– Динь-динь! – голос сверху заставил меня поднять голову.

Я замерла под прилавком с бумажной тарой в руках.

Увы! Это оказался не он. Энцо, закадычный друг Леонардо. Его кудрявые волосы, обычно обрамляющие одуванчиком лицо, на этот раз были тщательно уложены гелем, а белая майка освежала темную кожу, из-за которой мальчишки дали ему прозвище Мавр.

– Энцо, ты не жениться собрался? – я не смогла разобрать в голосе бабушки, подтрунивала она над ним, либо восторгалась. – Табак знает, что в тебе сегодня изменилось! – приоткрыла рот бабушка.

Он какое-то время не сводил с меня глаз, наблюдая за каждым моим движением:

– Соль, а почему бы тебе не пойти со мной в кино?

– Я не хочу в кино, – холодно ответила я, продолжая перекладывать бумажную тару. – Мы с Леонардо в музей собрались.

– Так почему он не зашел за тобой? Давай я тебя туда отведу! – я поправила очки, чтобы он не заметил застывшую слезу.

Я поднялась и растерянно оглянулась по сторонам, думая, какую выдумать причину, чтобы не пойти.

Сандра закрыла кассу на ключ, и, окинув взглядом меня в смятении, сощурилась:

– Иди! Жизнь – это не только работа и учеба.

– Ну бабушка! Ты же знаешь!

– О да! Именно поэтому: иди. Только не забудь, что любая карета в двенадцать превращается в тыкву! – пошутила она.

– Мы не заставим тебя волноваться! – Энцо радостно заторопился к двери, открыл ее и пропустил меня вперед.

Я еще раз посмотрела, не приближается ли Леонардо. Что ж, любимый, сегодня ты потерял первое очко. Мама оказалась права: за настоящего мужчину всегда говорят поступки.

Место, где проходила выставка, располагалось в нескольких минутах ходьбы от кондитерской. Вначале я думала, что здесь находится лишь муниципалитет. Бабушка часто носила сюда бумаги и коробку своих фирменных фисташковых пирожных, а выходила оттуда уже с печатями на каких-то лицензиях. Это здание не только соединяло между собой самые разные исторические эпохи и архитектурные стили, но еще и семейные истории на протяжении целых семи веков – Фрескобальди, Бенвенути, Фрати.

Энцо купил билеты, и мы поднялись на второй этаж. В зале оказались только мы с Энцо и на другом конце зала небольшая группа туристов-пенсионеров, которой гид что-то вдохновенно рассказывала.

Я рассматривала имена под картинами: “Фра Беато Анджелико”, “Андреа дель Верроккьо”, “Фра Паолино с Пистойи” и их угрюмые женские лица. Наверное, людям той эпохи запрещали улыбаться, когда они позировали. Какая тоска! Наверное, Энцо прав. Надо было пойти в кино.

Вместо того чтобы восхищаться мастерством художников, думала о том, что могло случиться с Леонардо. Он не был похож на болтунов, которые не исполняют своих обещаний. Может, Беата права: я хочу взять слишком высокую планку, а судьба мне намекает, что лучше довольствоваться ухаживаниями Марко, например? И как мне теперь поступить с Леонардо: обидеться или сделать вид, будто ничего не случилось?

– Посмотри, вот эта похожа на синьору Риту! – Энцо указал на портрет дамы в профиль с большим прямым носом, нервно захихикал и задержал на мне взгляд. Я изобразила упрек, а сама подумала, что никогда бы не согласилась стать его девушкой. Принялась рассматривать детали на портрете женщины с ребенком, потом вернулась к предыдущему, затем перешла к следующему:

– Видишь, на всех картинах васильки. Посмотри! Ты знаешь, что хотел этим передать автор?

Энцо непонимающе посмотрел на меня, приподнимая брови, почитал вслух название выставки на билетах: “женские образы эпохи Возрождения”, пожал плечами, и продолжил рассматривать другие картины в поисках васильков.

Группа пенсионеров переместилась ближе к нам.

Женщина-гид с темным каре и большими, глубоко посаженными глазами продолжила:

– Вот, как раз здесь должна была располагаться сегодня “Девушка с васильками”. Знатоки живописи, историки, снова и снова ищут в текстах его современников, теряются в догадках, где мог затеряться этот шедевр. Почему картины нет ни в одном музее? А ведь маэстро рисовал её всего в ста шестидесяти шагах отсюда. Их история любви до сих пор будоражит умы людей. Ходят слухи разного толка.

– Ваш город это настоящая колыбель любви!– захихикала кокетливо сухонькая старушка.

– Да. В те века это казалось чем-то из ряда вон выходящим. Любовная история монаха-художника и молоденькой послушницы, самой красивой девушки в городе, с роскошными, как золотой шелк, волосами. Ну, монахом он был, конечно, не простым. Имел протекцию одного знатного рода. Так вот, для своих картин он видел лишь одно лицо, а именно лик Святой Маргариты. Настоятельница, зная о слабости маэстро к хорошеньким женщинам, вначале отказала предоставить ему девушку в качестве модели. Но она недооценила дар художника убеждать и получать желаемое. Он не только нарисовал портрет. Под праздничную шумиху они вместе с красавицей-послушницей уехали из монастыря. Разумеется, с ее согласия.

– Может, картину вывезли из Италии? – поинтересовался мужчина в кепке.

– Не могу точно сказать, – покачала головой экскурсовод и продолжила:

– Есть очевидец, который утверждает, что именно это творение видел в частной коллекции у местного представителя одного старинного рода. Хозяину предлагали за нее немалые деньги. Всегда есть люди, которые восхищаются красотой портрета, но также много тех, кто больше заинтересован его ценой. Все же он предпочел оставить себе шедевр.

Я посмотрела на гида и подумала о том, что водить людей по залам музея и рассказывать им чужие истории любви – это очень романтично. В них можно погрузиться, чтобы забыть о своей неудаче. Я вздохнула с сожалением и смахнула слезу.

Мои размышления прервал Энцо:

– Послушай, Соль. Если тебе надоело, мы ведь можем перейти в другой зал. Там нет скучных портретов. Проходит выставка “Борьба гвельфов и гибеллинов в скульптуре и архитектуре”.

Война! Вот что мне сейчас нужно. Прожить внутри себя батальную сцену и выплеснуть через чувства и переживания весь яд. Мы с Энцо вышли и через коридор направились в другой зал.

Энцо провожал меня до дома и все старался дотронуться до моей руки. Я избегала его прикосновений, словно он мог ошпарить как раскалённый утюг. А что, если Леонардо нас вместе увидит? “Ну и что?” – возражала другая я. А вдруг он все-таки заходил за мной, а меня не было. “Какая разница! Он не пришел на первое свидание!”

Пока две части меня боролись между собой, мы свернули на нашу улицу и Энцо обнял меня за талию, дохнул жаром на мою щеку и спросил:

– Ну как тебе гвельфы и гибеллины?

Я снова отпрянула от него:

– Гвельфы – это те, что заодно с папой и против империи, а гибеллины, наоборот, сторонники империи и против папы. Так ведь?

– Угу, что-то вроде того, – и Энцо шмыгнул носом.

– Ласточкино гнездо, – пробурчала я, вспоминая описание о том, что гвельфы строили стены с квадратными зубцами, а гибеллины – ласточкиным гнездом.

Мы прошли еще несколько шагов, и вдруг я оцепенела: рядом с нашим домом в скудном свете пожухлых фонарей стояла фигура. Меня бросило в жар, руки вспотели. Это был Леонардо.

Мы подошли ближе, и я увидела у него на руках белого пса с черным пятном над левым глазом. Поравнявшись, я заметила на его лице нечто среднее между извинением и разочарованием:

– Ассоль, извини, что поздно. Зашел к тебе, а бабушка сказала, что вы ушли вместе.

– Не будь я собачницей, с тобой бы не заговорила, – я старалась изо всех сил сохранять безразличие, но грудь сковал страх потерять его. Я посмотрела на дрожащую собачку, и почесала ее за ушами:

– Жаль, что у Сандры аллергия на мохнатых. Чей он?

– Бродяга в парке чуть не прибил ее. Утащила у него бутерброд, пока он благодарил за щедрую милостыню. Пришлось спасать.

– Надеюсь, ты навшивал ему как следует? – раздувая ноздри, спросил Энцо.

– Нет. Забрал собаку и повез к ветеринару. – Леонардо склонил голову и потрепал собаку. – Слава Богу, все обошлось.