– Такого никогда не случится. Ты для меня не просто прихоть, а нечто большее. Я не оставлю тебя ни за что на свете.

– Глупости это все… – шепчу досадливо.

Его губы находят мои. Такой нежный и мягкий поцелуй. Он прикасается так, будто нас не разделяет гигантская пропасть чужого мнения. Будто я не тупиковая ветвь эволюции, а он не властитель этого мира. Он отрывает губы от моего рта и перемещается на шею. Проводит языком вниз по коже, в то время как его ладони скользнули за глубокое декольте вечернего платья. Горячие ладони накрывают грудь, проворные пальцы слегка пощипывают соски. Я выгибаюсь от этих дразнящих прикосновений, позволяю Рону стянуть бретельки платья. Прохладный воздух касается возбужденной груди, а горячий рот Рона оставляет на коже жгучие поцелуи. Я позволяю ему стянуть с меня платье полностью. И стою перед ним в одних маленьких кружевных трусиках. Но вот и эта последняя деталь одежды оказывается у него в кармане.

Обхватываю его плечи, раскрываю губы навстречу его губам. Он приподнимает меня, и я скрещиваю ноги вокруг его спины. Он трется об меня бедрами, дразня и завораживая. Я чувствую его твердость, и бешеное, дикое желание разгорается внутри. Это так ужасно и прекрасно одновременно. Я чувствую, что просто должна, обязана почувствовать его внутри себя. Сейчас! Сию же секунду. Мне уже все равно, где мы и могут ли нас услышать.

Нетерпеливо стягиваю с него пиджак, расстегиваю рубашку. Срочно прикоснуться к нему, почувствовать под пальцами загорелую, поросшую жесткими волосами кожу. Мне нужно больше его. Всего!

Слишком сильно дергаю ткань рубашки, и несколько пуговиц катятся по начищенному до блеска кафелю.

– Ты такая жадная, детка, – смеется Рон. – Я ведь никуда не убегу, у нас полно свободного времени.

Я почти не слышу его слов. Веду себя так, будто в запасе у нас только эта минута есть сейчас, чтобы насладиться близостью так, что никакие машины для очистки памяти не отнимут у меня этот счастливый миг.

Он ставит меня на ноги, отстраняется, чтобы расстегнуть брюки. Я почти падаю, лишённая его поддержки. С замиранием наблюдаю, как обнажается его прекрасное загорелое тело. Мощные мускулы перекатываются под кожей от каждого движения. Прижавшись разгоряченной спиной к прохладной сене, смотрю, как Рон расстегивает молнию на штанах, выпуская наружу внушительную длину. При виде его члена у меня перехватывает дыхание. Словно почувствовав мой зовущий взгляд, он качнулся вверх вниз, и у меня непроизвольно сокращаются женские мышцы. Я должна почувствовать его внутри себя, немедленно!

– Тебе тоже не терпится? – спрашивает Рон игриво.

Я лишь киваю в ответ и облизываю внезапно пересохшие губы.

От этого моего движения Рон, зарычав, точно голодный зверь, шагает вперед, сокращая дистанцию между нами. Тянусь к его бедрам с жадностью и страстью. Но Рон внезапно обхватывает меня за талию. И разворачивает спиной к себе. Я прогибаюсь, точно кошка. Опираюсь ладонями о стену, жду резкого и немного грубого проникновения.

Его член касается моего входа. Замирает.

– Ну же! – не выдерживаю я. – Не дразни меня, достаточно!

Он скользит внутрь меня и снова замирает, давая привыкнуть. Я не могу дышать ровно, а сердце колотится в груди как сумасшедшее. Не могу думать ни о чем, кроме того, что наши тела соединились.

Рон выходит из меня и медленно возвращается обратно. Так мучительно медленно. Я нетерпеливо кручу бедрами, подгоняя и подбадривая. Приказывая продолжить.

– Моя девочка, – с глухим стоном произносит он.

Двигается все быстрее, проникает глубже. Подаюсь бедрами в такт, помогая и распаляясь еще сильнее. Лицо мое горит, но еще ярче пылает то место, где Рон проникает в меня. Вот-вот для меня зажжется собственная яркая звезда. Ее свет ослепляет и исцеляет. Меня. Его. Вместе мы так сильны, что, кажется, непобедимы.

Каждый сантиметр моего тела горит и сжимается, и я полностью теряю над собой контроль. Бурный оргазм накрывает с головой, как молния, пронзает тело насквозь. Почувствовав это, Рон двигается быстрее и жестче, растягивая мое и свое удовольствие. Пока, наконец, сам не достигает пика удовольствия.

– Боже, малышка, как же я тебя люблю… – хрипло произносит он, гладя мою спину. – Прости, что заставил тебя делать это здесь, в не слишком удобной и подходящей обстановке. Я просто не мог ждать дольше.

– Ничего, переживу, – отзываюсь с блаженной, немного дурацкой улыбкой на губах. – У нас осталось не так много ночей, ты помнишь?

– Все твои ночи принадлежат мне! – с полнейшей уверенностью отзывается Рон. – Я не отпущу тебя. Ты моя навсегда!

Он соврал. И избавился от меня, когда наигрался. Мерзкий ублюдок!

Это первая мысль, которая приходит после пробуждения. Сейчас мои сны приобрели еще большую реальность. И в каждом я вижу подсказку, тайный шифр к своей прошлой жизни.

Сажусь на постели и тру лицо, прогоняя последнюю сонливость.

Итак, что мы имеем? По какому-то долбаному стечению обстоятельств я оказалась в борделе, будучи при этом неискушенной девственницей. И Рон Купринг стал первым клиентом. Кажется, единственным.

Он не просто оплатил мои услуги, но купил полностью, со всеми потрохами и всеми вытекающими последствиями. Водил меня на приемы, развлекал, не забывая обещать золотые горы.

Но я не помню, чтобы верила ему. Вернее, не верила от слова совсем. Но отчего-то оставалась с Роном и покорялась ему. Хотя, даже по рассказу сто шестой, я никогда не была покорной. Нечто иное заставляло меня оставаться с Купрингом, и я обязана выяснить что. Что-то дорогое осталось у меня в запретном городе. Кто-то или что-то, о чем меня заставили забыть.

После завтрака направляюсь на отработку, хотя в архиве больше нет ничего интересного для меня. А то, что есть, скрыто семью паролями.

Проходя по главному коридору, с ненавистью взираю на огромную фотографию в рамке. На ней Говард Купринг собственной персоной. Он удивительно похож на своего потомка. Вернее, это Рон ужасно похож на него. Практически копия, только более строгая, жесткая. На фото Говард улыбается, а глаза его светятся счастьем. Возможно, он еще не знает, к каким ужасающим последствиям привело его изобретение. А может быть, дело в том, что рядом с ним на фото его любимая жена Луиза. Они всегда вместе, даже на снимках.

– Ненавижу… – шепчу сквозь плотно стиснутые зубы.

С удовольствием плюнула бы в портрет человека, изменившего жизнь потомков, обрекшего меня и сотни других на вечную изоляцию. Но нельзя. За нами постоянно следят, и Говарду Купрингу положено выказывать почет и уважение. На него чуть ли не молятся, но я не разделяю этих верований. Не признаю, что мне просто повезло. Нет в жизни случайных последствий, да и я вовсе не побочный эффект.

Как бы нам ни затыкали рты, все знают: нас, отверженных, становится все больше. Ширятся территории, где происходит захоронение отработанного ядерного топлива. И стена, что отгораживает запретный город от остального мира, расширяется с каждым годом. Ее переносят понемногу, на несколько сантиметров, с помощью передовых технологий. Почти незаметно для человеческого глаза, но запретный город, словно моровая язва, разрастается. Понемногу, но неуклонно поедает другой, чистый от всяческой скверны мир.

Еще раз смотрю на портрет и все отчетливее понимаю: не ненавижу – завидую. Жгучей, просто-таки черной завистью. Эти люди, Говард и Луиза, видели другой мир. Они жили другой жизнью, верили в светлое будущее. Они могли все изменить, но не сделали этого.

«До тебя, Говард, мне как до звезды, – произношу мысленно. – Но до праправнука твоего я доберусь. Непременно».

Добраться до Энтони удается только вечером следующего дня. После ужина его отправили на обход спален. Вместе с ним отправили врачиху Эльзу – старую и глухую как пробка. Можно сказать, мне жутко повезло.

Притворяюсь, будто помогаю перестилать постель. Хотя, как по мне, одна белая простынь не отличается от другой, к чему менять их каждый день? Нас тут в такой чистоте содержат, будто это поможет обелить нас в глазах общества. Но это вряд ли получится. Да и разве можно винить нас в том, какие мы есть? Скорее, мы сами жертвы.