Я болезненно морщусь от новой судороги внизу живота и дрожащими пальцами снова хватаюсь за смартфон, чтобы нажать кнопку «начало схватки». Специальное приложение для рожающих: говорят, по нему удобно отслеживать частоту, продолжительность и силу схваток. Вот и проверим: я рожаю в первый раз. И, надеюсь, в последний, учитывая дурные обстоятельства.

У меня сейчас – схватки каждые пять минут. Я то ли сижу, то ли лежу на заднем сидении автомобиля, невольно расставив напряженные ноги, держусь за округлый живот и без особого стеснения стону от разрывающей меня изнутри боли. Но мы с Владом стоим в мертвой пробке в центре Москвы, и большому городу глубоко наплевать, что какой-то бабе приспичило разродиться в утренний час пик… Правительственные номера тоже не спасают, потому что с нами нет эскорта и мигалок. Давид не успел организовать сопровождение: роды начались на несколько дней раньше срока.

Влад – глава службы охраны моего мужа, и у него сегодня одно-единственное задание: сделать так, чтобы я не родила прямо в машине и не испачкала кровью и черт знает чем еще новенькую кожаную обивку автомобиля. У меня самой два задания: родить и… не испачкать новенькую кожаную обивку автомобиля… Иначе Давид будет очень, очень, очень недоволен. А я отлично знаю, что бывает, если моего мужа разозлить.

– Долго еще? – сквозь зубы простанываю я, потому что у меня нет никаких сил выглядывать в окно и оценивать обстановку.

– До нашего госпиталя – да, – с тревогой признается Влад, оборачиваясь и глядя на меня с сочувствием.

– А до какого-нибудь другого? – с надеждой спрашиваю я.

– Нуу… – мужчина заминается. – В теории да, рядом есть обычная городская больница, но в госпитале для вас забронирована и уже оплачена большая отдельная палата с телевизором и…

– Да насрать! Вези! – рычу я. – Вези в ближайшую больницу!

– А как же профессор Спирин, у которого вы должны были рожать?

– Насрать! – повторяю я упрямо. – Мне просто нужно, чтобы кто-то в белом халате и перчатках вытащил из меня ребенка! Пожалуйста!

– Давид Кириллович будет…

– Насрать! – рыкаю я в третий раз подряд, и Влад наконец соглашается поступить по-моему, сдавая назад, чтобы вынырнуть из основного потока машин и свернуть в другую сторону, туда, где пробки нет…

– Женщина, двадцать восемь лет, роды начались чуть раньше срока… – оттарабанивает Влад, затаскивая меня в холл больницы.

– Схватки каждые три минуты, – сообщаю я севшим голосом, моля только об одном: чтобы мне дали сесть или лучше лечь.

Нас встречают на входе, но выражения лиц у медсестер явно недовольные. За семь лет брака я научилась различать недовольство даже на внешне доброжелательных лицах.

– Нам очень жаль, но прямо сейчас мест нет… Мы можем отвести вас в трехместную палату и поискать кого-нибудь, кто сможет принять роды, но…

– Вы с ума сошли? – рычит Влад. – Вы знаете, кто это? Алина Алексеевна Зыбина!

– Зыбина? – переспрашивают у него растерянно.

– Супруга Давида Кирилловича Зыбина, первого заместителя Федеральной налоговой службы Российской Федерации, твою мать! – у него аж глаза загораются, так он гордится быть на службе у моего мужа.

– Твою мать, – тихо повторяет кто-то из персонала, а на первый план тут же выходит аккуратная женщина-доктор явно из руководства больницы:

– Алина Алексеевна, здравствуйте, мы сейчас все организуем! Отдельную палату и врачей. Мы просто не знали, что вы планируете рожать в нашей больнице… Но мы очень рады…

– Да сделайте уже что-нибудь! – прерываю я взволнованную женщину, почти вставая на колени от боли. Влад с трудом удерживает меня. Рядом тут же материализуется каталка, на которую меня осторожно усаживают, а две медсестры, бегущие впереди, распахивают перед нами все двери.

Как же меняется мир, когда у тебя есть статус, власть и деньги! Можно сразу надевать розовые очки и мчаться вперед и вверх, без лишнего стеснения сшибая все и всех на своем пути… Прямо как я со своим огромным пузом! И мне сейчас, честно говоря, глубоко насрать, кто и что обо мне подумает… Богатенькая стерва? Выскочка? Мажорка? Пускай! Только, пожалуйста, вытащите из меня ребенка, это адская боль!

– Ваш супруг приехал, – сообщает кто-то из врачей, пока я, спустя полчаса, истекая кровью, потом и слезами, тужусь, выталкивая из себя свою маленькую и уже горячо любимую дочку. Супруг – последний, кого я хочу сейчас видеть, поэтому я даже не киваю в ответ, продолжая цепляться пальцами за поручни больничной кровати. Боль накатывает волнами, я едва успеваю дышать, вздыбленные вены, взмокшие волосы, напряженные мышцы и усталость, разливающаяся по всему телу, мешают думать, мешают сосредоточиться, но я из последних сил заставляю свое тело работать, выталкивать, выталкивать, выталкивать…

Наконец раздается долгожданный детский плач, и я с облегчением выдыхаю. По щекам струятся слезы счастья. Новорожденную дочку вытирают и сразу прикладывают к моей груди. Маленькая, горячая, такая красная, смешная, с заплывшими глазками и причмокивающими губками, она кажется мне ангелом, спустившимся с небес. Я целую ее тонкие, почти прозрачные пальчики, сладкие щечки, закрытые глазки, и эти первые, самые важные прикосновения излечивают всю мою боль…

– Предварительно, у вас совершенно здоровая, чудесная дочка, – сообщает доктор.

– Спасибо, – говорю я и снова целую малышку: – Привет, Ксеня.

– Мы унесем ее ненадолго, чтобы искупать, взвесить и сделать другие необходимые вещи…

– Конечно, – я киваю. Это стандартные процедуры, переживать не о чем.

Малышку уносят, и только тогда я берусь за телефон.

Сначала набираю сообщение мужу:

«Я родила. Ребенок здоров. Твоя обивка в полном порядке».

Потом отыскиваю в телефонной книге Пашу:

«У тебя родилась дочка! Она просто чудо! С нами все хорошо!»

Ответ от Паши приходит моментально:

«Любимая, я так счастлив! Спасибо! Целуй от меня нашу Ксюшеньку!»

Через некоторое время, переведенная в палату и немного отдохнувшая, я резко посыпаюсь от дверного стука: ко мне заходит Давид.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, поднимаясь на подушках и сразу напрягаясь от одного его присутствия. Я замечаю в его руках букет, но он неожиданно швыряет его на пол:

– Она умерла, Алина.

– Что? – не понимаю я. – Кто умер? – первым делом я думаю про его мать, давно уже страдающую сердечными заболеваниями, но супруг молчит и мрачно сверлит меня взглядом:

– Твоя дочь.

– Что за… бред? – растерянно переспрашиваю я. – Я видела ее полчаса назад, и доктор сказал, она совершенно здорова…

– Так и было на первый взгляд. Но она умерла. Внезапная остановка сердца. Реаниматологи ничего не смогли сделать. Мне так жаль.

– Что ты такое говоришь?! – взвизгиваю я. – Как ты можешь?! Что ты сделал с ней?! Где моя дочь?!

– Хочешь посмотреть на ее тело? – хмыкает он мрачно.

– Не хочу! Я тебе просто не верю! Позови врача! – я тянусь к тревожной кнопке, но Давид перехватывает мое запястье, сжимая до боли:

– Врач уже не поможет.

– Что ты сделал с моей дочерью, ублюдок?!

Он ударяет меня по щеке, голова дергается, как у тряпичной куклы, но я кричу снова:

– Что ты сделал с ней?!

За восемь месяцев до этого.

– Сколько можно возиться, черт возьми, Алина?!

Голос Давида над самым ухом заставляет вздрогнуть. Уже столько лет брака прошло, а я так и не научилась различать его неслышные шаги по мягкому персидскому ковру нашей спальни. Давид просто обожает персидские ковры: тягучие, тяжелые, покрытые лабиринтами узоров, а главное – чертовски дорогие. А я ненавижу их: закрывая плотным слоем полы и стены нашего дома, они словно сужают пространство, мешают дышать, рябят в глазах пестрыми завитками… У меня от них кружится голова. Да и домработнице приходится убиваться, каждые три дня вычищая их пылесосом в особом деликатном режиме и на всех трех этажах особняка… Зато дорого-богато, статусно, роскошно.