— Согласна, — с готовностью заявила Шейри, — и это «что-то» означает идти вперед.

— А если нам встретится то, что осталось от этих камнегрызов?

— Тогда и посмотрим, Невпопад. У нас нет другого выбора.

Мне совсем не понравилась ситуация, в которой нет выбора. Мне почудилось, будто стены со всех сторон надвигаются на меня. Дышал я прерывисто, а сердце, казалось, колотится о ребра так, словно пытается выскочить. Я облизал сухие губы, в тщетной надежде огляделся в поисках какого-нибудь неожиданного выхода и так крепко схватился за посох, что чуть не сломал его.

— Проклятье, Невпопад, да будь же мужчиной, ради богов, — воскликнула Шейри.

«Прости, я и вполовину не такой мужчина, как ты», — хотел я сказать ей, но это как-то не вязалось с общим курсом на примирение. Так что я ограничился тем, что мрачно нахмурился, кивнул и произнес:

— Хорошо. Идем.

Не раздумывая, Шейри направилась в самый правый проход, много столетий назад вырубленный в твердом ноздреватом камне существами, которые или давно умерли, или поджидали нас сейчас в засаде, или и то и другое одновременно. Я было заподозрил, что Шейри на самом деле не имела ни малейшего представления о том, куда нам идти. Ей просто хотелось показаться уверенной, чтобы я шел за ней. На самом деле это был не такой уж плохой план, если вспомнить, каким запуганным и несчастным я тогда себя ощущал.

В течение какого-то времени ничего не происходило.

Если не считать того, что мы то и дело слышали отдаленный звук: «Бум-бумм». Он раздавался неритмично, через неравные промежутки времени, и я начал раздумывать, откуда он берется. Наверное, его производил кто-то живой. С другой стороны, это могло оказаться и какое-нибудь природное явление. Я не мог придумать какое… ну, мало ли. Гул то звучал недолго, иногда даже несколько минут, то совсем пропадал.

Мы совсем потеряли счет времени и не знали, сколько времени плутали в Ба'да'буме. На пути, однако, я нашел некий минерал, который оставлял следы на скальных стенах. Катакомбы, как мы и ожидали, представляли собой запутанный лабиринт, но на каждом перекрестке я ставил стрелку, которая показывала, в каком направлении мы прошли. Это не раз удерживало нас от того, чтобы начинать ходить кругами, потому что, найдя опять одну из моих стрелок, мы знали, что уже проходили здесь, и шли в другом направлении. Так мы и прокладывали путь по катакомбам.

Иногда мы пытались поспать, правда по очереди. Когда чувствовали голод, мы ели. Разговаривали при этом мало. Я понимал, что Шейри все еще не может простить мне того происшествия с кольцом. Я же, со своей стороны, не мог придумать ничего такого, что можно было бы обсудить с ней. Мы провели в Ба'да'буме столько времени, что я уже стал забывать, когда в последний раз на мое лицо падал солнечный свет. Утешаться я мог лишь тем обстоятельством, что громогласный лорд Беликоз вряд ли мог нас преследовать. Я решил, что и ищейке не под силу нас выследить.

К счастью, добыть воду было нетрудно. Вода в бурдюках, которые я взял из таверны, кончилась, но нам попадалось немало ручейков и источников, и мы пополняли запасы по пути. Правда, я постоянно чувствовал себя каким-то немытым. Мне так хотелось залезть в ванну и забыть ощущение грязного тела.

И еще я мучился от молчания. И вот во время привала, когда мы сидели на пересечении двух коридоров и жевали что-то из прихваченных мной в таверне запасов, кое-что случилось. Я жевал безвкусный кусок сухаря, и вдруг мимо промчалась крыса, злобно поблескивая глазками. Когда отвратительная тварь повстречалась мне в катакомбах впервые, я испытал тошнотворный ужас. Но кругом было столько всего неприятного, что теперь я почти привык к крысам. Как только крыса замерла, я ударил ее посохом, и резным навершием переломил ей хребет. Крыса беспомощно забилась, запищала, и я ударил ее еще раз, чтобы прекратить жуткий звук.

Шейри глянула на окровавленную тушку с отвращением.

— Не задирай нос, плетельщица, — сказал я с принужденным весельем. — Если мы проведем здесь много времени и провизия кончится, будем ими питаться.

— Невпопад, тебе нравится, когда людям бывает противно? — спросила она.

— Не знаю. Никогда об этом не думал.

Шар со светляками теперь светил куда как менее ярко. Шейри часто обновляла его содержимое, и я не представлял, сколько же у нее с собой запасов для наполнения шара. Не знал я и чем питаются эти червяки. Наверное, друг другом. Я просто надеялся, что у Шейри не кончатся припасы еды для них. Пещеры действовали угнетающе, и бродить по ним в полной темноте мне совсем не хотелось. Шейри всыпала новую порцию светляков в открытый шар и начала их толочь. Когда сделалось посветлее, она что-то пробормотала, но я не расслышал.

— Что ты говоришь?

— Да мне просто интересно, — сказала она. — О чем ты все время думаешь?

— Что это значит?

— Это значит, — сказала она с такой печалью, какой я от нее никогда не слышал, — что, может быть, тебе следует подумать — а не сделать ли людям что-нибудь другое помимо обид?

Я посмотрел на нее с презрением.

— Шейри… я никогда не искал приключений и никогда не обижал человека, который не обидел бы меня первым. А если пытался помогать людям, это ничем хорошим не кончалось. Так что не думай, будто меня знаешь, не надо меня судить и уж точно не надо читать мне нотации, потому что ничего-то ты обо мне не знаешь.

— А что ты знаешь о себе сам?

— Все, что нужно.

— Невпопад, никто из людей не знает о себе того, что нужно. Первый шаг к действительному познанию себя — признать, что ты не знаешь ничего.

Я только фыркнул в ответ.

Шейри наклонилась ко мне. Кажется, ей и вправду было интересно.

— Скажи-ка, Невпопад… ты хороший или плохой?

— Не могу поверить, что мы с тобой это обсуждаем.

— Это я с тобой обсуждаю, Невпопад, и, если принять во внимание, что, глядя на тебя, я вспоминаю, что ты со мной сделал, и чувствую отвращение, тебе повезло, что я вообще начала такой разговор.

— Иди ты к демонам! — отрезал я, резко поднимаясь и стукаясь головой о низко нависающий потолок.

Когда-то я не стал закрывать ладонью щеку, по которой ударила меня Шейри, но сейчас схватился за голову обеими руками и пробормотал проклятье. Шейри расхохоталась, что разозлило меня еще больше, но заодно заставило понять — раньше я никогда не слышал, как она смеется. Нельзя сказать, что слышать ее смех было неприятно.

— Я рад, что тебе весело, — пробурчал я.

— Невпопад, послушай…

— Нет, это ты послушай. Тебе кажется, что я над тобой надругался. Мне же кажется, что это надругались надо мной. Похоже, следует тебе напомнить еще и о том, что я дал тебе убежище и в результате мой дом сгорел. Ты можешь считать, что с тобой поступили несправедливо, но в конце концов мы квиты.

— Ты спрятал меня, потому что я тебя заставила.

Я пробормотал нечто нечленораздельное и сел, раздраженно потирая голову.

Шейри выпила немного воды; нам приходилось экономить ее, потому что мы не знали, сколько еще нам бродить по подземельям и когда мы найдем следующий источник.

— Ты не ответил на мой вопрос, — напомнила Шейри.

— Смешной вопрос.

— Считаешь ли ты себя хорошим или плохим — это смешной вопрос? — переспросила она, недоверчиво глядя на меня.

— Самые дурные из людей находят своим поступкам самые лучшие объяснения, — сказал я, — а лучшие люди изводят себя, стараясь очиститься от того, что считают злом. Вопрос твой смысла не имеет, его надо задавать священникам или философам.

— А ты ни тот ни другой.

— Нет.

— Так кто же ты?

Я смотрел на раздавленную крысу. Кажется, она теперь выглядела привлекательнее… привлекательнее, чем этот разговор.

— Кто я?!

— Да. Кто ты такой?

— Пока ты не пришла и все не испортила, я был владельцем таверны.

— Да, раньше был рыцарем, оруженосцем, а до того — вором, — подхватила она. — Но кто ты такой?

— Я — кто угодно, какое следующее занятие подвернется, тем я и буду. Вот ты, например, — плетельщица. А что за…