Я потираю лысую голову и киваю, чувствуя, как отчаянно бьется в груди сердце. Слушаю Полеха и не могу поверить, что мне так повезло. Возможно, впервые в жизни!

Перед тем как выпустить на свободу, Полех передает мне темный комбинезон и берцы на плотной подошве – такую одежду носят почти все рабочие.

– Ты в промышленном районе, рядом с фабрикой, – поясняет он. – Натянешь на голову капюшон и сольешься с толпой. Обойдешь городскую свалку, свернешь налево, спустишься по ступеням до небольшой металлической двери. Постучишь трижды и скажешь, что тебя послал Полех Ржавый. Все поняла?

Киваю и, не сдержав порыва, целую Полеха в сухую, пергаментную щеку. И, прежде чем выйти, замечаю, как из его красивых глаз скатывается слеза. Он неловко утирает ее рукавом и машет мне так, как махал бы собственной дочери, выпуская ее на свободу.

Думаю, она бы радовалась не меньше моего!

Даже городской свалке, где собраны в огромные кучи проржавевшая робототехника, машины, бытовые приборы и даже отслужившие свой век мини-реакторы. Они сейчас стоят копейки. Каждый может себе позволить. Это так просто – обзавестись дома собственным реактором, быть как все, закрывая глаза на возможные последствия. Их ведь это не коснется. Мутантов не существует. А если и есть, то они, скорее, исключение из правил.

Эту идею плотно вогнало в затылки граждан правительство. И Рон Купринг причастен к этому, как никто другой.

Рассуждая подобным образом, двигаюсь в указанном Полехом направлении. Вдыхаю полной грудью задымленный городским смогом воздух. На улице темно: за время полета на город опустился вечер. На углу торговец что-то жарит на открытом огне, и я вспоминаю, что не ела с самого завтрака. Только денег нет – карманы пусты, как и брюхо.

Впрочем, может, оно и к лучшему. Уж больно надетый на шпажки шашлык напоминает очертаниями крысу. Кажется, я отчетливо разглядела длинный хвост. М-да, разбаловали меня в «Лазурите». Сегодня на ужин подают запеченного в сливочном соусе кролика, салат из свежих овощей и наверняка угостят вином, щедро сдобренным снотворным. А меж тем для простых работяг даже крысятина – неслыханное лакомство.

А вот и спуск вниз, и мои рифленые подошвы оставляют на пропыленных ступенях отчетливые следы. Кажется, этой дверью пользуются нечасто. Вон, даже петли проржавели. В сознании бьется тревожная мыль: вдруг Полех обманул? И нет никакого лагеря сопротивления. Или его уже «накрыли» полицейские, а сам Полех еще не в курсе?

– Нет, нельзя думать так! – предупреждаю себя. Трижды стучу в дверь.

В ответ – тишина. И только где-то над головой шумит пропеллером вертолет.

Машинально прижимаюсь к стене, практически сливаясь с ней. Слишком боюсь, что до меня доберутся раньше, чем сумею осуществить задуманное.

Стучусь еще раз. А потом еще. От отчаяния барабаню в дверь ногами, уже не боясь привлечь внимание случайных прохожих. По щекам текут злые слезы, а с губ срываются проклятья.

И в этот момент за дверью раздаются чьи-то тяжелые шаги.

– Кто? – кричит старушечий голос.

– Я от Полеха Ржавого! – обезумев от радости, ору я. – Мне очень нужна ваша помощь.

Щелкает замок, дверь с протяжным скрипом отворяется. На пороге стоит сгорбленная бабулька с удивительно проницательными глазами. В одной ее руке фонарь, в другой – анализатор. Не спросив больше ничего, она тычет им мне в шею, и я покорно дожидаюсь результата. Прибор пищит, на его табло загораются три красные лампочки.

– Мутант, – произносит старушка не то с укором, не то с сочувствием. – Идем.

Запирает дверь и машет мне рукой, с удивительным для ее возраста и комплекции проворством идет по длинному извилистому коридору. Выходим в общий зал, где за длинным столом расселось больше двух десятков человек.

– Вот, от Полеха явилась! – Бабка выталкивает меня вперед. – Мутантка! Просит помощи.

Из-за стола поднимается черноволосый худощавый мужчина и, задумчиво пригладив поросший жесткой щетиной подбородок, рассматривает меня. Задает вопросы, и я чувствую себя так, словно нахожусь на суде. И он, этот черноволосый тип, решает, помиловать или выбросить на улицу, прямо в лапы полицейских. Уж они-то не упустят шанса выслужиться и поймать беглую мутантку.

Рассказываю кратко, не упоминая о личных причинах. Говорю лишь, что устала жить в заточении и хочу хоть чем-то помочь сопротивлению. Побороться за наши права, ведь мы такие же люди, но почему-то общество выбросило нас на помойку, как ненужный хлам.

– Меня зовут Дерек, и я главарь этой шайки, – представляется чернявый, видно, что-то решив для себя. – Ты можешь остаться на ночь, а завтра решим, как поступить с тобой. Есть хочешь?

Киваю и благодарю за оказанную помощь. Кто бы знал, с каким нетерпением и тревогой ждала я его решения. У меня точно все внутренности скрутило в один тугой узел.

– Кальняй, плесни ей похлебки! – показывает Дерек.

Меня усаживают в конце стола, пододвинув колченогий табурет. Ставят передо мной миску с каким-то варевом, щедро приправленным специями. На вкус вполне съедобно, но я бы не хотела знать, из чего это приготовлено.

А вот за что отдельное спасибо, так это за хлеб. Пусть с легкой кислинкой, но все же свежий. Сдается, лепешки выпекают здесь же – в огромной печи, которая к тому же обогревает помещение. Члены сопротивления отказались от реакторов и используют уголь и дрова. Оттого и запах у хлеба совсем другой – отменный!

После ужина мне выделяют небольшой закуток в одной из общих спален. Матрац жесткий, набитый трухой и соломой, над головой жужжит пронырливая муха. Но я рада и этому. Свобода для меня дороже удобства. К тому же здесь меня не пичкают успокоительным и не следят за каждым шагом. И стены такие коричнево-серые, грязные, но до чего же радостно видеть их!

И никакого белого!

Клянусь, больше никогда в жизни не надену и не приобрету ничего белого. Этот цвет у меня ассоциируется исключительно с заточением.

– Доброй ночи, беглая! – шутливо говорит бабка, заваливаясь на соседнюю койку.

А уже через полчаса начинает так храпеть, что у меня закладывает уши. Сильнее, чем в вертолете.

И я плетусь в кухню, чтобы попить воды и найти хоть что-нибудь, чем можно заткнуть уши. Чувствуется, пребывание в «Лазурите» не пошло мне на пользу. Слишком мягкотелой стала, привередливой. А ведь когда-то и такие условия были вполне сносными. Кажется…

В общем зале ведется оживленная дискуссия. Хочу пройти мимо, но одно слово Дерека заставляет меня прилипнуть к дверному косяку и, вопреки инстинкту самосохранения и совести, дослушать разговор до конца. Сопротивленцы говорят о Роне Купринге. Его имя, как волшебное слово, гипнотизирует меня и заставляет идти на крайние меры.

– Надо найти способ добраться до него! – рычит Дерек. – Это он виновник всех бед мутантов. Он и его проклятый предок! Мы должны сделать все, чтобы облегчить жизнь тех, кто заключен за стеной. Нам обещали помочь. Если не справимся, жизнь мутантов станет совершенно невыносимой.

– Можно подумать, будто сейчас она похожа на сказку, – вторит ему седовласый мужчина, имени которого я не знаю. – Будто Купринг только и ждет, пока мы нападем на него. Вот так запросто и подставит спину. А кто, интересно, рискнет жизнью ради того, чтобы лишить жизни его? Ты или, может быть, попросить старую Марту? Ей все равно терять нечего.

Он обводит взглядом присутствующих, и все вжимают головы в плечи. Никто не хочет идти на верную смерть. Никто, кроме одного ненормального.

Точнее, одной.

– Я пойду к Рону Купрингу! – произношу громко и отчетливо, так, чтобы ни у кого не возникло сомнений в искренности моих слов. Выхожу в центр зала. – И прикончу его собственными руками!

– Ты?! – вопрошает косматый детина размером с двухъярусный шкаф. Смотрит на меня с недоверием и долей презрения. – Да тебе и мухи не укокошить, пигалица!

Нет, вот сейчас было обидно. Конечно, я не гигантша и даже не богатырского сложения. Но все же довольно высока и мускулиста. Мому телу явно привычны долгие пешие прогулки и даже уличные драки. Это в «Лазурите» меня разбаловали – но не до такой же степени, чтоб не справиться с одним мужчиной.