Отточенная пила легко вгрызалась в древесину. На траве белели кучки опилок, терпко пахло берёзовой свежестью. Работали молча. Мысли Антона витали вокруг рукописи. Он перечитал её перед сном не торопясь, и снова рассказ показался ему правдоподобным. Теперь он думал о том, что самый надёжный способ проверить достоверность событий – самому побывать в погребении. Хорошо бы отыскать то самое.

Скоро телега наполнилась сочными чурками.

– Пётр Матвеевич, а где Олег курган искал?

– В урочище, должно быть. Их там полно, штук пятьдесят, а может, и больше.

– Урочище? А как называется, не Пазырык?

– Кто его знает. Может, по научному и так.

Антон вспомнил рассказы Хавицкого. Историк тоже говорил о множестве захоронений. Неужели урочище здесь? Вечная мерзлота, в которой сохранились даже тела погребённых скифов. Сруб с останками вождя, который теперь в Эрмитаже, бесценные ковры, одежда, вещи, украшения. И всё это здесь, рядом! Олег наверняка был там.

– Пётр Матвеевич, как бы посмотреть, а? Один день у нас есть.

Охотник молча уложил пилу, выпнул из-под телеги сучок и тронул коня. Антон побрёл следом. Мысль об урочище не выходила из головы. Как туда добраться? Пётр Матвеевич не говорит. Но ничего – он сам найдёт.

Они подъехали к избушке, скидали чурки в поленницу, и Антон стал собираться. Выложил на лавку спички, сухари, фляжку с водой, рогатину, нож. Охотник хмуро наблюдал за ним.

– В урочище не ходи, не доберёшься. Да и нельзя туда, Фрол увидит – в болото бросит.

– Как так? – опешил Антон. – Даша говорила, что он хороший.

– Ну-ну… Хорошо и бросит, в самую топь. Он со всеми так делает, кто усопших беспокоит. К утёсу иди. Змеиную поляну пройдёшь, дальше, у трех берёз, могилка есть. Ручей переходить не надо. Только ничего не трогай, над ней заклятье висит. Посмотри, если невтерпёж, и сразу назад.

– Невтерпёж, Пётр Матвеевич, ох, как невтерпёж!

– Ну, ладно, ладно, – расчувствовался охотник. – Дарья научила обниматься? Скоро тоже не ходить, а прыгать будешь. С кем познаешься, у того и нахватаешься.

В ущелье стоял густой туман. Сбежав с поляны по каменным россыпям, Антон остановился в замешательстве. В плотном сыром воздухе едва просматривались мутные очертания окрестностей. Куда идти? В раздумьях присел он на камень. Рядом, у подножия, валялись похожие на сучья куски. Он поднял один и мгновенно отбросил в сторону. Ужас охватил его: это был скелет человеческой руки.

Вскочив, он быстро зашагал по долине и вскоре различил берёзы, похожие на те, о которых говорил охотник. Рядом раскинулся невысокий холм, поросший мелким кустарником и высокой травой. Антон обошёл его, наткнулся на бугорок. Поковыряв ножом слежавшуюся землю, понял: здесь было отверстие. «Вот и хорошо, – подумал он, – хотел же побывать внутри!». Расчистил рогатиной завал, добрался до широкого прохода. Из темноты пахнуло сыростью. «Эй, есть там кто?» – негромко крикнул он, взбадривая себя. Неожиданно раздался шорох, из ямы выскочил полосатый зверёк и скрылся в бурьяне. «Ну, вот и первый экспонат», – слегка волнуясь, усмехнулся Антон.

Итак, он находился у кургана, возведённого его предками несколько тысячелетий назад. Сейчас он прикоснётся к земле, которая хранит энергетику легендарных скифов. Поприветствует их через века. Момент был торжественный, следовало подумать о чём-нибудь возвышенном. Антон взглянул на небо, но перед глазами блеснул скелет руки.

Тогда он вздохнул, как перед прыжком в воду, и присел на четвереньки. Быстро, словно стесняясь, перекрестился, лёг на живот и медленно пополз вперёд. Ход шёл по наклонной вглубь. Скоро совсем стемнело, появился душно-горьковатый запах. Перед спуском он содрал с берёзы несколько кусков бересты, и хотя понимал, что на факел они не годятся, рассчитывал, что на какое-то время освещение дадут. Но зажигать не спешил; полз, выставив рогатину. И вот она уткнулась в препятствие. Подтянулся, ощупал рукой – как будто стена. Чиркнул спичкой и увидел подгнившие брёвна. Оттуда тянуло холодной сыростью.

Решив рассмотреть всё тщательней, Антон зажёг полоску бересты. Затрещав, она закрутилась и опалила пальцы, – пришлось бросить рядом, на песок. В стене чернело отверстие. «Слишком узкое, не пролезть», – подумал он и ножом осторожно поковырял бревно. Дерево подалось, – очевидно, основательно подгнило. Тогда он затушил огонёк и наощупь с нажимом стал отколупывать куски.

Перемешанный с дымом горьковатый запах усилился, но Антон притерпелся и дышал ровно. Тело полегчало, движения обрели плавность. Ему показалось, что вокруг посветлело. Во мраке смутно проявились неровные глинистые стены. Он продолжал равномерно скрести дерево, но с каждым разом оно становилось твёрже, а его усилия слабее. Скоро нож еле-еле задевал волокна.

Внезапно он ощутил сильное головокружение и уткнулся лбом в землю. Сжав пальцами потяжелевшие веки, вдруг увидел себя со стороны: маленького, скользкого, похожего на червячка, прогрызшего чужую обессиленную плоть. «Что же я делаю? – прошептал он непослушными губами, – противно…».  Попытался сдвинуться назад, но тело не слушалось. В глазах потемнело. И, уже теряя сознание, он потянулся онемевшей рукой к отверстию, словно к спасательному кругу…

Тем временем Пётр Матвеевич, по обычаю, управлялся с животными. Выслушивал жалобное блеяние, поглаживал редкую старческую шерсть и просил потерпеть до снега. А потом, говорил, опять будет солнышко да свежая травка. Козы подслеповато тыкались в хозяина, проверяли, он ли это, и, убедившись, приникали к пойлу. Лишь дряхлая лошадь уже не отзывалась на слова, смотрела, не отрываясь, в угол, словно на ворота в иной мир, – будто раздумывая: сейчас зайти или позже.

Они да волчица – вот и все собеседники охотника. Пётр Матвеевич привык к одиночеству, но иногда отчаянно тосковал по общению. И тогда укладывал в рюкзак вяленое мясо, выделанные шкурки и шёл с Чарой в деревню, к пчеловоду Николаю, крепкому с пышными хохлацкими усами мужику, бывшему бригадиру лесорубов. Хозяин доставал из погреба слабенькую медовуху и топил баню. Наговаривались до изнеможения.

И вот снова в его доме появился человек, и опять охотник забегал, как молодой. Даже козы почувствовали ответственность – прибавили молока, и конь зашевелился бойчее – вон какую телегу с дровами притащил. Не зря говорят: две головни и в поле дымятся, а одна и в печи гаснет…

Приткнув дверь в навес, Пётр Матвеевич присел на отполированную чурку. Смеркалось. В тайге изредка постукивало, у родника глухо куковала кукушка. Скоро подойдёт Антон. Первой гостей обычно встречала Чара. Вот и на этот раз охотник услышал рычанье, но затем вместо радостного повизгивания тоскливый вой. Он насторожился. Вой еще раз прорезал тишину. «Ах ты, боже мой!» – засеменил он к дому, кляня себя на чём свет стоит. Он сразу догадался: случилась беда. Разве можно было городского парня отпускать одного к заражённой могилке!

Только сейчас, торопливо двигаясь к ущелью, Пётр Матвеевич осознал, насколько близким стал ему Антон. Через день, когда стало ясно, что парень вырвался из лап смерти, охотник оставил хозяйство Даше и отправился к сопкам, где тогда кружил самолётик. Перебравшись через поваленные деревья, осмотрел место аварии, покосившийся шалаш. Отыскал витиеватые отпечатки обуви Антона и двинулся по следам. Увидел развороченный муравейник, зацепившийся за корягу клок одежды, рваную куртку возле ямы-ловушки. Дальше, неподалеку от ущелья, разглядел след ползущего человека. «Надо же! – удивился тогда. – Иной таёжник запаниковал бы, без пищи и огня, с ранами да увечьями, а этот… С характером!». С той поры по-особенному, по родному, наблюдал за больным парнем, вспоминая себя, попавшего в кораблекрушение…