Как-то мой друг-марксист, согласно своей религиозной традиции привыкший видеть в поведении человека именно рациональное, изрёк указанный выше тезис, мол, за века практики люди бы уразумели, что нечто не работает, а потому отказались бы от этого.

– Да? – удивился я. – И почему же тогда они до сих пор верят в бога?

Наивной рационализацией оказывается и популярное объяснение манеры некоторых северных народов (чукчи, эскимосы) обмениваться жёнами или предлагать их гостям: очень убедительным кажется мнение, будто это обусловлено малыми размерами популяций, вследствие чего им необходим приток новой крови для большего генетического разнообразия и поддержания здоровья группы. Но это совершенно неправильное объяснение (к тому же подразумевающее, что чукчи имеют смутное представление о генетике и об основах крепкого иммунитета). В действительности "обмен жёнами" практикуют и охотники-собиратели других географических широт, где социальные контакты очень интенсивны, и на малые размеры популяций жаловаться не приходится – например, некоторые австралийские аборигены (Берндт, Берндт, с. 138), которые даже устраивают полноценные оргии во время обряда Кунапипи. И антропологам прекрасно известно, что дело совсем не в каком-то генетическом "оздоровлении популяции", а просто в налаживании социальных связей между мужчинами. "Временное снятие обычно действующих половых запретов, широко известное как гурангара, – неотъемлемая часть Кунапипи. Говорится, что оно устанавливает добрую волю, укрепляет дружеские связи, теснее сближая различные группы" (Элиаде, 1998). У тех же чукчей последствия этого обмена жёнами носят говорящее название "товарищество по жене" (Верещака, 2013). Потому все эти представления, будто такие сексуальные практики предназначены для "обновления популяции" – это просто фантазии современного западного обывателя, привыкшего во всём видеть нечто рациональное (и тем самым проявляя собственную иррациональность).

Другим примером наивной рационализации является объяснение табу инцеста – запрета во всех человеческих культурах на сексуальную связь между близкими родственниками. Социологи и часть антропологов по-прежнему считают это табу древним правилом, которое якобы однажды было выработано с целью большего расширения социальных связей и препятствования замыканию их в каком-то ограниченном круге. Звучит удивительно логично. Но на деле все эти построения рушатся о факты зоологи вообще и приматологии в частности – в животном мире инцестуозные связи так же редки, как и у людей, хотя никаких табу, никаких обязывающих культурных запретов там нет (см. Соболев, 2020а, с. 262). Люди (как и прочие животные), вопреки и фантазиям Фрейда, просто не испытывают сексуального влечения к тем, с кем росли с самого детства.

Историки давно ломают голову, как около 10-12 тысяч лет назад люди решили перейти к выращиванию пшеницы, ведь в ту пору дикий её предок представлял собой очень хилое зрелище – это была совсем ещё не та пшеница с богатыми золотистыми колосьями, из которых можно собрать достаточно зерна и приготовить хлеб. Тогда действительно как могло быть начато культивирование древнего предка пшеницы, если он выглядел совсем малопривлекательным? А возможно всё дело в тяге людей к празднествам. В последние годы всё активнее распространяется гипотеза, будто древние люди поначалу использовали предка современной пшеницы исключительно с целью получения алкогольного напитка. Зёрна пережёвывались или толклись, смешивались со слюной или водой, а затем сплёвывались в чан, – если дать постоять такой смеси некоторое время, то под действием слюны начинается процесс брожения, и получается лёгкая брага. Так до сих пор получают своеобразное пиво в разных районах мира (южноамериканская чича, маниоковое нихаманчи (nihamanchi), кучиками саке). Гипотеза, что культивация зерновых обязана производству пива, впервые была высказана ещё в середине прошлого века в коллективной научной статье с говорящим названием "Когда-то человек жил одним только пивом?" (Braidwood et al., 1953). Из-за крепкой оболочки злаки были признаны более подходящими для приготовления каши или пива, но не для хлеба (причём в итоге акцент был сделан, конечно, именно на каше). Но три десятилетия спустя другое исследование показало, что диета, содержащая пиво, гораздо питательнее, чем диета с кашей и хлебом (Katz, Voigt, 1986). Конечно, это может быть лишь очередным примером наивной рационализации – да скорее всего, так и есть, и дело совсем не в питательной ценности, а именно в увеселительных свойствах продукта или даже в его способствовании погружению в трансовые состояния в ритуальных целях. Следы алкоголя обнаружены в древнейших культовых комплексах Ближнего Востока, датированных самой зарёй возделывания злаков (12-10 тысяч лет до н. э.). В огромных известняковых сосудах остались следы солей щавелевой кислоты, образующейся в ходе настаивания и брожения зерновых, что позволяет исследователям говорить о производстве солода и пива. Что важно, приготовление и употребление этих напитков имело церемониальный характер и происходило в специальных культовых мегалитических комплексах, и, скорее всего, носило массовый характер, который можно было бы окрестить "народным гулянием" с религиозным окрасом. Таким образом, "открытие процесса ферментации и использование пива в социальной и религиозной жизни могло стать одной из причин инициации процесса доместикации злаков" (Корниенко, 2018). И на территории Китая первейшие следы одомашненных злаков сопровождаются следами алкоголя (Liu, 2021), причём в таком археологическом контексте, что учёные вынуждены говорить о массовых возлияниях в рамках пиршеств, устраиваемых высокостатусными людьми с целью поддержания внутренней солидарности общины.

"К изменению основ экономики вели не новые, связанные с природными изменениями условия выживания, а общественные потребности, вызванные особенностями функционировавшей в регионе религиозной системы" (Шмидт, 2011, с. 250).

Если эта гипотеза верна, то зарождением зерноводства люди обязаны либо своему стремлению расслабиться, либо (что вероятнее) отправлению ритуалов, связанных с миром представлений, а не какому-то рациональному плану по утолению голода. Дальше я покажу, что, возможно, и скотоводство возникло совсем не с целью потребления молока или мяса, а из-за вопроса престижа или же для ритуальных практик.

Попыток рационального подхода к поведению людей очень много. В таком случае нечто, возникшее даже совершенно случайно, может получить самое замысловатое объяснение, нередко кажущееся очень логичным. Но на деле это не работает так просто. Антропологи указывают, что нет никаких реальных доказательств, что все эти традиции возникали именно по тем причинам, какие нам сейчас кажутся разумными (Дуглас, с.59), а такая любимая отсылка к объяснению многих традиций и ритуалов "соображениями гигиены – это чистая фантазия" (с. 109). Реальная же причина могла быть вообще какой угодно, а все попытки объяснить это какой-то разумной подоплёкой – это именно наша наивная рационализация. Ловушка в том, что объяснение, опирающееся о кажущуюся разумность древних людей, сразу же кажется нам и наиболее убедительным. В этой же логике идут рассуждения "народных лингвистов", пытающихся понять происхождение термина "семья": у них непременно выходит "семь Я", хотя любой академический лингвист укажет, что этим словом в старину обозначали челядь, рабов, а историк добавит, что в давние времена семья в современном нам понимании и вовсе отсутствовала (см. Соболев, 2020а, с. 89).

Если верить в исходную и необоримую рациональность человека, то неизбежно приходится признать, что действительно всё, что когда-либо делали люди, было прямо связано с объективными условиями среды и приносило какую-то реальную пользу. Даже человеческие жертвоприношения.