знакомыми. Эта заминка стоила нам многого.

Ситуация эскалировалась, не успели команды ещё выйти на поле. Я не пыталась разобраться, в чём был конфликт. Мы уже почти добрались до входа, когда в плечо Федерике прилетела бутылка. Вряд ли в неё метили специально, скорее не удержали во время очередного эмоционального жеста. Но в отличие от меня, Феде не дала себе и секунды, чтобы проанализировать ситуацию. Рукав её шерстяного пиджака – только подумать, новая «Вивьен Вествуд»! – был насквозь промочен пивом. И это всё, что ей требовалось знать. Не обращая внимания на извинения, она схватила виновника за грудки.

Такая безотносительная агрессия будто давала зелёный свет всем остальным. Началась драка. Хотя кулаков не летело. Просто народ стал давить со всех сторон, толкать и тыкать друг друга локтями. Я вспомнила как в пятнадцать лет в первый и единственный раз в жизни участвовала в слэме. Мне, хрупкой девушке, тогда изрядно досталось. То же самое я испытывала сейчас. Всё, что могла делать – считать сколько синяков обнаружу на своём теле следующим утром.

Я мельком увидела Феде, её вытеснили в двери. Мне бы хотелось того же, но сколько я не пыталась проложить себе дорогу локтями, меня неизменно относило вглубь бара.

Когда меня в очередной раз поволокло в эпицентр толчеи, кто-то удержал меня за плечи и прижался к спине. Я попыталась отбиться, извернуться. Несколько раз ударила воздух за спиной. Попала в кого-то третьего. Вонзила каблук в ногу, но тот был слишком низким, плоским и соскользнул с усиленного мыска кроссовка моего захватчика.

Так, пятясь, мы дошли до дальней части зала. Зона VIP была отгорожена стеной или ширмой – чем-то, что позволяло пропускать звуки, но не давку. Меня не отпускали, но хватку ослабили.

Я, наконец, вырвалась, дернулась, невольно широко размахнулась рукой. Я была слишком распалена от произошедшего.

– Не слишком вежливо, – хрипло произнёс он.

Я оторопело посмотрела на Андреа. Он потирал грудь, я попала по ней кулаком. Кажется, был смущён, но как-то по-детски. На губах его играла улыбка, будто его сейчас отчитывали за очередную проделку.

– Как и ты.

Он выпрямился. Наконец, мы были одного роста, и, признаться, с этой высоты наблюдать его пьянящие карие глаза было одно удовольствие.

– Твоя подруга начала замес? – спросил он, оглядываясь кругом, кивая кому-то за моей спиной.

В зале кроме нас сидели ещё три человека. Я тоже поприветствовала нашего режиссёра. Андреа улыбнулся оттого, что я повторила его жест. Будто бы это он меня контролировал.

– Ничего она не начинала, – прошипела я, стараясь сделать своё присутствие менее заметным.

Но Андреа присел на ближайший диван, а я осталась стоять. И с щеками, пылавшими от смущения, была как единственная свечка на торте.

– Бог всё видит, – он развёл руками.

«Бог да, но ты-то почему?» – спросила я про себя. Оглядывая Андреа с подозрением, я вдруг поняла, что на мой вопрос нет иного ответа: он за мной наблюдал. Наверняка, поэтому, когда бы я ни посмотрела на него, он всегда находился вполоборота ко мне. Это открытие придало мне уверенности.

Андреа заказал нам по коктейлю. Я его едва пригубила. Чтобы не позволить себе расслабиться, я сидела на самом краю кушетки. Чтобы не проявлять излишнего энтузиазма – беспрестанно выглядывала в основной зал.

– До сих пор не улеглось, – разочарованно выдохнула я.

Затворила ширму. Чинно сложила руки на коленях. Андреа постучал пальцем по уху и продолжил цедить апероль. Намекал, что заварушку и без того слышно, и моя суета бессмысленна. Некоторое время мы просто сидели в молчании, смотря в глаза друг другу.

– Что дальше? – спросил он наконец.

– В каком смысле?

– Снимаешься ещё где-то, играешь в театре, снимаешь скетчи в «Тик-ток»…

– Нет, пока только учусь на актрису, – пролепетала я испуганно.

– По мне, ты и сейчас невероятная.

Его взгляд прожигал меня до самых костей. Ушатом воды стал звонок.

– Ты где?!

Крик Феде был настолько мощным, что динамики телефона затрещали.

– Не жалеешь, что ушла? – спрашивала меня Феде уже у входа в метро.

Я захохотала:

– Да я просто рада, что выбралась оттуда!

Подруга взглянула на меня недоверчиво и пожала плечами. Потом внимательно посмотрела мне в лицо и указала на уголок рта. Я поспешно вытерла размазавшуюся помаду.

Марта вернулась спустя три дня. Я удивилась, выйдя утром из комнаты и почувствовав запах хорошего кофе.

– Сама налей, – сказала она, не отрываясь от замешивания теста.

Ни тебе «привет», ни тебе «доброго утра». В том, как старательно она избегала моего взгляда, было что-то подозрительное. Неужели заклятие колдуна спало? Или и впрямь выяснилось, что он не более, чем шарлатан?

В обмен на омлет я пообещала помочь с пирогом. Готовила я отвратительно, но нарезку начинки мне можно было доверить. На протяжении всего процесса Марта говорила не о том, о чём хотела бы услышать я. На её осунувшемся лице блуждало трудночитаемое выражение. Поджатая губа будто говорила извечное: «Ну, бывает». А вот глаза – веки – порою закрывались и сжимались так, что становилось очевидно – она не даёт себе заплакать.

Интересно, а маме она уже рассказала? Наверное, у меня есть привилегия спрашивать о неудачных романах. В любом случае, ей ничего не мешало выпалить имя Андреа посередине фразы. Меня всякий раз подтряхивало. Она сказала, что Кампана – и впрямь милое местечко, как я и предполагала. Что она сделала много фотографий и покажет их «позже». Мы уже поставили пирог в печь, и ей ничего не мешало сделать это сейчас. Я предположила, что не все эти фотографии можно показывать.

– Чем займёшься завтра? – между делом спросила она, когда мы заканчивали убираться на кухне.