Литмир - Электронная Библиотека

Порой не так абсурден сам абсурд, как попытки объяснить его рационально )))

Вера в то, что раз удовлетворение базовых потребностей для человека главенствует, то поэтому на первый план и выходят объективные условия среды, дающие возможности для такого удовлетворения, сильно наивна. Это не работает так просто и линейно. Объективные условия среды (климат, пищевой ресурс и т.д.) сначала должны быть осмыслены человеком, специфически проинтерпретированы, и уже в зависимости от этого подобающим образом использованы (или не использованы). Но есть ли гарантии, что всё действительно будет осмыслено адекватно? Конечно, нет. И примеров этому множество. Сколько тысячелетий (а где-то и сейчас) люди лечили болезни кровопусканием? Сколько столетий в косметических и медицинских целях люди использовали губительные ртуть, свинец и мышьяк?

Исходя из того, что всё происходит в силу неких "объективных причин", и что условия существования самым прямым образом определяют поведение человека, его ценности и т.д., марксизм приходил к выводу, что всё, что современного человека окружает (наука, государства, социальные институты) – было неизбежностью. Якобы весь исторический процесс следует какому-то логическому сценарию, который можно понять. Он точно есть, его просто надо понять. Ну а раз во всём этом есть своя логика, то человек превращался лишь в пылинку, несомую ветром исторического процесса в строго заданном направлении. И даже человеческий разум пропадала нужда рассматривать как-то отдельно, так как всё его поведение, все его реакции по умолчанию считались разумными. То есть рациональность оказывалась фактором самого бытия.

Чтобы как-то объяснить примеры тех человеческих обществ, которые в разных оконечностях мира до сих пор промышляют охотой и собирательством, ведут кочевой образ жизни и ни о каких государствах по-прежнему не ведают, было объявлено, что они просто находятся на одной из предшествующих "стадий" того самого неумолимого исторического процесса. Такое представление о неминуемых "стадиях" развития человеческого общества было названо эволюционизмом, и его всегда сильно критиковали на Западе, а со второй половины XX века стали критиковать и на постсоветском пространстве.

"Начавшееся в 50-е гг. прошлого столетия медленное расшатывание негибкой и нереалистической моргановско-энгельсовской схемы продолжается вплоть до наших дней. И до сих пор, пожалуй, полностью не преодолен главный ее порок: однолинейный эволюционизм; представление о единообразии путей ранней социальной эволюции, о возможности мысленно прочертить некую генеральную линию, выявить некий общий путь, на отдельных этапах которого универсальные организационные системы и культурные стереотипы последовательно сменяли друг друга" (Артёмова, 2009, с. 66).

Учёные указывают, что история первобытного общества, преподносимая как нечто само собой разумеющееся и чётко установленное, в действительности представляет собой лишь "мыслительный конструкт, прекрасный своей логичностью" (Алаев, с. 348).

"Она подчиняется строгим закономерностям. Это наперёд заданный остов, костяк, который заполнен материалом по свободной воле исследователя. Материал этот взят из разных районов земного шара, от разных племён и народностей и расставлен по ступеням воображаемого прогресса без какого бы то ни было обоснования. Так называемая история первобытного общества в работах выдающихся социологов и философов прослежена буквально шаг за шагом. Но некоторое неудобство этой истории заключается в том, что эти шаги делали разные народы. Одни народы делали один шаг, а следующий шаг делали совсем иные народы, живущие на другом континенте, о которых не было известно, сделали ли они первый шаг. Это квази-история, или эрзац-история" (Алаев, с. 349).

"Стремление всегда и везде видеть исторические тенденции и законы проявляющимися однотипно (или даже одинаково) приводит к искаженному пониманию исторической реальности" (Бондаренко, Гринин, Коротаев, 2006).

Гипотезы марксизма сильно опирались на дарвиновскую теорию эволюции, согласно которой выживает наиболее приспособленный (то есть снова акцент на чём-то объективно важном для выживания) и затем передаёт свои признаки последующим поколениям. Исходя из этого, все морфологические особенности животных и растений стали мыслиться как необходимые для адаптации в конкретной среде, иначе говоря, возникает та самая мысль, что раз некий признак у животного есть, значит, он был важен для выживания его предков. Но в 1960-е получила распространение так называемая нейтральная теория эволюции, которая предложила смотреть на некоторые (или даже на многие) признаки животных как на случайные, не имеющие адаптивной роли (Kimura, 1968), и чтобы они затем распространились среди потомков, не требуется никаких специфических условий. Случайность как фактор эволюции популярна в науке и по сей день.

Поэтому и представление, что развитие общественной жизни идёт по каким-то незыблемым законам, оказалось той самой наивной рационализацией, беспочвенной верой, что всё происходит в силу какой-то "объективной необходимости". По этой же причине антропология более ста лет безуспешно билась и над отгадкой феномена брака – союза мужчины и женщины. Да, кого-то это может удивить, но наука до сих пор так и не нашла однозначного и убедительного ответа, как и зачем когда-то в древности мужчина и женщина стали образовывать пару (ведь наши ближайшие родственники обезьяны так не делают). Попытке подойти к разгадке этой тайны с неожиданной стороны всецело посвящена моя книга "Миф моногамии, семьи и мужчины", и к выводам её я вкратце вернусь здесь позже, а пока лишь замечу, что безуспешность всех предыдущих объяснений возникновения брака упиралась как раз в веру, что раз брак существует, значит, в этом есть какая-то "объективная необходимость", значит, так когда-то продиктовали сами условия жизни. Но это совсем не так.

Часть мыслителей твердит, что брак был вопросом выживания (для крестьян) и регулятором наследования (для знати), и потому, глядя на современный брак с этих позиций, они вынужденно приходят к заключению, что раз брак существует по сей день, значит, он по-прежнему является вопросом выживания или же регулятором потоков собственности. Но о какой собственности можно говорить сейчас, когда у многих её попросту нет – ни квартиры, ни даже машины, и всё большую популярность набирает тенденция совместного потребления (sharing economy)? О каком вопросе выживания можно говорить сейчас, когда никто из нас не вынужден возделывать свою землю и пасти скот, а ежедневные походы в офис вполне снабжают нас всеми необходимыми средствами к существованию? Сейчас не нужно вступать в брак или рожать детей, чтобы обеспечить себя необходимой рабочей силой и поддержкой. Но в брак как вступали, так и вступают (и будут вступать ещё многие десятилетия). Так причём здесь вопрос выживания и частной собственности? Почему отдельные лица однажды смогли просто решить не вступать в брак и не заводить детей и тут же не умерли с голоду? Почему ровно так же не может решить и кто-то другой и вообще все остальные?

И только если подойти к браку как к институту, основанному на иррациональной почве, его можно понять гораздо лучше (почему основное насилие сосредоточено именно в семье, почему брак не устраивает женщин больше, чем мужчин, и многое другое). Парадокс в том, что попытки объяснить брак рациональными причинами сами по себе оказываются иррациональными. Чуть дальше я раскрою этот вопрос подробнее.

Среда – не главное

Гипотеза, будто всё упирается в факторы природной среды, будто бы сама среда каким-то чётким способом диктует условия обращения с ней, так и осталась гипотезой, так как современной науке известно много примеров, когда в одинаковых климатических условиях развивались сильно отличающиеся общества. Почему земледельческие народы повсеместно соседствуют со скотоводами или с охотниками-собирателями, которые переходить к земледелию ни за что не хотят? На просторах Кении скотоводы масаи соседствуют с земледельцами кикуйю, и они взаимно презирают образ жизни друг друга: если масаи постоянно кочуют со своими стадами, и для них гордость быть свободными, то для кикуйю "важнее всего священные узы, привязывающие их семьи к земле, которую когда-то обрабатывали их предки. Идеал кикуйю – родиться, жить и умереть на земле семьи; бродить, а потом умереть под открытым небом – значит быть бездомным и в этом мире, и в потустороннем. Только захоронение в священной земле предков может гарантировать кикуйю счастливую жизнь на полях загробного мира" (Тёрнбулл, 1981).

5
{"b":"765340","o":1}