Образ мира может быть очень причудливым. И в силу этой причудливости подталкивать к столь же причудливому поведению. Для этого не требуются какие-то реальные внешние условия, достаточно лишь своеобразного осмысления мира. То есть реакция на мир не оказывается непременно вынужденной и неизбежной, зачастую она просто произвольна и потому абсурдна.

К примеру, традиция изоляции невесты незадолго перед свадьбой (славянское "сидеть в невестах"), когда все дела за неё начинают делать подруги или другие близкие женщины, – она также отмечена у племён почти по всей планете. Шутливый нынче обычай требования выкупа за невесту ("у вас товар, у нас – купец") также уходит корнями в доисторическое африканское прошлое, когда женихи совершенно реально платили родне невесты, чтобы заполучить её. В древности перед свадьбой к невесте приглашался шаман, который должен был дефлорировать её (как правило, каким-нибудь искусственным предметом): считалось, что так он убивает змей внутри, и путь для жениха будет очищен. Тысячелетия спустя шаман по-прежнему жив, он трансформируется в друга жениха (дружка), по народным поверьям который отныне якобы должен переспать с подружкой невесты. Мало кто знает, что исходно он должен был проделать это с самой невестой.

Всё когда-то (мнимо) важное со временем карнавализируется – но не умирает. Курьёзные представления древних о мире никуда не исчезают. Они трансформируются в веках, сбрасывая одну личину за другой, но уверенно продолжают пронизывать культуру и дальше.

Да и сам брак – зачем люди в него вступают? Это лишь кажется, что с браком всё ясно, понятно, но в действительности наука до сих пор не знает, почему когда-то в древности люди стали образовывать пары. Придумано множество гипотез, но среди них мало реально убедительных (см. подробнее Соболев, 2020а). Как отвечали о браке этнографам канадские эскимосы: "Мы поступаем так, потому что так поступали наши родители. Мы повторяем древние истории так, как нам их рассказали. Вы всегда хотите, чтобы сверхъестественные вещи имели какой-нибудь смысл, а мы не беспокоимся по этому поводу. Мы довольны тем, что мы этого не понимаем" (Рулан, 2000, с. 59). Что забавно, ответы моих женатых друзей на вопрос, зачем они вступили в брак, очень схожи с ответами эскимосов: они не знают точно. Просто так принято. Но обычно никто особо и не заморачивается.

Как видно, человеку совсем не обязательно понимать смысл чего-то, чтобы это делать. Можно жить одному? Можно. Можно жить с друзьями? Можно. Просто так не принято. Принято жить в браке.

Сколько ошибок может быть в образе мира у среднего человека? И как много ненужных действий он совершает, ориентируясь по этой неправильной карте? Если допустить, что многие ошибки в образе мира достались нам из древности, а древний человек по интеллекту был где-то между шимпанзе и современным аборигеном, бубном призывающим дождь и общающимся с "духами предков" при раскуривании марихуаны, то масштаб проблемы может быть очень велик.

Риск создания ошибочного образа мира заложен в самой природе построения человеческого поведения: через подражание и наблюдение за Другими. Выстраивать собственное поведение и формировать ценности человек способен лишь с оглядкой на Других. Ориентируясь на Других, он понимает, что хорошо, а что плохо, что имеет значение, а что – нет. Иначе говоря, создание собственного образа мира во многом происходит за счёт перенимания образа мира Других. Такие массовые явления, как престиж и мода, когда все стараются соотносить себя с остальными, демонстрируют это во всей полноте.

Упавший ребёнок пытается понять, что чувствовать и как себя вести, мгновенно поворачивая голову в поисках реакции взрослых. В присутствии других людей, увидев что-то необычное или пугающее, мы в первую очередь смотрим на реакцию остальных, чтобы понять, действительно ли это что-то необычное и пугающее или же мы что-то не так поняли. Даже собственные эмоциональные реакции человек определяет через реакции Других: шутки, сопровождаемые закадровым смехом, ему действительно кажутся смешнее (Cai et al., 2019). Наша оценка привлекательности кого-либо зависит от того, знаем ли мы, как прежде его оценили другие (Klucharev et al., 2009). То есть в формировании нашей оценки участвует оценка окружающих. Это буквально означает, что нам нужен чужой взгляд на вещи, чтобы сформировать собственный.

Науке прекрасно известно, что младенцы входят в социальный мир через подражание (Газзанига, 2017, с. 205), и навык подражания развит у них даже лучше, чем у шимпанзе (Фирсов, 1972, с. 81; Фирсов, 1982, с. 20). Даже факт прямохождения ребёнка оказывается результатом подражания взрослым – ведь ребёнок, выращенный собаками, бегает на четвереньках и пытается лаять.

Конечно, перенимание ребёнком поведения взрослых происходит не слепо, а с учётом прочих возможных факторов, то есть в подражании есть непременная интеллектуальная составляющая. Когда 14-месячные дети видят, как взрослый выключает светильник путём нажатия кнопки лбом, то потом проделывают операцию аналогичным образом, но если же при выключении светильника лбом руки взрослого будут чем-либо заняты, то дети не скопируют действие, а выключат прибор рукой (Gergely et al., 2002). То есть, если какое-то необычное действие находит в понимании ребёнка объяснение, оно не имитируется, поскольку ему понятна его причина, и он может выбрать другие пути; имитируется же именно непонятое поведение. Если взрослый делает нечто, причин чего не видно, ребёнку проще предположить, что причины такие есть, просто ему пока неизвестны, а потому лучше сделать "как принято", "на всякий случай".

Это как история молодой американки, вышедшей замуж и покинувшей отчий дом, которая однажды пригласила родителей на ужин. Увидевшая стол мама спросила:

– Зачем ты накрыла индейку металлическим колпаком?

– Мама, но ведь ты, сколько помню, сама всегда так делала, – удивилась дочь.

– Да, – улыбнулась мать, – но у тебя же дома нет голодного кота…

Непонятое поведение имеет больше шансов на имитацию, тогда как понятое поведение имеет все шансы на модификацию или вовсе на отказ от него (в зависимости от обстоятельств). Иными словами, непонятое поведение может копироваться с максимальным тщанием, доходящим до иррациональности, а заодно может служить отличным механизмом слепого подчинения традиции. В этом и есть опасность непонятого имитируемого поведения: оно может даже тысячелетиями воспроизводится по всё тому же принципу "так принято" или "на всякий случай". Так рождаются традиции – нечто, транслирующее ценности, давно утратившие актуальность.

Зародившееся около 3 тысяч лет назад рукопожатие изначально демонстрировало отсутствие у парламентариев спрятанного оружия – прошли века, исходное предназначение жеста себя изжило, но сам он остался. Часто можно слышать, что современное рукопожатие – это жест уважения, но это неправда, поскольку руку пожимают все, даже те, кто недолюбливают друг друга. Это просто превратилось в пресловутое "так принято".

Изучение нейронных механизмов подражания привело их первооткрывателя Джакомо Ризолатти к заключению, что "имитация – основа всей нашей культуры, она лежит в основе множества социальных функций" (цит. по Семенович, 2010, с. 61). Осознание фундаментальной роли подражания в становлении всего человеческого также привело философа Рене Жирара к заключению: "Если люди вдруг перестанут подражать, исчезнут все формы культуры" (Жирар, 2016, с. 8). Если Ризолатти и Жирар правы (а они правы), то возникает вопрос: какая часть культурных норм и общественных институтов может существовать только благодаря имитации по причине их непонятости людьми?

Впрочем, вопрос этот риторический.