Маша сама себе удивлялась, как гладко получается у нее говорить. Вот уже и огонь в глазах Светислава потух, и кулак перестал напряженно сжиматься. Он расслабился, вздохнул, опустил гордые плечи.

– Брат бы пришел, по-другому бы говорила! – глухо попенял он Маше, – не слепой, вижу, как на него смотришь! Да и в сказки твои про другие далекие времена я не верю. Не знаю, откуда ты, но вижу, что не черная девка. Значит сбежала из дому от чего-то. Или от отца сурового, или от мужа постылого. А может монастырские стены тебя не удержали. В Новгороде и не такого навидаешься! Это в стольном Киеве баба при муже живет и слова молвить не смеет, а тут баба – сама себе хозяйка. Государь Ярослав так поставил, чтобы женщина была самостоятельной, как жена его, Ингигерд. А пошла бы за меня, я бы вопросов не задавал, и о чести твоей потерянной не горевал бы, и приданого не спрашивал. Очень ты мне приглянулась.

Он ждал отклика, но Маше нечего было предложить честному парню, и она промолчала.

– Не учил меня отец неволить девок, – промолвил Светислав, развернулся и пошел вниз по ступеням. Когда он завернул за угол, Маша глубоко вздохнула. Ей всегда было некомфортно отказывать парням, а этому особенно. Потому что ей хотелось, чтобы Светислав оставался ее другом.

Ката взволнованно прянула навстречу, когда Маша привычно толкнула бедром тяжелую дверь покоев.

– Ну что? – с придыханием спросила она, – сговорились?

Маша взглянула на девушку укоризненно.

– Знала? – спросила она.

Ката опустила глаза.

– Брат сказал, – почти прошептала она, – Светислав покой потерял, все твердил, что на Аграфену присватается.

– Его я понимаю, – всплеснула руками Маша, – а ты-то чего нафантазировала?

– Я подумала, – Ката смущенно потупилась, – что ты согласишься и останешься с нами.

Маша закатила глаза.

– Не могу я остаться! – яростно зашипела она, – у меня там дом, родители… Ты не понимаешь, что ли?

Ката кивнула, показывая, что она понимает. Маше стало стыдно за свои вопли, она подошла ближе и увидела, как у той горошинками выкатываются слезы. Это было уж слишком. Маша протянула руки и обняла девчонку.

– Ну, не плачь, – успокаивала Маша, – ты же умница, сама все понимаешь, не место мне здесь.

Ката хлюпнула носом.

– Княгиня приданое собрала, – сказала она, – женихи вот-вот прибудут. Я не знаю, что мне делать.

– Сейчас – ничего, – уверенно ответила Маша, – а вот когда приедут, устроить им проверку, пусть показывают, кто из них лучше.

В двери вошла, переваливаясь, толстая нянюшка, с неодобрением посмотрела на Машу.

– Матушка, – елейно обратилась она к Кате, – банька готова, изволь пойти мыться.

– Мы вместе пойдем! – ответила Ката, – Румяну и Умилу зови, они парят хорошо да песни поют весело. А сама не ходи!

Нянюшка потеряла дар речи. Очевидно, до сих пор ее воспитанница не позволяла себе так разговаривать.

– Как скажешь, Катерина Владимировна, – сухо ответила нянюшка, поклонилась и вышла.

– Посекретничать надо, – хитро улыбаясь пояснила Ката, – Умила – стряпухи Бериславы дочка, Магнус ее как-то от одного ретивого конюха оборонил, так она теперь по гроб жизни благодарна. У Умилы глаз острый, а язык не болтливый, вот она нам колечки-то и поищет, а если не найдет, так может что-то подслушает.

Маша помнила дорогу до бани, но они пошли куда-то в другую сторону. Оказалось, бань при княжеском дворе много. Эта была большая, светлая от огромного количества свечей, и довольно чистая. Сразу видно – княжеская. У дверей стояли мужчины в полном снаряжении – охранники. Один отошел в сторону, и Маша, в синеве угасающего дня, узнала Светозара. Он поклонился Кате.

– Что-то с братом? – испуганно спросила девушка.

Светозар отрицательно качнул головой.

– Дозволь с гостьей твоей поговорить, – спросил он.

Машу бросило в жар. Похоже, братья решили брать ее измором.

Ката согласно кивнула, позвала служанок и важно вплыла в широкий предбанник.

– Брат тоску заливает, – сообщил Светозар, – сначала молча пил, теперь рассказывает всем, как ты веник не признала.

Маша улыбнулась, представив, как гордый сын боярина жалуется собутыльникам на нее, не принявшую его щедрое предложение.

– Ты заступиться пришел?

– Я брата в бою собой закрою, – ответил Светозар, – но в любви я ему не заступник.

– А зачем тогда? – ей уже стало любопытно. Да и не одной ей – мимо бани то и дело проходили люди, они с любопытством поглядывали на молодого боярина и невесть откуда взявшуюся девку, пригретую именитой гостьей. Маше от этого внимания было не по себе. А Светозару, казалось, все равно.

– Бабка-ворожея мне как-то нагадала, что погибнуть мне из-за девки, пришедшей неведомо откуда, – сказал Светозар, – а перед этим испытать любовь невиданную, разлуку горькую, встречу радостную. Не поверил я тогда бабке, а теперь думаю, не ты ли это?

Пока он говорил, а Маша оторопело слушала, Светозар медленно, но неуклонно двигался ей навстречу, пока наконец Маша не уперлась спиной в бревна бани. Светозар, казалось, укрывал ее своей широкой спиной от любопытных взглядов. Маша ощущала мурашки, бегущие по спине. Она понимала, что сейчас будет, и не стала противиться. Она подняла лицо, и увидела только его глаза, сверкающие в темноте, а потом ощутила теплые губы на своих губах. Ей хотелось, чтобы поцелуй длился бесконечно, но он отнял губы и позволил ей вздохнуть.

– Но, если это я, – тихо сказала она, – то ты должен бежать от меня в противоположную сторону.

– Я не бегу от судьбы, – ответил Светозар.

Всего этого Маше хватило, чтобы занять голову до утра, и уснула она опять с первыми криками петухов. Сквозь сон она слышала, будто ее кто-то зовет, но не могла понять, реальность это, или сновидение.

– Маша, вставай! Слышишь? Вставай! – Ката трясла ее за плечо.

Маша кое-как разлепила глаза.

– Что-то случилось? – пробормотала она.

– Ничего не случилось, – ответила Ката, – пора вставать!

– Еще полчасика, – Маша попыталась зарыться в подушку, но Ката не отставала.

– Вставай! На торг пора!

– Куда?

– На торг! – настаивала Ката, – ну, вставай же!

– Зачем?!

– Вставай! – Ката сдернула с Маши толстое одеяло, – сама все увидишь!

На торговую сторону отправился целый поезд возков, сопровождаемый всадниками. Люди, завидев их, останавливались, прижимались к воротам, а когда оказывались рядом, то кланялись, снимая шапки. Ехать было недалеко, Маша крутила головой, с любопытством рассматривая все вокруг. Когда остановились, девушки с няньками и прислужницами вышли на крытые сосновым настилом дорожки. Рядом спешились и мужчины, отдавая поводья слугам. Маша огляделась – она уже многих узнавала, тут были и старшие княжичи, и княжны в окружении нянек и подружек, Магнус в сопровождении верных ему братьев. Ката в этот раз взяла с собой и няньку, видно чувствовала вину перед той, которая вырастила ее. Светислав старательно отворачивался и выглядел больным, хотя бодрился. Светозар один только раз поймал Машин взгляд, и долго смотрел, пока она сама не опустила глаза.

Вчера, когда она, задыхающаяся от избытка чувств, ввалилась в предбанник, Ката, сидевшая на лавке в исподней рубахе с распущенными волосами, чуть не свалилась от любопытства. Она допытывалась подробностей так настойчиво, что Маша сдалась и рассказала. Новость о том, что оба близнеца неравнодушны к Маше, возвела Кату в такой восторг, что она задыхалась от радости и щебетала какие-то глупости. Маше же было тяжело на душе. Она как-то в миг осознала, что вот, именно сейчас, она встретила мужчину своей мечты. Такого, которого она готова слушать и идти за ним. И все было бы прекрасно, не стой между ними расстояние в тысячу лет. Это осознание скребло в горле, от чего хотелось плакать. Ей казалось, что там, в двадцать первом веке она никогда не встречала таких вот мужчин, уверенных в себе, гордых и широких душой. Все те, что попадались ей, были какими-то мелкими, мелочными и вели себя как дети, а не как мужчины. Поэтому она не разделяла радость Каты, потому что радоваться было нечему. А еще она не собиралась поощрять Светозара. Незачем ему было страдать из-за нее, это было бы слишком жестоко. Поэтому она точно решила, как только найдутся кольца, уходить немедленно.