– Ее посадили. На поле сорвала колоски зерна, набила ими карман. Парторг поймал. Дали восемь лет.

– А дети? Ведь мужик ее сгинул на войне.

– Они в детдоме, все четверо. Родня не взяла их к себе, сами впроголодь живут.

– Что ж это творится, сестренка? Дашка была комсомолкой, отличницей, потом в колхозе трудилась как ломовая лошадь.

– У нас еще тихо насчет посадок. В соседнем колхозе в неволю угнали половину баб, несколько мужиков. А подростков, если поймают на воровстве, руководство жалеет. В первый раз выпорют кнутом, во второй – тоже в тюрьму. Парторг говорит, что это линия партии. Если будем прощать – страна с голоду сдохнет.

Разговор прервал Александр Владимирович:

– Хватит балаболить. Собирайте детей, двинем к нам. Мужикам надобно утром на завод. Вы переночуете у нас. Чай, Валя, родной дом не забыла?

– Ой, батя. Я скучаю по дому.

– Не жалеешь, что за Егоркой махнула в деревню?

– Жалей, не жалей – уже ничего не исправишь. Прикипела я к деревне. Там до войны хорошая жизнь протекала. Это сейчас каторга.

– Так возвращайтесь домой.

– Не могу, папа, документы никто не даст. Да и ты нас учил от трудностей не бегать, не предавать ни людей, ни дело.

– Как знаешь, дочка. Запомни: жизнь у человека одна. Колхозное рабство может длиться очень долго.

– Прикуси язык, папа. Иногда у стен бывают уши.

Утром мужчины уехали на завод. Пока Сергей Семенович проводил планерку, Егор выправил в бухгалтерии документы на гвозди.

Наконец директор нашел свободное время.

– Что скажешь, свояк?

– Впечатляет. Цеха – как футбольные поля. Люди, словно муравьи, копошатся у станков. Словом, военная дисциплина.

– Недаром завод носит гордое имя «Буревестник».

Егор поперхнулся:

– У нашего колхоза такое же имя.

– И вы, свояк, подниметесь на высоту. Наш завод когда-то находился в сараях.

– Какую продукцию выпускаете?

Директор оглянулся по сторонам, чуть ли не шепотом ответил:

– Двигатели для военных катеров.

В это время недалеко от них послышался шум. Они оглянулись и обомлели. На лестничной площадке стоял мужчина и кричал. Лицо багровое, гневное. Он не только кричал, но и рычал:

– Не подходите, гады! Убью!

В руках мужчины зловеще поблескивал прут арматуры. К нему медленно подступали люди в форме.

– Сотрудники из госбезопасности, – прохрипел Сергей Семенович.

Мужчина замахнулся. Люди отступили. Директор узнал в кричащем лучшего токаря Кречетова.

Сотрудник повернулся к директору:

– Успокойте подчиненного.

– Что он натворил?

Военный мрачно ответил:

– К нам поступил сигнал о том, что двигатель, на который точил вал этот человек, заклинило. Надо разобраться с ним. Судя по поведению, враг народа.

Директор не сомневался в правоте чекиста. В документации указывались фамилии токарей, слесарей, сборщиков.

Сергей Семенович выбрал момент, обратился к Кречетову:

– Володя, не дури, спускайся вниз.

Тот, услышав голос директора, с визгом изрек:

– Я уже отсидел срок по политической статье, теперь же меня расстреляют. Сначала будут ломать кости, пусть лучше сейчас убьют.

Он размахнулся и бросил в сотрудников металлический прут. Железка угодила в ногу одного из них. В ответ раздался выстрел. Кречетов схватился за грудь и рухнул вниз.

Наступила зловещая тишина.

– Вызывайте труповозку, – приказал чекист. – И ко мне приведите мастера, который контролировал сборку бракованного двигателя.

Директор с горечью отметил:

– Мастера упекут надолго. Жалко, хорошие специалисты были.

– Почему были?

– Один уже погиб, ты видел, другого на долгие годы отправят в лагеря, а может, и к стенке поставят.

Вечером за ужином Егор едва ковырялся в пище.

– Егорушка, ты случаем не захворал? – заволновалась хозяйка.

– Нет, нет, Зинуля. На душе тошно.

Он в упор уставился на Сергея Семеновича:

– Серега, объясни дураку, что происходит? За кражу горстки зерна – в тюрьму упекают. А у вас – ужас! Не в моем это понимании. За что я воевал?

Директор долго молчал.

– За годы войны народ изголодался. В твоем колхозе хлеб-то рядом. Вот и тянут.

– Так детей кормить надо.

– Вы трудодни зарабатываете, почитай, ежедневно хлебушко в кубышку складываете. Осенью с вами рассчитаются.

– Прости, до осени жрать надо.

– Рассчитывай, не смог что-то сохранить – проси аванс.

– Эх, Серега, Серега, как ты далек от наших проблем. Вы зарплату деньгами получаете. Пошел в лавку – купил не только хлебушка, но и детишкам конфет.

– Потерпи, Егор. У вас все наладится. Заживете – мы будем вам завидовать.

– Фантазер ты, Сергей. Не за то мы воевали, чтобы наших жен и братьев в советские лагеря отправляли. С какой стати убили вашего работника?

– Егор, завод на военном положении. За брак – отвечай. Конечно, жалко слесаря, но он сам на чекиста полез с железякой. Я понимаю, с ним случился приступ отчаяния. Давай вернемся к нашему разговору лет через десять.

Провожали семейство Гредневых с грустью. Понимали, не скоро увидятся. Александр Владимирович часто хворал, Галина Петровна тоже не блистала здоровьем.

На прощание дед подарил Сашке с Мишкой добротные брюки на двоих да пару рубашек. Валентина улыбалась:

– Папа, мамуля, спасибо вам. Им в школу не в чем ходить. Мишка учится в первую смену, надевает единственные штаны да ботинки. Сашка – во вторую. Он снимает с брата одежку и в ней бежит на занятия. Теперь будет благодать. У каждого своя надевка.

Егор не удержался:

– Пацаны ведь, могут и порвать что-либо.

Валентина отрезала:

– Пороть буду нещадно. Надо с детства приучать к дисциплине и всему прочему.

– Чему прочему? – засмеялся Егор.

– Дурак ты, Горушка, – с любовью обняла мужа Валя.

Пантелей вызвал Егора. Разговор начал без предисловий:

– За гвозди спасибо! Но я о другом. Между четвертым и пятым отделениями есть клин земли, почитай, не паханная целина. Его нужно поднять за неделю.

– Ты с ума сошел, председатель. У меня в бригаде шесть тракторов, и те на ладан дышат. Там работы, почитай, на месяц.

– Я понимаю, но это распоряжение райкома партии. Вас будут три раза кормить. Ночевать – на стане. Думаю, часика четыре на отдых хватит.

– Но, Пантелей…

– Никаких «но». Семь дней, и ни секунды больше. Потом снег ляжет, вас же другие дела ждут.

– Кормить будете, как всегда, водичкой, заправленной крупой, да требухой?

– Угадал. Договорились с соседним мясокомбинатом. Нам по мере необходимости выделят поросячьи кишки, бабы наши их обработают. Чем не мясо?

Егор поморщился:

– Так-то оно так, но ты изверг, председатель.

Пантелей засмеялся:

– Какой есть. По рукам?

Мужчины крепко пожали друг другу руки, и Егор направился домой.

Валентина встретила мужа, в глазах хитринка:

– Угадай новость.

– Кто-то из пацанов пятерку получил?

– Вот и нет.

Она прижалась к мужу:

– На сносях я.

– Как?

– Думаю, девочка у нас родится.

Егор закружил вокруг себя жену. Та слабо отбивалась:

– Пожалей нас, поосторожнее верти, медведь ты эдакий.

Весь разговор слышал сын Саша. Он заорал:

– Ура! У нас появится сестренка. Назовем ее Люба.

– Почему Люба? – спросила мать.

– Мы все ее будем любить, а она – нас.

Увидев, как отец собирается в поле, Саша робко спросил:

– Возьми меня с собой.

– Еще чего. Учиться кто будет?

– Нас временно отпустили по домам.

– На каникулы?

– Нет, училка сорвалась в город домой.

– Расскажи подробнее.

Сын, смущаясь, поведал:

– На русский язык Софья Петровна пришла в коротком платье.

– Что в этом плохого?

– Сережка Беззубов прополз между партами, устроился под ее столом и заглянул под юбку.

Егор, сдерживая улыбку, сказал: