Он определенно будет раздавлен страхом на лице дочери при виде его лица.
Но Хлоя кажется такой уверенной, полной веры в него. Так что он поворачивается и не только позволяет глазам вспыхнуть огнем, но и трансформирует лицо в испещренную глубокими зазубренными шрамами покрасневшую плоть.
К его, но не Хлои, удивлению, Рори только хихикает.
– Видишь? – с нежностью в голосе спрашивает Хлоя, покачивая ее на бедре. – Это все еще папочка. Просто… немного подгоревший.
Он фыркает, но чувствует, как по груди разливается приятное тепло, когда она передает ему Рори. Он прижимает ее к себе, все еще не до конца уверенный, что она не закричит и не расплачется, но она лишь принимается счастливо исследовать его лицо.
– Ты знаешь все на свете, да? – спрашивает он, и Хлоя широко улыбается в ответ, лучась от самодовольства.
– В том, что касается тебя, разумеется, – отвечает она и наклоняется для поцелуя, не обращая внимание на его дьявольское лицо. – Я твоя, Люцифер.
– Моя, – повторяет он, и это слово пробуждает что-то примитивное и собственническое в глубине его души.
Она закусывает нижнюю губу, и в ее глазах вспыхивает желание. Он возвращает себе привычное человеческое лицо и проводит большим пальцем по ее губе, высвобождая ее из захвата зубов.
– Я тоже твой, – отзывается он с легкой хрипотцой в голосе и обещает показать ей насколько, когда Рори уснет.
А сейчас Хлоя выглядит сбитой с толку и немного нервничающей, и его охватывает отчаяние вперемешку с тревогой.
– Извините, – бормочет он, поспешно ретируясь на кухню.
Там он склоняется над раковиной, так сильно вцепляясь в края, что фарфор жалобно скрипит и начинает покрываться трещинами.
– Что ты делаешь? – В голосе явно последовавшей за ним Рори слышно осуждение.
Он вздыхает, выпрямляется и устало проводит рукой по лицу. Повернувшись, он без всякого удивления видит на ее лице гнев.
– Вернись туда, – велит она.
– Зачем? Это не она.
Вспышка ярости в темных глазах Рори подобна молнии.
– О чем ты? Конечно же, она.
– Она не моя жена.
Его жена приняла его – все темные, искореженные, уродливые аспекты его личности, что он сам не мог принять – не только крылья, но и дьявольское лицо.
Его жена знала его. Его жена любила его.
– Пап, конечно же, это она.
– Я не могу снова через это проходить, Аврора, – бормочет он, прижимая основания ладоней к глазам. – Просто не могу.
Они вернулись к самому началу, так что вся боль, весь страх и все страдания от непринятия у них еще впереди.
Исполненный жалости к себе, он думает, что Рори обнимет его или, по, крайней мере, поймет его мотивы, но вместо этого она пинает его в щиколотку.
– Ой! – возмущенно восклицает он. – За что?
– Возьми себя в руки! – требует она. – Это все та же женщина, в которую ты влюбился, просто она пока этого не знает. Да, возможно, вам выпадут тяжелые времена, но что насчет положительных моментов? Вы переживете их снова, и, может, тебе не придется вновь испытать боль от ее потери. И через что бы ты ни проходил сейчас, представь, каково ей. Она должна быть совершенно сбита с толку, однако продолжает приходить. Очевидно, что-то притягивает ее к нам.
Люцифер слушает ее доводы и постепенно исполняется решимости, понимая, что она права. Он не может сдаться.
Он должен бороться за нее.
– Ты права, – бормочет он и, прочистив горло, повторяет уже более отчетливо: – Разумеется, ты права, дорогая.
Рори кивает с решительным видом. Он привлекает ее к себе и, довольно вздохнув, принимается поглаживать по спине. Какое-то время они стоят, обнявшись и не замечая ничего вокруг, пока Хлоя не нарушает их уединение, неловко переминаясь на пороге кухни.
– Я оставлю вас ненадолго, – говорит Рори. Сжав его руку в знак поддержки и улыбнувшись матери, она проходит мимо нее и исчезает в глубине дома.
Когда они остаются наедине, настроение резко меняется, так что даже воздух становится тяжелым от напряжения.
– Люцифер… – начинает она, нервно выкручивая руки, – если для тебя это слишком тяжело, я уйду. Не хочу причинять тебе боль.
Боже, это уже говорит его Хлоя – до тошноты бескорыстная.
– Разумеется, нет, Детектив. У тебя, должно быть, накопилась масса вопросов.
Так и есть, но она все равно как будто колеблется их задать. Ее взгляд вновь задерживается на его груди, и она судорожно сглатывает.
– А, – отрывисто бросает он, проследив за ее взглядом, и, так как не хочет, чтобы она чувствовала еще большую неловкость в его присутствии, добавляет: – Я надену рубашку. Одну минуту.
Оставив ее на кухне, он направляется к платяному шкафу и достает из него темно-красную рубашку. Поверх нее он также накидывает пиджак, который носил ранее, потому что стиль – прежде всего, и он всегда внимателен к деталям. Вернувшись, он обнаруживает Хлою, облокотившейся на столешницу и держащейся за ее край.
– Спрашивай, Детектив. Постараюсь по возможности ответить.
Он ожидает, что она спросит что-то вроде «как Трикси?», «стала ли я лейтенантом?» или «кто у вас президент?», но никак не…
– Я умерла, да?
Он замирает на месте, ощутив внезапную сухость во рту.
Он совсем не ожидал, что она спросит об этом, и просто не может ответить на этот вопрос. Она медленно выдыхает, и ее следующий вдох звучит несколько судорожно.
– Помимо чувств к тебе… – начинает она, и он думает про себя «так у тебя есть ко мне чувства?», потому что всегда задавался вопросом о том, когда она перестала считать его «противным на химическом уровне», – я знаю, что чувствую к Трикси. Я знаю, что сделала бы все для своей дочери, так что если Рори тоже моя… только смерть может удержать меня вдали от нее.
Он открывает рот, но так и не произносит ни слова.
Она сжаливается над ним, а может, его молчание говорит само за себя.
– Должно быть, тяжело тебе пришлось… растить ее одному.
И, разумеется, первым делом она подумала о том, как тяжело было ему. Он качает головой, криво улыбаясь.
Он не видит повода лгать, даже если бы мог.
– Да, – бормочет он, – мне пришлось очень тяжело.
Она вновь делает глубокий вдох и после короткой паузы шепчет:
– Ты совсем другой.
Она произносит это так, словно пытается понять как и почему это произошло.
«Разве она не знает, что является ответом на оба эти вопроса?» – думает он.
Она причина, по которой он стоит сейчас здесь, уверенный в себе, будучи улучшенной версией прошлого себя. Он изменился благодаря ей.
– Другой в каком смысле? – мягко подначивает он.
– Просто… более спокойный, – ее ответный смех звучит немного прерывисто, словно ей не хватает дыхания, – менее порывистый, более уверенный. Не знаю… более сильный.
– Тебе надо быть помягче с ним, – поддразнивает он, имея в виду прошлого себя. – Я был идиотом. Я еще не знал тебя толком.
Она снова закусывает губу, размышляя над его словами.
– Ты и вправду стал таким, – она взмахивает рукой, указывая на него, – благодаря мне?
– Доктор Линда тоже помогла, – пожимает плечами он, – и Аменадиэль, и Аврора, само собой.
– Она кажется замечательным ребенком, – улыбается Хлоя. – А я была… – она переминается с ноги на ногу и поправляет пиджак – верный признак нервозности, – я была хорошей женой и матерью?
– Идеальной, – бормочет он, потому что так и было – всегда.
Она кивает, явно подбодренная его словами.
– Идеальной… – повторяет она, и вдруг уголки ее рта начинают подозрительно ползти вверх. – Я тебе и вправду нравлюсь, да?
Он весело фыркает.
– Это… – говорит он, – совсем небольшое преуменьшение.
Хлоя улыбается.
– Знаешь, я хотела остаться в стороне, – задумчиво продолжает она. – Все это просто… сводит меня с ума, сбивает с толку и слишком все усложняет. Но просто… в вас что-то есть. Не знаю, что именно, но… чувствую, словно знала вас много лет.
Люцифер пытается подавить зарождающееся в груди чувство, пока оно не переросло в воодушевление. Ему нужно быть осторожным – с будущим и собственным сердцем.
