Дно было песчаным, с мелкими камешками и каким-то мусором, который я кое-как попыталась убрать, но не слишком успешно. Подушки, конечно, нет, только руку можно подложить, да и ложиться головой и волосами на песок как-то не слишком приятно, а делать нечего. Гарпун я положила рядом, поближе к выходу из убежища, будто он мог меня защитить от внешней угрозы, сама постаралась забиться поглубже, кое-как скрутив хвост, так что хвостовой плавник укрыли мои плечи подобием покрывала. Холода я не чувствовала, но мне было зябко – не физически, это было скорее психологическое ощущение. Не хватало одеяла, подушки, хотя бы костра и света звезд, ощущения, того, что вокруг люди, что есть где-то там далеко, но все же есть полиция, и тебе помогут, если попросить.

М-да, здесь люди для меня – опасность, а не спасение, они вон пытались меня гарпуном проткнуть. Повезло только, что я сумела извлечь из этой ситуации какую-то пользу.

Вяло колупались в измученном разуме мысли. Можно найти необитаемый остров и спать на берегу. Но будет ли так лучше? Безопаснее? А вдруг за ночь моя чешуя пересохнет, и я заболею? Представила себе свой хвост шелушащийся и облезлый – не понравилась.

С другой стороны, а вдруг, как в фильмах, когда мой хвост высохнет, я стану человеком? Было бы классно. Правда, в таких фильмах любая капля воды могла превратить обратно в русалку, что не очень, но все же… Это определенно надо проверить. И, быть может, сорвать на том острове несколько фруктов. Все же диета из одних устриц (и потенциально рыбы) – это не слишком здоровое питание, нужны же еще витамины.

Но рыбы же как-то на рыбе живут?..

А с другой стороны, я же русалка – наполовину человек. Вдруг у меня может быть цинга или другие болезни?

Можно все же попробовать какие-нибудь водоросли, только не те, другие. Но и остров поискать тоже. И, может, показаться другим людям, может в других странах не такие люди агрессивные?.. А, может, еще чем кинут… полезным…

Может-может-может… или не может. Одни гадания.

Мысли путались, не позволяя утонуть в сновидениях. Столько всего надо сделать, столько всего организовать, о стольком подумать, но мысли скакали между разных идей, как чокнутые кузнечики.

Жестко на песке, неудобно, некомфортно. Это только на теплом пляже на отдыхе он кажется уютным и мягким, а вот на дне морском – колючий и жесткий. Можно, конечно, завтра нарвать каких-нибудь водорослей и устроить себе что-то вроде лежанки. Можно даже попытаться из тех широких жестких растений-лент сплести что-то вроде рогожки. Только вот я на дне морском, и тут не сено, оно не высохнет. Это свежая и мокрая трава, в которой немедленно заведутся какие-нибудь жуки… в смысле, рачки, креветки, короче, какая-нибудь местная мелкая живность, которая биологически занимается уничтожением отмерших остатков растений. У нас это делают от жуков до плесеней и грибов, кто это делает под водой, не знаю, да и не очень интересно. Понятно одно – если такую кровать делать, то ее придется менять едва ли не каждый день, а так можно быстренько вокруг всю «траву» истребить и заодно нарушить какую-нибудь пищевую цепочку.

Вообще, очевидно, что мои «земные» нормы, идеи, шаблоны в этом подводном мире вообще никак не работают. Даже если прикинуть фантастическое, что я смогу, как древние люди, убить какую-нибудь морскую тварь вроде акулы или динозавра (которых, слава Богу, я еще не встречала), я не смогу выделать его шкуру и устроить себе из нее подводный вигвам – шкура просто стухнет и все.

Хорошо, что я хотя бы не ощущаю холода. Впрочем, как и тепла. Мне не темно, не светло… вообще никак! Это бесит.

Я перевернулась на другой бок, упершись лицом в холодный камень. Кажется, это гранит – на темно-красном камне виднелись черные прожилки и белые точечки. Как в Московском метро, только камень не выглажен до идеального блеска, но все же довольно гладок.

Ладно. Ладно. «Я подумаю об этом завтра» – как говорила Скарлет из Унесенных ветром. Да и статью психолога я как-то читала о том, как важно не зацикливаться на том, что не в силах изменить.

Но как же это сложно!

Это как говорить себе «не думай о белой обезьяне» – и ее образ немедленно всплывает в голове.

Надо просто спать. Спать. Спать.

Можно считать слонов. Маленькие слоники, держа друг друга за хвосты, цепочкой идут мимо. И я их считаю:

«Раз слон, два слон, три слон…»

Мало кто знает, что американцы считают овец, потому что слово «овца» на английском созвучно со словом «спать». Поэтому по-русски самое близкое – считать слонов, «слон» звучит почти как «сон». Раз слон, два сон, три сон.

Медленно и грустно марширующие мимо слоники с большими смешными ушами, сочувственно поглядывали на меня маленькими глазками, бредя по песчаному берегу над морем. Они хоть и умеют плавать, но в море им нельзя, я как-то видела репортаж о том, как слона унесло едва ли не в открытый океан – потом едва до берега добуксировали.

Сто двадцать пятый слон, сто двадцать шестой сон…

Я проснулась… в непонятное время суток. Я не знала, утро ли сейчас, день или ночь – я видела в темноте так же, как и на свету, а, чтобы узнать, взошло ли солнце, надо было вылезти из моего импровизированного укрытия и взглянуть наверх. Но я не торопилась.

Я не сразу поняла, что изменилось. Было… странно. Уютнее, чем вчера.

Нет, песок был все так же тверд по сравнению с матрасом, не было одеяла, а подле моего хвоста кто-то шебуршился, будто назойливый жук. Но я не двигалась пока и лежала, пытаясь осознать, что изменилось.

А потом поняла – я слышала Море.

Это открытие заставило меня дернуться и булькнуть. Я замерла, чтобы не удариться о низко нависающую надо мной скалу. Пузырьки, выскользнувшие из моего рта, поднялись до импровизированного потолка, уткнулись в него и медленно поползли по уклону, пока не высвободились из каменного плена и не заспешили навстречу солнцу. Да, на поверхности все же было утро.

Рачок все еще суетился у моего хвоста, не то пытаясь его переползти, не то делая подкоп. Я недовольно обхватила пальцами его панцирь. Поднесла к глазам, внимательно разглядывая. В принципе, это ведь тоже еда, только мелкая и суетливая. Рачок, будто не понимая опасности, лупал на меня бессмысленными глазами и размахивал листиком водоросли в левой клешне. Я просто выпнула его из своего убежища, впрочем, потом выбралась и сама, не забыв прихватить трофейный гарпун.

Надо завтракать, за едой мне всегда лучше думается. Я уже привычно намотала веревку на руку, прижала к себе гарпун, чтобы не мешал гидродинамике, и решительно направилась на поиски раковин.

Море было наполнено звуками, совсем не так, как было вчера. Точнее… вчера я слышала только шум воды в ушах, как обычный человек, а вот сегодня… сегодня я слышала, как щелкают клешнями двое сцепившихся неподалеку из-за чего-то краба, как плещется вода, рассекаемая телом большого медленно плывущего с открытом ртом ската, слышала всплеск от хвоста вспугнутой им рыбешки.

Это было… это было странно, непривычно, но успокаивало. Если раньше я была окружена практически постоянной тишиной, разбавленной биением крови в ушах, то теперь…. Это как идти по городу в наушниках, ничего не слыша, а потом их снять – и уже не только видеть, но и слышать пешеходов вокруг, машины, автобусы, фуры. Это как… это как ощущать их движение, ожидать их приближение, даже когда не видишь.

Только вновь получив это чувство, я поняла, как много оно значит, даже если сейчас разговаривать не с кем.

В этот раз раковины раскрывались передо мной с отчетливым хрустом, и это тоже доставляло мне огромное удовольствие. Слышать. Чувствовать. Жить. Я нашла другую полянку неподалеку от своего импровизированного жилища у скал, на дне здесь лежали уже знакомые мне округлые крупные моллюски, а вот на скале были прилеплены чуть помельче размером, но с интересной волнистой раковиной. На вкус они понравились мне еще больше, будто немного пряные. Еще я выбрала несколько больших раковин, и в двух из них нашла по крупной жемчужине.