Градоначальники знали, что в каждом уважающем себя городе должен быть главный памятник, без которого и город-то не город, а так, стойбище. Например, в Нью-Йорке имеется «Свобода», в Одессе – Дюк Ришелье, в Волгограде – «Родина-мать», в Питере – Екатерина Вторая известно чего соорудила Петру Первому. В Речинске ничего такого не было! А нет памятника, нет и почтения к власти.

Случай подвернулся, когда после развенчания культа личности освободилось место от бронзового отца всех народов. Тогда и было решено соорудить «аллегорическую память об историческом прошлом». Так в Речинске появился главный памятник. Собственно, памятник был не памятник, а фонтан. Три тетки в юбках, фартуках и кокошниках стояли спиной друг к другу, обороняясь не то от посягательств поддатых из соседней «Пельменной», не то от далеких заграничных врагов. Стояли зеленоржавые девицы на гранитной башне броневика, который остался от свергнутого вождя. Из трех амбразур под крышкой башни с весны до осени били из пулеметов струи воды. Вся эта конструкция возвышалась посреди лужи, обрамленной в гранит, и называлась официально «Дружба народов», а среди несознательных обывателей – «Три сплетницы».

По вечерам невдалеке играл оркестр. По утрам квакали лягушки.

Так продолжалось достаточно долго, и местные жители привыкли засыпать под оркестр, а просыпаться под кваканье. Однако ничто не вечно. Наступила великая капиталистическая революция, оркестр сначала распался, потом объединился в частично обновленном составе, на кладбище. Убаюкивать граждан стало некому.

А вскоре никому не известный ранее студент мединститута получил благословение местных бандитов, потом разрешение властей и открыл невдалеке французский ресторан. Так что и будить окрестное население стало некому.

Через год студент-ресторатор зарвался. Вместо лягушачьих стал подавать новообразовавшимся аристократам куриные лапы. Купил «мерседес». Кому положено сообразили, что он чего-то недодает, и нашли недоучку под утро в фонтане с ногой Буша во рту и бутылкой из-под шампанского в противоположной части анатомического устройства организма.

Приказано было в связи с возможностью появления клеветнических сведений, порочащих самых непорочных граждан города, дело не раздувать, и смекалистый следователь, из молодых да ранних, закрыл его по причине «несчастного случая, вызванного употреблением слабоалкогольного шипучего напитка нетрадиционным способом», и все успокоились.

Еще через год фонтан снова заквакал. Приободренные оппозиционеры воспрянули и провели возле него митинг под невинным лозунгом о защите окружающей болотной среды, хотя все понимали, о чем была речь, и хитро подмигивали друг другу. Власти сделали вид, что не поняли, выждали два месяца и закрыли произведение искусства на реставрацию, а когда к новогодним празднествам открыли, народ ахнул. Лужи не было. Ее закатали асфальтом, а под самым броневичком сидели и глядели на четыре стороны света огромные, выкрашенные в белый цвет жабы с разинутыми ртами и длинными языками. Мол, вот вам, защитнички окружающей среды.

Местный скульптор после этого получил премию и комнату для художественной мастерской. Стал разгуливать в новом пиджаке и кожаной куртке, а хозяин фирмы, выигравшей тендер на реставрацию, он же сват зама мэра по строительству, – разъезжать на уже печально себя зарекомендовавшем «мерседесе» студента-ресторатора-самоубийцы. Злопыхатели клеветали, что этот «мерс» был изъят когда-то как вещественное доказательство, а потом, когда дело закрыли за отсутствием состава, оказался не у вдовы, а у Вдовина. Так звали свата. А за это… Впрочем, к чему повторять наветы на честнейших и незапятнанных людей.

Когда следующей весной фонтан включили, выяснилось, что круговорота воды не получается несмотря на пятьдесят миллионов истраченных на реставрацию денег. Поэтому бронзовые трубы – гордость первого скульптора срезали, вывезли в неизвестном направлении, а за экономию воды сметливые градоначальники выдали себе премии, и к лету уже несколько служителей администрации обзавелись красивыми вездеходными автомобилями.

Сан Саныч вспоминал эти истории каждый раз, проходя мимо, но сегодня было не до того. За плечом висел чехол с ружьем, в руке шелестел новенькими документами старый портфель. Всё было собрано в срок, подписано, оплачено, проштамповано печатями, скреплено скрепками.

Очереди в отделе не было. Сан Саныч подошел к окошку, спросил молоденького капитана, как ему продлить регистрацию ружья. Показал медицинскую справку, другие бумаги. Тот поглядел, протянул Санычу бланк с заявлением. Быстро и толково объяснил, чего где писать. Бланк, как и все бланки, был путанным и, не объясни капитан раза три, а то и больше, пришлось бы Санычу переписывать. А тут на удивление получилось враз! Опытный Саныч почуял подвох, но милиционер поглядел на ружье, сверил номер, проверил паспорт, забрал фотки, улыбнулся и отдал Сан Санычу старое разрешение:

– Позвоните через недельку, думаю, новое будет готово.

– И всё? – поразился Саныч.

– Да.

– А если через неделю без звонка прийти?

– Охота вам ноги без толку бить, лучше позвоните мне. Я скажу, готово или нет, тогда и придете. – Капитан протянул Санычу визитку с номером телефона. – Удачи.

Саныч взял, сказал: «Спасибо». Растерянно от такой простоты общения и скорости решения постоял с минуту. Сложил ружье в чехол.

На всякий случай спросил:

– А ружьё снова приносить надо?

– Нет, я уже всё сверил.

Через неделю Сан Саныч получил «разрешение».

Потрясенный простотой последнего акта получения, он шел домой по дороге, повторяя: «Это же надо. От кого не ожидал, так не ожидал. А ведь хлопот не было только с участковым и вообще с милицией. Ни денег никаких не взяли, ни выпендривались, как медики и охотпроходимцы. Это же надо. Кому не лень матерят, полощут почем зря, и такие они, и сякие, и взятки берут. А с меня ничего не взяли, и даже не собирались брать. Нормальные, хорошие ребята. Такие, если чего, защитят. Точно. Такие помогут».

– Привет, сосед, – окликнул его возле фонтана старик, с орденом на пиджаке, тот самый, которого хотели извести поганками старухи из поликлиники.

Саныч любил поболтать с ветераном. Иногда исключительно на военные праздники они выпивали по рюмашке, обсуждали международное положение, и вообще. Дед был решителен и суров. Каждые посиделки он обычно подытоживал фразой: «К стенке всех этих гадов надо ставить или в Магадан!». Сан Саныч, как гражданин, воспитанный на идеях гуманизма, возражал. Старик пожимал плечами, удивлялся. Говорил: «А чего, Саня, я же как лучше для них предлагаю: олигархи – они золото любят – любят. Вот их туда и надо послать, пусть копают любимый металл. А остальное у них будет как и теперь, только бесплатно, что таким особо приятно. Охрана – бесплатная, жилье – бесплатно. Харч – тоже. Живи и радуйся – мечты сбываются!»

– Привет, Саня, – повторил старый воин, – далеко путь держишь?

Сан Саныч, светясь от радости, показал новенькое разрешение.

– Вот, – сказал, – ходил получать. Целую неделю потратил, справки всякие собирал.

Старик повертел в руках бумажку, прочитал, вернул.

– Глядикося, – удивился, – а нам такие в сорок первом не выдавали. Винтовки выдавали, гранаты тоже, а бумажек не выдавали. Забюрократились. Надо бы их проредить.

– Не, не надо. В милиции хорошие парни, – возразил Саныч и на радостях предложил: – Пошли, отметим.

– Мне старуха не велит, говорит, что и так ничего не помню, а после рюмахи вообще, – пожалился ветеран.

– А мы по чутку, у меня дома. Жена две недели как в отпуск к дочке укатила. Гуляй – не хочу!

За бутылочкой Саныч рассказывал соседу, как теперь получают справки, потом пересказывал. Сосед после каждого стопаря кидался к ящику с ружьем, чтобы чуток уменьшить армаду бюджетников. Сан Саныч защищал милицию, других тоже материл. Потом дед задремал, Саныч уложил его на диван, допил вторую бутылку. От гордости за успешно полученную бумагу вытащил посмотреть ружье, любовно погладил, сказал: «Батино, трофейное, крупповская сталь», распечатал третью бутылку, хлебнул и, чтобы прохладиться, полез на крышу. Прошелся по ней, как когда-то давным-давно ходил в армии в карауле, Увидел, как молодые сопляки писают в Главный фонтан. Вспомнил про оружие, закричал: «Но пасаран! Не дам в обиду родную милицию! Всех бандитов перестреляю» и шмальнул. Потом кричал «ура!», палил по нарушителям общественного порядка, по машинам, ехавшим на желтый свет. После каждого выстрела вытаскивал из кармана и показывал неведомо кому разрешение. Кричал: «Мне теперь можно, на законных основаниях. Вот тут написано: разрешение». Когда вызванный наряд залез на крышу, Саныч бросился целоваться, поскользнулся, плюхнулся на ржавую жесть. Ружье выпало из рук, поползло, зацепилось за водосточную трубу, покачалось, будто маятник на старинных часах, и рухнуло вниз. Приклад разбился вдребезги, ствол погнулся. Но Саныч уже спал и этого не видел. Утром, когда задержанный проснулся, первое, что сделал, прохрипел: «Слава родной милиции». Сержанту сурово сказал: «Ребята, я вас в обиду не дам». И только потом вспомнил, что было ночью.