– Знаешь, когда мне было четырнадцать, я тоже потеряла мать, поэтому прекрасно тебя понимаю. Я никому не хотела показывать, как мне было плохо, – она достала из коробочки толстую коричневую трубочку, похожую на шоколадную. Неожиданно для меня она зажгла ее, сделала затяжку и выдохнула ужасно пахнущий жженой кислой травой дым. Я сморщила нос.

Она встала, открыла окно и подвинула кресло к нему так, чтобы не дымить и сложила ногу на ногу:

– Горе не посадишь под замок. Оно должно быть выплакано. Можешь бить при этом посуду или даже куда-то сбежать… Да.. Куда-то сбежать…

Бабуля снова сделала затяжку. Чуднò! Раньше мама искала в моей сумке сигареты и легко могла бы выпороть меня, если чуяла бы их запах, а здесь бабушка сама предлагает мне закурить!

– Ассоль, я не хочу уговаривать. Табак его знает, что на самом деле будет правильным для тебя. Но любое решение, которое ты примешь, повлияет на твою дальнейшую жизнь. Так что решай.

– Ага, я поеду с тобой, а ты меня там бросишь одну, как мою мать.

– У тебя будет шанс начать все сначала!

Мама говорила, что курение наносит женщине большой вред. У нее больше шансов заболеть раком и получить морщинистую кожу. На удивление бабушка выглядела лет на пятнадцать моложе бабы Нюры, хотя они и были ровесницами.

– Что касается моего исчезновения, – она снова сделала затяжку, выдохнула и сказала: – жизнь мне предоставила шанс и я не хотела его терять.

“Вот и мне сейчас тоже дается шанс”, – будто оса меня ужалила в голову.

– А на свободу мою не будешь претендовать, как мама? – немного сердито спросила я.

Она прищурилась и заулыбалась:

– Если только ты на мою не будешь!

Бабушка ещё раз смачно затянулась и с наслаждением выдохнула. Я смотрела на нее как Эллиот на инопланетянина Эй Ти. У меня теперь есть бабуля и она курит!

– Какие странные сигары! – слетело с моих губ.

– Хочешь попробовать? – она протянула мне портсигар. – Тосканские. Они славятся во всем мире своим ароматом.

– Ой, а по-моему, они просто воняют! – я крутила носом. – Причем невыносимо! Уж лучше дедовский «Мерит»! Нет, я никогда не буду курить!

– Дело твое, – она убрала портсигар на тумбу у кровати.

Положила сигару в пепельницу на столике, снова передвинула свое кресло поближе и взяла меня за руки своими, чуть холодными и ухоженными на вид, мозолистыми ладонями:

– Послушай. Может быть, одним днем ты решишь сделать татуировку или выкрасишь волосы в синий цвет. Возможно, ты поступишь учиться, а два года спустя решишь сменить факультет или вовсе бросишь это дело. Напишешь книгу, научишься играть на скрипке. Прошлое, настоящее или будущее только твое. Никогда и никому не разрешай украсть у тебя это!

Она встала, достала из ящика, который оказался маленьким холодильником, бутылку воды. Разлила ее в два стакана. Дала мне один из них и сказала:

– И еще. Мне уже поздно становиться бабушкой. Более того, можешь даже звать меня Сандрой. Но я разрешу тебе быть самой собой. Разделю с тобой все то, что у меня есть.

“Даже не знаю, что говорить в таких случаях. Но я точно не хочу быть конкуренткой бабе Нюре” – подумала, но вслух сказала:

– Обещаешь, что не бросишь меня?

– Вернешься к деду и бабы-Нюриной стряпне? – она ущипнула меня за щеку.

– Пойдем? – она взяла свою бордовую сумочку.

– Погоди! – мне уже столько времени хотелось знать, почему она бросила маму с дедом, но я лишь сказала: – Ты мне расскажешь про шанс, на который ты променяла маму и деда?

Она потискала сумочку и горько улыбнулась:

– Пойдем, домой тебя провожу. Поздно уже.

Мы вышли из номера и устремились по ярко-синей ковровой дорожке в новую жизнь.

Январь, 2010 г. Тоскана, Италия

Я уже поставила ногу на лестницу, чтобы подняться на чердак, как вдруг раздался телефонный звонок. Постояв и подумав, решила проигнорировать его и продолжила взбираться. Но телефон не сдавался. Может, это Рильке желает возобновить сделку?

Спустилась и с недовольством ответила. Энн набросилась на меня взволнованно-сердитым басом:

– Фасолина, совсем обалдела? Где ты? Уже гости начинают собираться. Или передумала помогать с коктейлями?

– Чертики! Энн, прости. Появились неотложные дела. И потом у меня даже нет карнавального костюма. Уверена, что ты легко найдешь мне замену, – я была настроена сегодня копаться в старых вещах и ностальгировать о прошлом.

– Я нисколько не сомневалась в плохом влиянии твоего муженька, даже теперь, когда ты с ним в разводе, – выпалила подруга.

– Мы не в разводе. Я просто взяла паузу, – мне не хотелось ссориться с ней из-за пустяка, поэтому я держала в узде свои эмоции.

– С тех пор, как судьба свела нас снова, ты так просто от меня не отделаешься. Надень что-нибудь поприличней и дуй сюда. Черт с ним, с костюмом! – приказала Энн.

Иногда мне кажется, что в прошлой жизни она была моей мамой или старшей сестрой. Анька была из той категории людей, с которыми мы переходим из одного важного этапа жизни в другой, несмотря на временные расставания.

Пять лет назад, Рим, Италия

Я протискивалась сквозь поток спешащих горожан, которые фыркали и толкались всякий раз, когда я тупила, вспоминая, как мне пройти к железнодорожному вокзалу. А ведь это находилось всего в пятнадцати минутах ходьбы от посольства, где я оформляла документы на отказ от прежнего гражданства. Данный факт еще раз подтверждал, что ориентация на местности была одной из моих слабых сторон.

У светофора кто-то коснулся моего плеча и изумленно спросил:

– Фасолина?

Я обернулась. Анька! Первая красавица и модница класса, моя лучшая школьная подруга. Сразу узнала ее по глазам олененка Бэмби, которые здорово маскировали искушенный взгляд на жизнь, и улыбке а-ля Кейт Мосс со знакомой щербинкой между передними зубами.

– Анька! Сколько лет, сколько зим! – мы застыли в объятиях посреди улицы, на проходе, и не обращали внимания на то, что люди вокруг отправляли нас по самому темному адресу.

– Ну надо же! Что ты тут делаешь?

Она уверенно откинула волосы назад и поправила лямку сумки Фенди через плечо:

– Вот, еду к мужу. Во Флоренцию. Кстати, с легкой руки Умберто меня все зовут теперь Энн. А то Анька, да Анька.

Я с восхищением взглянула на нее и удивилась:

– Энн? Необычно! А Умберто – это кто?

– Мой муж. Он родом из Рима, но работает во Флоренции. Врач-кардиолог.

– Да ну?! Ты ведь в Америку уезжала?

– Да, было дело. Даже марафон в Нью-Йорке пробежала.

– Узнаю мою Аньку. Что в голову взбрендит, то и сделает! – я дотронулась до ее руки, не веря, что передо мной в самом центре Рима стоит моя школьная подруга.

– Короче, стартовала одна, а финишировала рука об руку с темноволосым красавцем по имени Умберто, – она снова поправила волосы и я заметила на ее безымянном пальце левой руки обручальное кольцо, а на указательном – еще одно с большим бриллиантом.

– Могу понять этого итальянца! – я любовалась Аней, будто листала страницы журнала Вог.

Она ухмыльнулась:

– Представляешь, задумалась, какой у меня каденс, сто шестьдесят или сто семьдесят? А он сзади так неожиданно бросил мне: “Сто шестьдесят, ваш каденс сто шестьдесят”.

– Даже если я понятия не имею, что такое каденс, все равно сказочно! – я взволновалась так, будто это случилось со мной.

– Ну, он-то на ста восьмидесяти бегает, хотя и роста немаленького, – новая для меня Анька показала сантиметров на десять выше своего. После небольшой паузы она спросила:

– А что ты? Замужем?

– Да, тоже итальяно веро, – я смутилась, ибо предчувствовала ее вопрос.

– Так ты нашла своего Леонардо?! – брови Энн сложились домиком.

Мне хотелось провалиться сквозь землю, спрятать подальше все неудачи, которые я встретила на своем пути, но язык был моим тайным врагом и не оставил времени на размышление: