– Так, в общем-то и закончилась стычка. – Подытожил свой рассказ Мут. – Депутат тоже участвовал в перестрелке, и даже не раз попался на глаза камрадовой группе. Так как руки у наёмников очень длинные, не удивлюсь, если они начали по одному убирать участников той истории. В то время как их полевой командир, скорее всего, не раз был наказан «реально большими дядями», на которых в то время работал. То ли информация так и не попала в руки владельцу, то ли участники той злополучной экспедиции узнали слишком многое… А может быть, Камрад просто захотел отомстить своим невольным обидчикам – кто знает. Но Эд куда-то пропал, Депутата убили. Уж боюсь предположить, кто будет следующим в их списке.

– Да уж, – в груди моей неприятно засаднило от неясного предвкушения беды.

– С Калашом и Депутатом мы потом пару раз пересекались. Первый – спустя сутки после стычки, на Янтаре. Они ожесточенно спорили о чём-то с Сахаровым. А я, знаешь ли, не люблю греть уши на чужих приватных беседах… – Сморщился Мут. – Что есть, то есть. В помещение вошел громко, чуть ли не с песней, оповещая присутствующих о своём появлении. Но кое-что я всё же невольно подслушал. Они обсуждали поступок Домры. Калаш говорил, что от перебежчика и крысы нечего ожидать в принципе, а Сахаров горячо опровергал его речи, убеждая друзей в честности намерений «своего племянника». Такие вот дела… А второй раз встретились мы в Баре «100 рентген». И Калаш со мной поздоровался, даже подмигнул. По всему было видно, что настроение у него отличное. Зато Бармен сидел – чернее тучи. И весь вечер буравил тяжелым, задумчивым взором спину Калашникова. Словно в тайне надеялся, что это его убьёт, и некая проблема (а в этом я даже не сомневался) рассосется сама.

Я снова задумался. А Мут продолжил:

– С Крюком лично я не знаком, но вольные отзываются о нем, как о толковом сталкере. Эд давненько не попадался мне на глаза. Похоже, залег на дно после той истории. Домра – перебежчик со стороны военных – самая неоднозначная фигура в этой истории. У него есть личные счеты с Камрадом. Тема давняя, но о ней никто не болтает. Кому нужны лишние проблемы на свою задницу, когда в Зоне их и так дофига на каждом углу?

– Знаешь, – озвучил я, наконец, свои мысли. – Эда я видел всего несколько дней назад. Он согласился провести меня в Зону, я отдал ему деньги за снарягу, и он пропал, хотя, внешне выглядел весьма надёжным кандидатом. Теперь всё встаёт на свои места. Скорее всего, он тоже попал под раздачу.

– Пугает лишь то, – отозвался Мут, – что его наверняка видели в твоём обществе.

Я неопределённо пожал плечами. Сегодня был насыщенный день. Одни "Электры" чего стоят. Мы преодолели железнодорожную насыпь. Впереди нас ждали обед и отдых. Мы живы, дышим… И это главное – о плохом просто не оставалось сил думать…

Небо Зоны жестоко. Оно не даёт ни тепла, ни надежды, ни живительной влаги. И хотя тут постоянно льёт дождь, воды его мутны и ядовиты. Природа сполна даёт нам понять, что люди здесь лишние. Чужаки, случайно попавшие в иную реальность, где наши планы и действия не меняют действительность, а только дополняют её извращённую круговерть, растлевая, искажая нас, открывая самые немыслимые тайники человеческих душ.

Уже почти час мы с Мутом шагали к Свалке. Яркое весеннее солнце слепило глаза, и обманное впечатление безмятежности нарушали лишь живописные кучи мусора вдоль дороги, полуистлевшие остовы старых «Жигулей», да какой-то неясный шёпот, едва различимый в ветре, но леденящий и поглощающий всё живое, что ещё вчера переполняло душу, не давало отчаяться, загрустить, осознав свою неизбежную принадлежность к миру Зоны. В груди как будто застряла заноза, и теперь она росла, впитывала в себя влагу, разбухала и пускала корни всё глубже, рискуя превратиться в небольшое деревце…

– Что-то ты притих, – нарушил молчание Мут. – Тяжко?

– Да как-то не по себе. Ощущение, словно мы перешли незримый барьер. В Лагере новичков всё отзывалось иначе: солнце тёплое, ветер в траве играет… Ощущение как на даче летом – ты сам себе творец и будешь жить вечно…

– Ага, пока не состаришься и не умрёшь… – хохотнул Мут.

– Очень смешно, – ухмыльнулся я. – «Вечно» – это я про бессмертие души… А сейчас мне кажется, будто существует в мире эдакая точка невозврата – место, где всё меркнет, и уходит за черту, где не будет больше движения и развития, жизни после смерти и всех этих штук, о которых нам рассказывали Церковь, родители и учителя… Понимаешь? И вроде, мы сейчас с тобой топчем Зону и сами приближаем себя к этой черте. Может быть ваш хвалёный Монолит – это и есть та самая точка, за которой больше ничего нет, как думаешь? Ни души, ни жизни, ни желаний… Только пустота.

– Ну, это если верить теории Монолита. – Поднял Мут вверх указательный палец. – Никто ещё документально его существования не доказал. Бродят всякие легенды, что были смельчаки, которым везло на него взглянуть, но из центра Зоны возвращались единицы, и никто больше не жаждет туда вернуться, уж поверь… А насчёт твоих ощущений – это ещё одно проявление Зоны. Она как бы присматривается, пришёптывается к тебе. Настраивает твой организм на особые частоты. У всех по-разному бывает. Вон, Вик рассказывал, что первую свою неделю в Зоне пропил он беспробудно. Повезло с проводниками – не обокрали, не бросили, а оставили отсыпаться в схроне. Понимали, видать, какая ломка у парня. А ведь было ему тогда девятнадцать с чем-то лет. Теперь он, напиваясь, рассказывает, как по «синьке» Зона его «звала». Мол, глаза закрывает и слышит, будто девичий голос поёт ему песню из детства, убаюкивает, успокаивает. И он дремлет, и ему хорошо, а как откроет глаза, видит перед собой отвратительную тварь, которая тянет к нему свои клешни, и при этом продолжат петь… И каждый его рассказ заканчивается одним и тем же философским измышлением: «Это при частом употреблении синька – зло, а ситуативно – лекарство».

Я усмехнулся, а Мут продолжил:

– Придём в Бар, отоспишься там, отдохнёшь, полечим тебя. А неделя пройдёт – привыкнешь. Хуже для новичка, когда у него всё глухо. Это значит, что не наделила его природа чутьём и интуицией. А вот без них в Зоне вообще никак…

Очевидно, на этой ноте философский запал у Мута иссяк, и всю дорогу до «Железки» мы просто промолчали. По пути нам попались лишь пара слабых аномалий да несколько слепых псов, которые притаились в кустах у тропинки.

Пальнув в их сторону, Мут жестом оповестил о смене маршрута и до ведущий в железнодорожное депо узкоколейки, мы прошли вдоль чахлых кустов. Там я подобрал свой первый арт – «Выверт», и тут же убрал его в индивидуальный контейнер.

Мут, походя, срезал пару хвостов со слепышей, объясняя это тем, что образцы постоянно требуются учёным, но сами они с аномальной фауной связываться боятся. Я только пожал плечами – собаки до сих пор не казались мне шибко страшными, хотя, неясная тень предчувствия уже закралась в душу. Больше всего пугало то, что предчувствия редко меня обманывали…

Не далее, чем через час мы выбрались к Депо, обогнув Свалку заброшенной техники по широкой дуге. Мут трижды постучал в ворота, потом помедлил и вполголоса сказал:

– Ну же, Точа, открывайте. Свои… Там ещё тройка слепышей за нами увязалась, а палить ну просто о-о-очень не хочется. По дороге к "долговцам" засели бандиты – услышат выстрелы, и всем нам несдобровать.

Ворота скрипнули и на улицу высунулась веснушчатая физиономия:

– Ох, Мут, вползайте быстрей, химеру вам в дышло… Совсем очумели – принесли какую-то шнягу на хвосте, а разгребать опять нам.

– И я рад тебя видеть, – расплылся в улыбке Мут.

Я кратко кивнул, с усилием просочиваясь в прогал между створками. Мут последовал за мной, а конопатый Точа поспешил намотать на ручки ворот цепь, толщиной, по моим ощущениям, не уступающую якорной.

Внутри Депо расположилась пёстрая компания сталкеров во главе с рыжим и улыбчивым Лисом.