Она услышала шорох и испуганно сжалась. Здесь можно ожидать чего угодно, в том числе огромных плотоядных крыс, которые обгрызут ее, не дожидаясь княжеского суда. И ведь темно, ни черта не видно! Маша подняла руку и помахала перед глазами. Нет, все же немножко видно. Шорох шел от двери. Маша сняла один лапоть, зажала его в руке, готовая врезать, как только заметит шевеление, и подобралась к двери. Шуршание продолжалось, а вместе с ним Маша услышала напряженное сопение. Она совсем близко подошла к двери и увидела, как под створкой, у самого пола, орудуют маленькие пальчики. Мал!

Мальчишка настойчиво ковырял землю, наконец, когда его кисть хорошо проходила, просунул в дыру что-то маленькое.

– Мал, это ты? – шепотом спросила Маша.

– Я тебе хлеба принес, – так же шепотом ответил мальчуган.

– Спасибо! – Маша пошарила у двери и подняла кусочек черного, в земле и пыли, хлеба.

– Я не верю, что ты злодейка! – прошептал снова Мал, – я чувствую, когда люди плохие. А ты не плохая.

– Мал, – Машино сердце затрепетало от возродившейся надежды, – открой дверь!

– Нельзя! – было слышно, что парнишка испугался просьбы, – узнают, меня выпорют!

– Никто не узнает! – уверяла его Маша, – ну открой! Только тихо!

Она с замиранием сердца ждала, но мальчишка все не решался. Но и не уходил.

– Мал, – прошептала Маша, – хочешь я тебе тайну расскажу?

– Хочу! – он пододвинулся к самой двери, чтобы лучше слышать.

– Я – колдунья, понимаешь? Но добрая! Прилетела к вам из другого мира, чтобы посмотреть, как вы живете.

– Правда что ли? – протянул Мал заворожено, – а почему ты тогда не наколдуешь, чтобы стены развалились? Почему огнем не сожжешь?

– А я не могу злые дела делать, даже если окажусь в беде. Мне просто надо вернуться туда, где я перейду в свой мир.

Ты правда колдунья? – переспросил ребенок.

– Правда, правда! Открой дверь, а?

Мал еще посопел немного, и вдруг Маша с радостью услышала, как двигается щеколда-заслонка. Мальчишка был слишком низкорослым, чтобы нормально ухватиться, и он сдвигал палку сантиметр за сантиметром, то и дело оглядываясь. Маше казалось, что он создает такой шум, что сейчас сюда сбегутся все, кто спит в соседних помещениях.

Прошло минут десять. Мал с упорством двигал и двигал засов, наконец он сделал последний рывок и дверь отошла. Маша, до этого топтавшаяся в волнении, с тихим восторгом подхватила ребенка на руки и поцеловала в чумазую щеку. Ребенок от неожиданности замер, а потом вдруг обхватил ее за шею и прижался так крепко, что стало тяжело дышать.

– Спасибо, тебе, мой хороший! – Маша погладила щуплого спасителя по спинке и поставила на пол, – мне пора идти. Да и ты беги, чтобы никто не заметил нас вместе! Мальчишка кивнул и исчез в темноте коридоров.

Маша закрыла дверь подклета, задвинула засов, сняла и бросила в угол ненужные, по своему размеру, лапти, и на цыпочках двинулась туда, где, по ее предположению, был выход. Она помнила дорогу, по которой Мал провожал ее в отхожее место. Выйдя на улицу, Маша радостно вдохнула воздух и пошла вокруг дома, и вдруг, в двух шагах от нее, тихо возник огромный черный пес. Он не лаял, но и не вилял хвостом, а смотрел напряженно.

– Собачка, – испуганно заблеяла Маша, чтобы хоть что-то сказать, – хорошая собачка! Умная собачка! Иди спи, чего ты вылез? Фу, говорю тебе! Место! Иди спать!

Пес скорее всего ее прекрасно понимал, но он был на службе, поэтому приблизился и слегка потянулся носом, пытаясь понять, что за человек тут ходит в ночи. Маша помнила откуда-то, что нельзя показывать страх. Она протянула псу развернутую ладонь и даже немного зажмурилась, представляя, как хрустит ее рука в зубах страшного зверя. Однако, пес не проявлял агрессии.

Маша начала тихонько двигаться к изгороди, и тут пес взял ее зубами за подол. Естественно, импровизированная юбка начала падать, и Маша схватилась за нее двумя руками. Пес пошел, не выпуская ткани, Маше деваться было некуда, и она семенила за ним. Так они перешли весь двор. Оглядываясь, Маша увидела, что в разных концах двора еще сидели собаки, но они были на цепях. Похоже, этот был главным. Черный пес довел ее до ворот и отпустил юбку. Маша не верила, что ее просто проводили, и стояла столбом, опасаясь резких движений. Тогда пес ткнулся носом ей в коленку. Маша взялась за ворота и с трудом отодвинула тяжелую створку. Пес смотрел на нее. Тут она почувствовала что-то в руке, и вспомнила, что до сих пор держит в кулаке хлеб, принесенный Малом. Она протянула собаке смятый кусок, тот понюхал, обнажил огромные зубищи и легонько взял хлеб с ладони.

– Пока, собачка, – прошептала Маша, и вышла за ворота, не веря тому, что осталась жива. Она отошла десять шагов, и тут пес залаял. А вместе с ним и остальные зашумели, загремели цепями. Маша что есть сил рванула вдоль по улице, уже не видя, как во дворе забегали, засуетились люди с факелами.

Она помнила, какими путями притащила ее Ката в этот недобрым словом помянутый город. Через центральные ворота идти было опасно, там стояли стражники. Пришлось снова лезть через кусты и лаз, очевидно кем-то именно для этого приспособленный. Интересно, как его обнаружила девчонка?.. За пределами города было уже совсем не страшно, и только добежав до озера, Маша вспомнила упоминания нянюшки про лихих людей и волков. Дрожь пробежала по позвоночнику, но бояться было уже поздно. От озера она двинулась туда, где почувствовала дурноту. Ходила долго, кругами, но, почему-то, прохода не было. Маша то углублялась в лес, в надежде увидеть современные строения города над парковыми деревьями, то возвращалась назад. Тщетно. Проход не открывался.

Небо начало светлеть, Маша, уставшая, голодная, села под куст и заревела первый раз. В голос, с подвываниями, вкладывая в рев все свое отчаяние и горечь. Она совсем не хотела провести остаток жизни в этом веке, в этом городе, в этом лесу. Она хотела домой! Наплакавшись, Маша залезла глубже в кусты, долго крутилась там, от сырости и утренней прохлады, потом размотала дурацкую юбку, укрылась ею, как покрывалом, и уснула тревожным сном.

Машу разбудили голоса. Она вздрогнула, разлепила опухшие глаза и тут же дернулась от страха. Напротив нее стояли двое мужчин. молодые, светловолосые, похожие друг на друга лицом, оба при оружии. И они в упор смотрели на Машу.

– Она или не она? – спрашивал один близнец второго, – вроде она, но одета странно.

– Тебя как зовут? – обратился к Маше второй.

– Маша, – прохрипела Маша и прокашлялась.

– А, ну точно, она, – кивнул первый, – вылезай, Маша, пошли!

– Куда? – Маша, наоборот, отползла поглубже в куст, – никуда не пойду!

– Не бойся, пошли! Ката тебя потеряла! Сказала нам, где искать.

– Почему я должна вам верить? – спросила тревожно Маша.

Второй нахмурился, а первый, похоже, более разговорчивый из двоих, обиженно проговорил:

– Мы – честные воины, давали клятву верности блюсти честь и интересы нашей госпожи. Исполняем ее приказ!

Это звучало убедительно.

– И притом, мы тебе никогда не врали, – добавил первый, – у тебя нет причин нам не верить!

Выбора все равно не было. Маша вылезла из куста, одернула длинную рубаху, полотнище юбки намотала как попало, все равно красивее не стала бы.

– Ну пошли, – вздохнула она.

Второй все так же хмуро осмотрел босоногую помятую растрепанную девушку, снял с себя плащ и накинул ей на плечи.

Мокрая от росы трава щекотала лодыжки, подол юбки увлажнился, да и босые ноги замерзли. Сопровождающие шагали быстро, приходилось почти бежать за ними. В этот раз они не пробирались сквозь дебри и не собирали мусор по кустам, а шли напрямую. В воротах, открытых днем, их никто не остановил, хотя на Машу, босую и в мужском плаще, поглядывали с удивлением. Они прошли беспрепятственно, минуя снаряженную, как в бой, стражу, и двинулись к воротам, откуда она прошлой ночью так стремительно убегала. Внутри кипела жизнь – бабы, мужики, выполняющие свою работу, какие-то дети разных возрастов. Неподалеку, в раскрытой конюшне пожилой конюх выглаживал белого в рыжих пятнах коня, а через ограду второй, помоложе, ухаживал за смирной пегой лошадкой.