– Мы всегда в его объятиях, – у мужчины был теплый баритон, который я где-то слышала. Конечно! Это ведь приход этого священника. Здесь и слышала.

– Наши с ним отношения так и не сложились, – вздохнула, шмыгнув носом. – Он всегда бросает меня, – я вытерла запоздалую слезу.

– Он никого не бросает! И сейчас рядом с нами, – священник – Дед Мороз обернулся и приложил руку к груди, сделав паузу. Потом принялся протирать икону.

– В моей жизни очень много потерь.

– Самые большие испытания он бережет для избранных.

– Я не хочу!

– Нас никто не спрашивает. С очищенной душой даже отпетый негодяй становится человеком…

Потом он отставил корзину в сторону, присел рядом, скрестил руки и продолжил:

– Тоже люблю бывать наедине с Господом, так, чтобы без посредников, – он неожиданно улыбнулся, но потом стал серьезнее:

– У меня есть молитвы для любого случая. Собственно, каждый раз, когда я сюда прихожу, сочиняю себе хотя бы одну.

– Тогда дайте мне ту, которая избавит меня от вины!

– У тебя нет вины. Это опыт. И нет ничего плохого в том, чтобы повторять ошибки.

– А жить с тем, которого не любишь, это опыт? А не искать того, кого не можешь забыть?

– Ты слишком рано жаждешь получить ответы. Я вот так и не нашел их, – мы встретились с ним взглядами, и я обратила внимание, что его глаза мне знакомы. Но откуда? Дед Мороз! У всех Дедов Морозов они такие! Им можно верить.

– Тебе кажется, это именно то, что сейчас нужно, а потом появляется человек, без которого не можешь дышать, и ты ведешь себя глупо! – он снова достал из корзины полотенце. Недовольный результатом своего труда, еще раз протер Via Crucis и добавил: – Счастье приходит и уходит. Но именно трудности дают нам понять, что по-настоящему является важным в жизни.

– Нет, в моем случае как раз все наоборот!

Он снова засмеялся, но глаза при этом остались печальными:

– Все равно качалка! То вверх, то вниз. На то она и жизнь. Все, что ты можешь сделать, это просто продолжать жить.

Он ушел вглубь алтаря, свернул налево и исчез в двери с табличкой “служебное помещение”.

Да уж. Что есть моя жизнь? Взлеты и падения. “То вверх, то вниз”. Я ведь столько раз падала, пора бы и начать подниматься. Выйдя из церкви, направилась в сторону площади. Слева когда-то находился магазин «Бенеттон», над ним теперь красовалась большая вывеска “Лакост” с зеленым крокодильчиком. Надо же! Зеленый цвет, и в Италии он связан с надеждой. Он напомнил мне о той девушке, которой я была, умевшей мечтать и надеяться: даже если в жизни что-то идет не так, цель алгоритма – привести меня к счастливому концу.

Кивнув зеленому крокодильчику, пошла в сторону кондитерской. Отступать некуда, и нужно как-то сказать Лее и Антонио, что я решила продать бизнес. Хотя с тех пор, как была вынуждена уволить Пабло, студента из Бразилии, который приходил помогать нам на выходных, уверена, что они о чем-то догадываются. В конце концов, Энн права: если единственный источник средств к существованию приносит больше долгов, чем прибыли, то пора с ним расстаться. Конечно, Сандра бы не обрадовалась. Но жить в этом мире и решать проблемы теперь приходится мне.

На другой стороне улицы заметила светловолосую девушку. Когда я перешла дорогу, увидела ее землисто-фиолетовые стопы в сланцах и закуталась посильнее в шарф. Руками с такого же цвета пальцами она сжимала металлическую банку. Холодный январский ветер трепал спутанные светлые волосы до плеч и длинную пеструю юбку:

– Синьора, скоро праздник любви. Подайте, ради бога! Я помолюсь за ваше счастье!

Я наклонилась над банкой, чтобы бросить монету:

– Только хорошо помолись! Хочу наладить свою жизнь!

Заметив, что девушка не сводит глаз с кулона из жемчуга на цепочке, бабушкиного подарка, я потрогала его и спрятала под шарф.

Была ли она еще жива, если бы я не вышла за Энцо?

Потеряла бы я ребенка, если бы он был со мной в тот день?

Мои размышления прервал вибрирующий в сумке телефон. Раздосадованный голос Леи взывал к спасению:

– Ассоль! Нужно, чтобы ты вернулась! Срочно! Это катастрофа!

– Что случилось?

– Не телефонный разговор! Ждем.

Когда я вошла, Лея, одетая в просторный джинсовый комбинезон и желто-черную клетчатую рубашку, как майская пчела, летала по кондитерской, то помещая на витрину свежеиспеченные Антонио торты, то пыхтя и свистя кофемашиной, то раскладывая по блюдцам круассаны. Увидев меня, она бросила “ciao!” и продолжила пробивать чек, переговариваясь с пожилыми посетительницами. Дождавшись, когда женщины выйдут, я, надевая халат и бандану, поинтересовалась:

– Ну и где эта катастрофа?

Лея кивнула на газету на столике. С тех самых пор, как я впервые вошла в кондитерскую, на зубок запомнила одну важную вещь: ни одно утро в Италии не начинается без свежих новостей политики, футбола и местной хроники.

На газете крупным шрифтом красовалось: “Магнолия” обещает местным жителям показать Святого Валентина”.

– А мы? Что будем делать на День Влюбленных? Облизываться, когда к ним потекут наши лучшие клиенты? Ассоль, к нам уже никто не ездит из Флоренции за шоколадными круассанами. В “Магнолии”, ты видела, что там творится? Mammamia! Я бы с пребольшим удовольствием утащила какой-нибудь шоколадный шарик с вишенкой или клубничное сердечко! А мой муж все также помешан на классике, как пятьдесят лет назад – зепполи2 с кремом да вортичи д’аморе3! – от волнения лицо Леи покрылось румянцем. Потом она закатила глаза и всплеснула руками: – И где сейчас мой Ремо?

Если хорошо помню, Ремо был соперником Антонио за сердце Леи, но она предпочла ему Антонио и теперь при любой размолвке супругов, фантом Ремо снова появляется в моей кондитерской. Я покачала головой и опустила взгляд. И это вовсе не робость признаться, что я летала в Швейцарию не на курсы шоколадного мастерства. Просто ее слова мне показались вызывающими по отношению к Антонио, который тут же явился из двери кухни. Он схватил со стойки лимон и запустил в Лею:

– Ремо? Он вряд ли смог бы ужиться с той, которая преклоняется перед всем американским! Ред велвет, капкейк, пламкейк – тьфу! Даже не хочу знать, что это такое!

Тут Лея встала посреди зала руки в боки и с вызовом произнесла:

– Ты консерватор и брюзга, и не хочешь признаться, что в наше время обертка движет рынком, а не то, что в нее завернуто! Мне все равно, американское это или нет, главное получить результат, за который не будет не стыдно!

Антонио с обиженной и злой гримасой махнул рукой и исчез на кухне.

Лея с досадой спросила:

– Ты тоже не согласна со мной?

“Стыдно” повисло у меня в голове. Как же хочется, чтобы все скорее закончилось и ничего мне больше не напоминало об ошибках прошлого. Сделала вид, что спокойна, хотя сердце ушло в пятки. Наводя порядок за барной стойкой и собирая чашки с блюдцами в посудомойку, я сказала:

– Выкладывай, что за идея.

– Итак, слушай! Мы сделаем фотосессию, и лучший снимок повесим здесь! – она указала на стену, напротив входа и прошлась по кондитерской словно менеджер, представляющий свой проект инвестору. Вот только проблема: у этого инвестора не было средств для новых вложений!

– Замечательно! Только сюда мы поместим фото бабушки. Я поищу то, что сделала ей, когда только приехала в Италию. Подретушируем, увеличим, – тараторила я, чтобы продолжить ее игру. Надо ведь просто продолжать жить. – А напротив поместим ваше с Антонио.

– Ассоль, причем тут бабушка? Городу нужно живое лицо и новая история любви. Так дай им эту историю! – жестикулировала Лея, словно в ней проснулись гены Беаты, и меня это огорчило. Смогу ли я когда-то сделать то, чтобы моя жизнь стала похожей на ту, что годами строила бабушка?

Я замолчала ненадолго и занялась ассортиментом. Сейчас мне меньше всего хотелось украшать своей разочарованной физиономией кондитерскую, хотя ее идея меня привлекала. Она подумала несколько секунд и выдала: