– Этого достаточно, чтобы убить такого сильного и бесстрашного вампира, как Дама Чудес?

– Нет. Однако достаточно, чтобы дезориентировать ее на несколько секунд, а также отпугнуть упырей, которые больше всего на свете ненавидят свет. Эти мгновения позволят тебе нанести смертельный удар по повелительнице. Для этой цели я снабжу тебя колом из лучшей древесины. И ты отправишь незаконно трансмутированную обратно в небытие, из которого она никогда не должна была появляться.

Главный Конюший вложил драгоценное кольцо в мою руку. Оно был выковано для его мизинца. Мне пришлось надеть его на средний палец, чтобы оно плотно село. Кольцо заняло место рядом с перстнем с семейным гербом Гастефриш, который я сняла с руки настоящей баронессы, прежде чем отправиться в Версаль под ее именем.

– И помни, Жанна: использовать этот козырь можно только в крайнем случае и только один раз. Не забудь плотно закрыть глаза при отвинчивании оникса, чтобы не ослепнуть самой.

За нашими спинами вновь скрипнула дверь: Орфео вернулся, положив конец разговору.

– Оставь еду там, на станке, – приказал Главный Конюший, вытирая влажные от эмоций глаза.

– Скажите этой твари, чтобы она отпустила меня! – неожиданно раздался чистый голос.

Монфокон, как и я, вскочил на ноги, словно ужаленный: вместо чая и хлеба Орфео крепко держал молодую девушку с фарфоровым лицом, чьи черные волосы были убраны в аккуратный пучок.

– Наоко! – задохнулась я. – Что ты здесь делаешь?

Дочь дневного посла Японии Наоко Такагари была моей близкой подругой в «Гранд Экюри». Она – единственная из воспитанниц, знавшая мое настоящее имя.

– За завтраком я увидела тебя на рассвете через окно рефектуара, – сказала она, опасливо косясь на Орфео из-под густой челки. – Спустилась по парадной лестнице, чтобы встретиться с тобой, и столкнулась с Эленаис. Та рассказала, что ты стала жертвой нападения и находишься при смерти.

– Пусть и не мечтает! – воскликнула я, чувствуя, как краска гнева прилила к щекам.

– Я появилась в кулуаре как раз в тот момент, когда ты спешила в кабинет Главного Конюшего, – продолжила Наоко. – Я подглядела за вами через замочную скважину и увидела, как директор потащил тебя вниз по тайному ходу.

Девушка подняла руку к золотым шпилькам в пучке.

– Я… я вскрыла замок, чтобы добраться до тебя.

Монфокон угрожающе шагнул вперед. Макушка его парика проскрипела по потолку, затянутому паутиной.

– И что, по-твоему, я собирался сделать, Такагари? – с бешенством прорычал он. – Расчленить твою подругу?

Вместо ответа Наоко бросила красноречивый взгляд на мрачный верстак, где выстроились инструменты для пыток: зловещая репутация директора школы была хорошо всем известна. Тот редкий момент, когда Главный Конюший снял броню и открыл передо мной душу, прошел как ни бывало. Он вновь стал жестким, бескомпромиссным палачом, каким его сделала жизнь.

– За любопытство придется заплатить: отсюда ты больше никогда не выйдешь. Эта комната станет твоей могилой. Орфео, положи ее на станок!

Монфокон повернулся, чтобы взять топор.

– Нет! – воскликнула я, вцепившись в рукав плаща директора.

– Не волнуйся, твоя подруга не будет страдать. Один умелый удар, и я безболезненно переломлю ее изящную шею.

– Вы клялись, что отказались от пыток!

– Это не пытка! Это казнь!

Мужчина положил огромную левую руку на мое плечо, удерживая меня на расстоянии, а правой рукой взял топор.

– Эта маленькая искательница приключений подслушала наш разговор, – процедил он сквозь зубы. – Я не позволю ей сболтнуть лишнего. Тайна Фронды прощает любые жертвы.

– Клянусь: Наоко можно доверять! – надрывалась я. – Если вы действительно считаете меня своей дочерью, то послушайте!

– Сентиментальность сбивает тебя с пути. Но ты еще юна и не понимаешь. Что ж, поймешь позже. Убийство Такагари – единственно правильное решение. Живо, Орфео! На станок!

Сколько бы я ни умоляла, ничего не помогало. В свете фонаря лицо Главного Конюшего преобразилось, исказившись в гримасе жестокости. Будто проклятая кровь династии палачей де Монфоконов прилила ему в голову, сметая угрызения совести и способность слушать.

Далекий от жестокости своего хозяина, Орфео тихонько подтолкнул Наоко вперед и деликатно прижал ее щеку к станку. Однако за видимой мягкостью жестов в его руках чувствовались сила и мощь.

– Наоко известно, кто я, но она не выдала меня! Это доказывает то, что ей можно доверять!

– Это доказывает то, что ты чертовски безрассудна, позволяя подруге слоняться по школе с информацией, которая может уничтожить тебя и меня! – прорычал Монфокон, занося топор.

Опьяненная страхом, я прибегла к последнему средству:

– Распустите ее пучок, чтобы лезвие не скользнуло по волосам!

Безумные глаза Монфокона сверкнули ярче… острее.

– Ах, хорошо! Ты быстро учишься! – обрадовался он. – Слышал, Орфео? Распусти пучок.

Наоко страдальчески вскрикнула. Распущенные волосы для нее хуже смерти:

– Нет, только не волосы!

Но с Орфеем ей не справиться. Одним движением он вынул из пучка красную лакированную шпильку. Длинные черные волосы шелковым каскадом рассыпались по обе стороны станка пыток.

Топор Монфокона завис в воздухе.

– Что за чертовщина… – отшатнулся он, вытаращив круглые, как блюдца, глаза.

Кровожадный блеск, плясавший секундой ранее в его глазах, сменился шоком, тем же чувством, которое испытала я, впервые увидев затылок Наоко.

Там, за пучком, девушка скрывала страшную тайну: второй чудовищный рот, простиравшийся от одного виска до другого. Плотоядный мальбуш, жаждавший свежей плоти, чьи огромные губы, казалось, улыбнулись Главному Конюшему.

– Вот, теперь и вы знаете секрет Наоко! – поспешно заявила я. – Внутри нее живет мерзость, которая подпишет ей немедленный смертный приговор, если об этом станет известно. Не вы ли мне говорили, что гематический Факультет отправляет нечисть на кол? – Я с трудом сглотнула, чувствуя вину за то, что пришлось выдать тайну подруги, хотя и ради спасения ее жизни. – Жизнь Наоко теперь в ваших руках. Если ей вздумается рассказать что-нибудь из подслушанного разговора, одного только вашего слова будет достаточно, чтобы обречь ее на гибель. Вы квиты.

– У МЕНЯ НЕ БЫЛО ВЫБОРА! – объясняла я Наоко, – это был единственный способ остановить Монфокона и его топор.

После долгих уговоров директор школы согласился оставить подругу в живых, но с одним условием: молодая японка отныне должна жить в заточении в недрах «Гранд Экюри». По крайней мере, до тех пор, пока Главный Конюший не поймет, что ей можно доверять. Только после этого девушке разрешат вновь посещать школу.

Директор отправился в птичий вольер, чтобы через почтового ворона сообщить брату Раулю о вечерней казне.

Мы с Наоко сидели на ржавой железной кровати в крошечной келье по соседству с камерой пыток. Отныне это дом Наоко.

– Уж лучше бы этот топор сделал свое дело, – бормотала она. – Рот мальбуша закрылся бы раз и навсегда, положив конец моему проклятию…

Глаза подруги закрывала густая челка. Девушка поспешила снова убрать копну своих черных волос в аккуратный пучок.

– Не говори так! – воскликнула я. – Тебе все-таки удалось прожить семнадцать лет с этой… этой аномалией.

Наоко подняла темные глаза:

– И сколько лет мне еще отпущено? Тогда, во дворце, на церемонии «Глотка Короля» я почувствовала повышенную активность мальбуша, его чрезмерное оживление. Как будто аура придворных вампиров разбудила его, разожгла волчий голод, сведя на нет все мои усилия, все медитативные упражнения, которые я проделывала с детства каждую ночь, чтобы усыпить его.

Она крепко сжала дрожавшие руки на бежевой шелковой юбке, расписанной экзотическими цветами. Перспектива рано или поздно оказаться в числе придворных пугала Наоко. И тому была причина: концентрация Тьмы, похоже, возбуждающе действовала на ее странную, дьявольскую опухоль.