– Смерти отца Фрэнка, – заканчивает за нее Люцифер. – Знаю.

Она сглатывает и, указав рукой на скамейку у пианино, бормочет:

– Можно?

У Люцифер сжимается сердце при виде радости на лице дочери.

– Конечно! – Она поспешно отодвигается, освобождая место для матери. – Пожалуйста.

Боль в груди усиливается, когда он слушает, как они играют вместе.

Она совершенно безнадежна, как всегда и была, нажимая не на те клавиши и пропуская нужные, и Рори пытается не рассмеяться над ее неуклюжестью, и это просто…

Идеально.

Видеть их вместе, двух самых дорогих для него женщин на всем белом свете… это все, чего он жаждал последние двенадцать лет. И где-то на другом конце города, как ему известно, есть еще маленькая Трикси, заключающая сделки ради шоколадного торта и наведывающаяся в его клуб, потому что считает его другом.

Он так много хочет рассказать Хлое.

Он хочет рассказать, что отец Фрэнк в лучшем месте, потому что видел его. Он часто навещает его на берегу реки, прося о совете или наставлении. Фрэнк смотрит, как его маленькая дочь, которую он так давно потерял, но в итоге обрел, играет с Рори. Люцифер говорит с ним, благодаря за столь многое – благодаря за веру в него – и каждый раз, когда Фрэнк отвечает «я говорил тебе, что у него есть для тебя план», верит ему чуть больше.

Он хочет рассказать, что Трикси уже большая, что она выросла. Он хочет рассказать, что у нее есть собственный сын, так что теперь она бабушка, и что потеря матери и отца сделала Трикси сильнее. Он хочет рассказать, как вел Трикси по проходу церкви в день ее свадьбы и что считает ее такой же дочерью, как и Рори. Он так ею гордится.

Он хочет рассказать, что старается изо всех сил – правда, старается. Он хочет рассказать, что их дочь храбрая, добрая и веселая, и он безмерно сожалеет, что ее не было рядом, чтобы убедиться в этом лично. Он хочет рассказать, что скучал по ней каждый день с тех пор, как ее не стало.

Он хочет рассказать, как сильно ее любит, однако же не может.

Потому что, несмотря на то, что это правда и всегда было правдой, и несмотря на его упрямую веру в то, что она его жена… на самом деле это не так.

Он смотрит, как она играет с Рори, и, видя чистую радость на лице дочери, думает о том, что случится, если что-то пойдет не так.

Он думает о том, что случится, если она вновь потеряет мать.

– Спокойной ночи, милая, – бормочет Люцифер, перекладывая плюшевого медведя ближе к Рори, и наклоняется, чтобы поцеловать ее в лоб.

Когда он выпрямляется и еще раз поправляет одеяло, его останавливает ее тоненький голосок.

– Папочка?

Он замирает, меняет положение на краю кровати и, положив руку поверх ее укрытого бедра, принимается успокаивающе поглаживать.

Рори закусывает губу, явно намеренная его о чем-то спросить. Она выглядит нерешительной и сбитой с толку, обеспокоенно хмуря брови.

– Что такое?

– Почему мамочка не укладывает меня спать?

Эти бесхитростные слова подобны удару в грудь. В горле внезапно становится очень сухо, так что сглотнуть получается с большим трудом.

– Мамочки здесь нет, дорогая.

Она непонимающе хмурится.

– Но почему? Когда она вернется?

Он делает вдох через нос, когда его опустевшее сердце пронзает острая боль. Он не знает, что ответить, и все ее детство не будет этого знать… А пока что он бормочет лишь:

– Не знаю, Аврора, но одно мне известно наверняка.

Она моргает широко распахнутыми глазами, наполненными наивным доверием к нему.

– Что?

– Мамочка хотела бы быть сейчас здесь. Больше всего на свете она любит тебя и Беатрис.

– И тебя! – добавляет Рори, немного повеселев.

– И меня, – бормочет он, сглотнув. – Она любит нас всех. И мне известно кое-что еще.

Она улыбается, терпеливо ожидая продолжения.

– Папочка тоже тебя любит, – говорит он ей и снова наклоняется для очередного поцелуя в лоб. – Очень сильно.

Смотря на их совместную игру, он ощущает постепенно усиливающее беспокойство. Повторная потеря матери просто раздавит ее. Ставки слишком высоки.

– Это все, что ты умеешь играть? – весело спрашивает Рори.

Хлоя поджимает губы, пряча улыбку.

– Ну, это пока все. – Рори заговорщически подталкивает ее локтем. – Папа научит тебя другим песням в будущем, правда, пап?

Она переводит на него исполненный надежды взгляд.

Хлоя снова покусывает нижнюю губу, смотря на него с неуверенностью и нерешительностью.

Он поворачивается, чтобы избавиться от полотенца, и уже собирается ответить, когда слышит резкий вздох Хлои.

– Твои шрамы… – выдыхает она, – они пропали.

Он разворачивается обратно, выгибая бровь, потому что не сразу понимает, что она имеет в виду шрамы от отрезанных крыльев, когда-то «украшавшие» его лопатки. Они пропали, потому что теперь у него есть крылья, которые подергиваются при одном только их упоминании.

Он мог бы показать их ей.

Он мог бы выпустить крылья или позволить глазам вспыхнуть адским огнем. В памяти всплывает картина того, как он впервые проделал это в присутствии Рори.

– Люцифер, – посмеивается Хлоя, – успокойся.

Она сидит на полу, скрестив ноги по-турецки, и держит ребенка на коленях. Та возится с Аменапротивным игровым набором с духовкой, только что купленным ими в магазине. Хлоя улыбается и оставляет поцелуй на голове Рори, которая делает вид, что жарит яичницу.

– Что ты готовишь, малышка? – воркующим голосом спрашивает ее Хлоя, придерживая рукой за талию.

– Сэндвич с яйцом, – щебечет Рори, чуть запинаясь о сложное слово.

– Как те, что готовит мамочка?

Рори счастливо кивает, и Хлоя целует ее в щеку, бормоча «как мило».

Люцифер, со своей стороны, не чувствует ничего милого. Его переполняет раздражение и различные эмоции, которых он попросту не понимает.

Он ощущает ревность, что просто нелепо, и нечто столь же собственническое, что еще более нелепо.

Ревность к Джеду – раздражающему отголоску из прошлого Хлои, на которого они имели несчастье наткнуться в магазине.

В глубине души он прекрасно понимает, что ему не о чем беспокоиться: Хлоя выбрала его – много лет назад и на все прошедшие с тех пор годы. В конце концов, она носит на пальце его гребаное кольцо и прижимает к груди его ребенка. Он наблюдал за тем, как она болтала с Джедом, укачивая Рори и переступая с ноги на ногу. Она просто проявила вежливость и решительно пресекла все бессовестные попытки флирта со стороны Джеда, но к тому времени, когда они вышли из магазина, Люцифер уже вне себя.

– Он с тобой флиртовал, – рычит он, но Хлоя лишь беззаботно смеется.

– И что с того? Я замужем за тобой, разве нет? Так что, к сожалению, мне от тебя никуда не деться.

Она дразнит его – ему это отлично известно, но все же…

– Он назвал тебя Вишенка Джейн.

– О, и это, конечно же, означает, что я должна тут же убежать с ним в закат, – саркастично бросает она, закатывая глаза. – Люцифер, ты мой муж и отец моего ребенка. Я люблю тебя… и только тебя. Тебе не о чем беспокоиться.

Он это знает – действительно знает.

И все же при воспоминании о том, как Джед касался ее руки, без обиняков предлагая ей сходить с ним куда-нибудь в память о прежних временах, у него глаза вспыхивают огнем. Он рычит и пытается взять себя в руки, плотно зажмуриваясь, однако жена все же замечает это внешнее проявление его гнева.

– Это тебя сильно беспокоит, да?

Он сглатывает и отворачивается.

– Не прячься от меня, – велит она, и, судя по тому, как близко раздается ее голос, она подошла вплотную к нему. – Не прячься от нас.

– Не хочу, чтобы она видела…

– Твое лицо? – с нотками потрясения в голосе заканчивает за него Хлоя. – Малыш, твое лицо – это часть тебя, часть ее. Тебе не нужно его стыдиться.

Он недоверчиво фыркает, потому что ему трудно избавиться от привычек длиной в жизнь – несколько жизней в его случае.

Он был почти раздавлен тем, что много лет назад она вернулась из Рима и не могла его принять.