– Оп-па, поймал! – ощущаю бессовестный захват талии.

А дальше все как в тумане.

Высокая мужская фигура закрывает собой от возможных травм, которые непременно случились бы при таком всеобщем сумасшествии. Мои ноги слабеют, теряю туфли, кто-то дергает за волосы сзади, ломая заколку. Пряди падают на лицо, щекочут. Я держусь из последних сил, но в голову будто сталь заливают.

Легкие обжигает свежим уличным воздухом, через хрип открываю рот и не успеваю опомниться, как сначала возникает ощущение полета, а потом тяжести внизу живота – это непокорный Росс закидывает меня на плечо, ловко огибает толпу и скрывается за углом ресторана.

Каков наглец! Он придерживает меня под подолом платья. Я прекрасно чувствую горячие ладони на ягодицах, его пальцы сжимают их, и почти прозрачные колготы ничуть не спасают.

– Убери руки, бесстыжий! – строго говорю и ударяю его кулаком по пояснице. – Ты подписал себе смертный приговор! Я предупреждала!

Росс спускает руку ниже к бедрам, и свободная юбка задирается. Прохладный ветер обдувает мой зад. Кровь приливает к лицу, и я ощущаю не стыд. Позор.

– Вообще не напугала, – парирует Росс.

Слышу писк брелока от автомобильной сигнализации. Росс перехватывает меня и забрасывает на заднее сиденье машины. Падаю, тянусь к дверце и не успеваю открыть ее – Росс блокирует замки и срывает машину с места с пробуксовкой. Меня резко отбрасывает назад, я утыкаюсь носом в кожаную обивку спинки сиденья.

– Неряха! – снова кричу, отлепляя от своего лба прилипший фантик.

Нет, это не авто, а свалка отходов общепита!

Я опускаю глаза на бумажку. В бликах ночных фонарей вижу название конфет, которые ела до нашего поцелуя. Боже… Становится трижды неловко, ведь, судя по мусору, товарищ похититель успел схомячить их не меньше килограмма.

– Степановна!

– Что? – успеваю молвить до того, как автомобиль заносит и разворачивает на полкорпуса.

Соскальзываю на пол, но цепляюсь руками за подголовник водителя.

– Держись крепче, я хреново управляю тачкой!

Мрак, будто обезьяну за руль посадили…

Учащенное сердцебиение отдается в висках, ладони потеют, впиваюсь ногтями в спинку кресла.

– Перестань! Возвращай меня к охранникам! – заявляю приказным тоном, а перед глазами все плывет от бешеной скорости.

Росс меня, естественно, не слушает.

Замечаю вдали крыши домов Западного частного сектора, что находится на противоположной стороне города от дома Влада. Растираю глаза, голова совершенно не соображает. Мне ни холодно, ни жарко. Тело сковывает привычная угнетенность.

– Росс…

– Для тебя просто Женька, – спокойно говорит он, притормаживает, останавливается у кованых ворот дома, выходит из салона.

И только теперь слабый проблеск осознанности колкими прутьями ударяет в тело.

Словно загнанная собака, я начинаю оглядываться по сторонам. Замираю, когда Росс открывает дверь, вижу протянутую ладонь. Жмусь к противоположной стороне авто.

– Ладно… – вздыхает так тяжело, что мне кажется, этот шум мог бы обжечь кожу, будь мужчина чуть ближе.

Неотрывно слежу за каждым последующим действием Росса. Пока он терпеливо обходит автомобиль, выпрыгиваю с противоположной стороны и, не оборачиваясь, бегу, куда глаза глядят. Жесткий асфальт бьет по босым стопам, слышу надвигающиеся шаги за спиной.

Очень темно. Душу окутывает животный страх, запинаюсь о камень, падаю, раздираю в кровь колени и локти.

Росс хищным зверем подлетает ко мне, одним движением подхватывает на руки. А глаза распахнутые, возбужденные, блестят, отражая мелкие блики ночного освещения.

– Баламошка неугомонная! Сильно ушиблась?

Росс

Очень жаль, что у меня здесь, в России, как у латыша – хрен и душа, в отличие от могущества Филатова. Нет армии шакалов, авторитетных связей… Но ничего, я не гордый и умный. Хотя со вторым некоторые пытались поспорить.

Капроновые колготки Варвары Степановны не выдержали испытания асфальтом и расползлись по тонким ножкам стрелками, а ободранные острые коленки зияют кровавыми ссадинами.

– У тебя зрачки расширились от перевозбуждения, – тихо говорит Варя, игнорируя вопрос.

Дергаю бровью, мол, показалось ей, и сердце сейчас вовсе не стучит бешено, огня в груди нет. Невозмутимо шагаю к дому. Пинаю ногой ворота, вхожу на территорию, несу на руках Филатовскую «смерть».

Попляшет у меня, супесь сволочная. Больше всего на свете в эту секунду хочу увидеть его рожу.

Толкаю плечом входную дверь, иду прямиком к желтому дивану в гостиной, осторожно усаживаю Варвару Степановну. Невольно морщусь, пока девушка слегка сгибает руку, усердно дует на локоть.

– Ты действительно считала, что сможешь убежать от меня? – ворчу, топаю к деревянной светлой полке.

Варвара молчит. Ненавижу игнор, сдвигаю брови к переносице, недовольно оборачиваюсь. Девушка будто в каталепсию впала – недвижимой куклой сидит, смотрит перед собой стеклянным взглядом.

Финти не финти, Кобра, а решения своего все равно не поменяю.

Достаю аптечку, возвращаюсь к Филатовой, сажусь рядом с ней на пол.

– Снимите колготки, Варвара Степановна, нужно обработать ссадины.

Она никак не реагирует. Ладно. Аккуратно захватываю пальцами тонкую ткань, раздираю остатки колгот, беру ее ножку, ставлю себе на колено.

Мертвечина какая-то, даже не по себе становится, однако достаю бинт, сворачиваю из него квадратик, щедро поливаю перекисью.

– Больно? – смотрю на девушку снизу вверх, прикладываю бинт к ее ране.

– Разве это боль? – оттаивает Кобра и слегка улыбается.

– Ну… вы, бабы, нежные, обычно визжите при виде крови, – поддерживаю диалог как могу, лью еще перекись.

– Смешно, – говорит так, будто ни разу не смешно. – А тебя когда-нибудь купали в молочной ванне с лавандовой пеной?

– Эм… нет, но предложение заманчивое, – приветливо отвечаю – надо наладить приятельский контакт с неприступной пресмыкающейся.

Мысленно представляю обнаженную Варю в образе Клеопатры с золотистыми тенями на глазах и в короне. Как она загребает ладошками медово-белую воду, поливает свою крохотную грудь. А рядом машут опахалами два евнуха с орлиными мордами.

Резко перевожу взгляд на девушку, хмурюсь, когда вновь слышу ее спокойный ровный голос:

– До половины наполненную молоком, – сглатывает, – и ты лежишь тихо, ведь шевелиться нельзя. Только смотришь на кран, из которого медленной струей течет горячая вода. Становится все жарче и жарче, и тело больше не терпит высокой температуры. Очень больно кожу, по голове течет пот и щиплет глаза. Кричать запрещено и вылезать тоже, а рядом стоит Он… – крепко сжимает кулаки. – Мразь наблюдает за страданием, ему нравится получать такое удовольствие.

– Давай локоток обработаю тебе, Степановна, – глухо бурчу себе под нос, а в душе ураган. Филатов оказался еще более мерзок, чем я полагал. Урод. Меняю бинт, почти невесомо касаюсь руки Вари. – Ну вот, сейчас замотаем сверху, завтра как новенькая проснешься.

Возможно, ответ был черствым, но здесь не кабинет помощи жертвам насилия. Да и возлюбленная Филатова явно не похожа на убитую горем женщину, так… странненькая немного, ага.

– Спасибо.

– Учти, у меня все под контролем, давай без шуточек!

Туплю в пол, спешно собираю мини-лазарет обратно в коробку.

Варя поднимается с дивана, хромает в сторону кухни, просит попить. Она вроде как пленница, но и я не Филатов – предлагаю кофе, чай. Варвара Степановна ограничивается стаканом воды.

Спальня для Кобры наверху, поэтому вновь беру девушку на руки, шагаю по лестничным ступеням.

– Одежки в шкафу возьмешь, там халат, футболка, – опускаю барыню на кровать, привычно взлохмачиваю себе волосы. – Наряды новые, если что, с этикетками.

– Ты все заранее спланировал, – надменно вскидывает подборок, слегка прищуривается.

– Зришь в корень, – скрещиваю руки на груди, стараюсь сделать такой же строгий взгляд, – буду в соседней комнате.