Паша – адвокат по уголовным делам, специализируется – вот ирония! – на защите женщин от домашнего насилия: физического, психологического и сексуального. Российские законы не то чтобы на стороне таких женщин: абьюзеры нередко оказываются оправданными, так что работа, которую делает мой любимый мужчина, – это воистину героизм. А отсутствие в России адекватного закона о домашнем насилии и вовсе делает ее узкоспециализированной и сложной.

Мы познакомились два года назад в крупном московском реабилитационном центре-приюте для женщин, пострадавших от домашнего насилия: я делала благотворительный проект (привычное занятие для чиновничьей жены), он – защищал обратившихся за помощью в судах. Общее дело объединило нас, стало началом настоящей, духовной близости…

Только потом появилась физическая близость – мы влюбились. Без ума, без памяти, без оглядки на реальность… Как подростки. А впрочем… Не знаю, как он, но для меня Паша и вправду стал первой настоящей, осознанной любовью. С Давидом у меня никогда не было настоящей близости. Мы построили наши отношения на похоти. Меня притягивали его статусность и разница в возрасте в одиннадцать лет. Его – моя красота и невинность. Все это рассыпалось, как карточный домик. Невинность оказалась растоптана опытом боли и насилия, красота – упрятана в золотую клетку, а статусность превратилась в шантаж и абьюз.

Но – я так до сих пор и не рассказала Паше, что мой муж бьет и насилует меня. Он знает лишь, что я втянута в финансовые махинации и боюсь за жизнь и здоровье двоюродного брата. А теперь… теперь я и вовсе не знаю, что говорить. Нам всем известно, что Давид не может иметь детей, и я не смогу скрывать, что забеременела от другого мужчины.

Паша отлично готовит: он организовывает мне вареные всмятку яйца, тосты с плавленым сыром, овощной салат и вкуснейший…

– Почему не кофе?! – возмущаюсь я искренне, увидев в своей чашке явно что-то другое.

– Это зеленый чай, – объясняет мужчина. – Для беременных это гораздо полезнее.

– Блин, Паша, ну вот что ты за человек, – ворчу я, а сама так и расплываюсь в улыбке, тронутая до глубины души его заботой. – Спасибо, спасибо, – я лезу его поцеловать, но он говорит строго:

– Ешь! – и я послушно и с аппетитом принимаюсь за завтрак.

После еды мы устраиваемся на диване в гостиной, и я кладу голову ему на плечо:

– Что будем делать?

– Точно не избавляться от ребенка, – говорит мужчина твердо.

– Давид не простит мне измену.

– Тем больше шансов на развод!

– Это вряд ли, – я хмыкаю.

– Почему? – удивляется Паша.

Я заглядываю ему в глаза и касаюсь пальцами небритой щеки:

– Я расскажу тебе, только… мы можем сначала…

– Что? – он сводит вместе брови, а я тут же разглаживаю их пальцами:

– Я ужасно хочу тебя… Пожалуйста… – шепчу тихо и припадаю к его губам своими губами. Он нужен мне, как воздух, как вода. Мне жизненно необходимо, чтобы он запечатал своими поцелуями мою вчерашнюю боль, чтобы перекрыл нежными прикосновениями воспоминания о грубых руках мужа, чтобы он ласкал и любил мое тело, чтобы вошел в меня, заменив въевшееся в кожу отвращение горячим, всепоглощающим удовольствием… Паша не вполне понимает, насколько важно то, что сейчас происходит, но не спорит со мной, подхватывая на руки и унося в спальню, на свежие хрустящие простыни.

Он другой.

Он родной.

Он ласковый.

Он – мой!

Он не рвет мою футболку, а стягивает ее бережно через голову, позволяя светлым волосам свободно рассыпаться по обнаженным плечам и спине. Расстегивает кнопку на ширинке моих джинс, тянет молнию и медленно спускает их по бедрам вместе с бельем. Я остаюсь перед ним обнаженная и совершенно беззащитная, но мне совсем не страшно. В его руках я в полной безопасности. Он нависает сверху, упираясь кулаками по обе стороны от моей головы, пока я целую его в губы и дрожащими пальцами лихорадочно расстегиваю мужскую рубашку… Мне нравится, что даже дома и в выходной день он носит свои любимые разноцветные рубашки: там такие упрямые и тугие пуговицы, что когда я расстегиваю последнюю, мое желание уже вовсю растекается между бедер вязкой влагой. Я задеваю пальцами его ключицы, скольжу по груди, накрываю ладонью твердый, напряженный пресс, от которого тянется полоска жестких черных волосков. Волосы щекочут пальцы, но я все равно пробираюсь под резинку его домашних штанов и через ткань белья нащупываю наливающийся кровью член, обхватывая его и чувствуя, как под моими пальцами он становится все больше и сильнее. В благодарность мужчина стонет мне в губы и закусывает мочку моего уха, шепча с улыбкой:

– Почему ты сегодня такая нетерпеливая? Неужели уже гормоны расшалились?

– Может быть, – отвечаю я с загадочной улыбкой. Но скорей всего – это просто жажда поскорее ощутить себя живой, настоящей, любимой… собой. В его руках я всегда та, кто я есть на самом деле. Если это не настоящая любовь – то что?

Мужчина еще раз целует мои опухшие губы и, наконец оторвавшись от них, спускается ниже, касаясь губами и языком моей напряженной шеи и ключиц, пока сама я путаюсь пальцами в его вьющихся темных волосах. Я запрокидываю голову, впитывая ощущения, а он продолжает, нежно, медленно и неумолимо… Обхватывает губами один возбужденный сосок, вылизывая, перекатывая между зубами, легонько дуя и снова забирая в рот. Моя грудь покрывается мурашками, я облизываю пересохшие губы, но все равно подставляюсь ему, умоляя не останавливаться. Он проделывает то же самое с другим соском, покусывает его, заставляя меня стонать, скользит сильными пальцами по моим ребрам, пока еще плоскому животу, ягодицам, бедрам… Он выцеловывает мое изнывающее тело, не оставляя без внимания ни сантиметра, покусывает косточки бедер, а потом ныряет головой между ног, вызывая у меня невольный смех:

– Паша, блин, что ты делаешь? Хочешь довести меня до изнеможения, прежде чем…

– Конечно, – улыбается он, не давая мне договорить и явно не собираясь быстро сдаваться, хотя член у него самого давно уже стоит… Это видно даже через штаны, до сих пор только чуть приспущенные с бедер. Но я не спорю с ним и просто послушно откидываюсь обратно на подушку, прогибаясь в пояснице и уже чувствуя кончик его языка на своем клиторе.

Я не знаю, как именно он это делает, но языком Паша всегда творит совершенно безумные вещи. Оказываясь между моих бедер, его язык как будто удлиняется, расширяется, становится таким твердым и одновременно нежным, что у меня окончательно съезжает крыша… Он вылизывает меня без стеснения, вкручивается внутрь упрямой спиралью, смешивая слюну и смазку, ласкает стенки влагалища, давит на клитор… Потом он добавляет к этому безумию два пальца, окончательно добивая меня, одновременно трахая распахнутую щель и втягивая губами клитор, и без того истерзанный уже его лаской… Я цепляюсь пальцами за его плечи, царапая в кровь, обнимаю ногами и кричу, не смущаясь того, что из глаз текут слезы. Обнаженное тело и обнаженные эмоции. Никакого стеснения и только принятие и благодарность…

Когда я кончаю, он снова притягивается ко мне, целуя в губы и заставляя почувствовать на языке мой собственный вкус.

– Ты сумасшедший, – шепчу я хрипло и взъерошиваю его влажные волосы.

– Да, но я люблю тебя, поэтому мне можно, – оправдывается Паша с улыбкой.

– Я тоже люблю тебя… поэтому тебе действительно можно все.

Тут он уже не сдерживается, заставляя меня снова развести бедра и одним рывком оказываясь между ними. Я нетерпеливо стягиваю с него штаны и трусы. Головка члена тут же упирается в мою пульсирующую промежность, и я обнимаю мужчину руками и ногами, шепча в самые губы:

– Пожалуйста… не медли… я так хочу тебя…

Одним крепким, глубоким толчком он заполняет меня, выбивая воздух из легких. Я стону, подаюсь ему навстречу, захлебываясь и ловя неторопливый, но уверенный темп его движений.