Открывались настежь ворота и строй за строем, «в колонну по четыре» младшие курсы, ровными рядами заходили на территорию. Старшекурсники, ссыпались с трамвая, сбивались самостоятельно в нестройную толпу за углом и, изображая строй, устремлялись через ворота прямиком в столовую.

Обычно, дежурный по экипажу, офицер, стоял в глубине двора (чтоб не портить себе аппетит и настроение перед обедом) и надзирал за процессом, как бы со стороны, но мог применить административный ресурс к отдельной личности, пытающейся через ворота, без строя проникнуть на территорию. Проходная, на время прохождения строев, запиралась для курсантов.

К этому волнующему моменту возвращения, по обеим сторонам проходной, ежедневно, собирались желающие увидеть своих друзей, потенциальных зятьев, женихов, таинственных любовников, случайных знакомых, должников и прочая, и прочая. Речь в данном случае идет о желании встретиться с теми курсантами, которые по какой-то своей причине не желали более встреч с перечисленными выше родственниками и интересантами.

Узнавшие искомое лицо в строю начинали перекрикиваться и переругиваться с узнанным, с перечислением семейных тайн и старых обид. Все это на повышенных тонах и громко, пока рота или сборный строй не скроется за поворотом. Стоя на крыльце КПП, как на трибуне, дежурный по КПП, созерцает представление.

Обязательно, почти ежедневно, ну ладно, пусть через день, входящие строи встречали девушки, пытающиеся разглядеть во входящих знакомое лицо, не исполнившее некие ночные обещания, или назвавшееся чужим именем, не желающее продлять отношения. Злые и циничные старшекурсники, влезшие в строй к молодым для прохождения ворот, начинали, якобы испуганно, закрываться папками и портфелями. Обиженная бросалась внутрь строя, отнимала мешок со знаниями от лица закрывающегося, и разочаровано покидала марширующий строй. Не он! Непечатные шутки, и безудержное веселье шагающей на обед роты сопровождало неудачу.

Вечером начинался иллюзион и сеансы магии. Останавливался трамвай, лязгал дверями, проезжал дальше и в неверном свете уличных фонарей, в черной южной темноте, проявлялись два ряда блестящих пуговиц бушлата или шинели, двигающихся на тебя, потом кокарда, как бы парящая над пуговицами, потом два ряда белых блестящих зубов, между кокардой и пуговицами, белки глаз и наконец очертания фигуры очередного нашего черного однокашника, возвращающегося из города или самоподготовки. Картина была еще круче, когда они двигались по двое – трое в ряд.

Ближе к полуночи начинали подтягиваться «наступившие на пробку» соученики разных потоков и факультетов. По Уставу дежурной службы надо было записывать фамилию и роту припозднившихся и закладывать их утром на сдаче дежурства в присутствии офицера. Но, поскольку каждый мог оказаться в такой ситуации в один прекрасный день, дневальным по КПП устно предписывалось сопроводить, добравшегося до родного крыльца, аж до его кубрика или сдать кому либо из одноклассников из рук в руки., ежели попадется навстречу. Помню четырех первокурсников, еще лысых, снявших с трамвая шестикурсника и несущих его ногами вперед на проходную. Напугали изрядно. Бросился навстречу – дышит! Даже храпит. Отругал малышей, перевернули головой вперед.

Это Бурса. У нас были свои правила. Расчувствовался, пойду плесну себе стакашку. Привет бывшим курсантам ОВИМУ всех выпусков! Ура!

Мы все учились понемногу, чему нибудь и как нибудь, справедливо отметил Александр Сергеевич, который «наше всё». В равной мере это относится и к изучению иностранных языков в школе. Кто-то учил немецкий, кто-то английский, а кто-то, вообще, французский. Но, поступив в мореходное училище, все стали изучать английский, кто заново, с нуля, кто «углублять» свои знания.

Я учил в школе английский и вполне сносно мог выговаривать «Лондон из зе капитал оф Грейт Бритн» или «Москоу из бьютифул таун». Система изучения иностранных языков в советской школе была продумана по-своему очень хорошо и получив 5 баллов в аттестат, после 5 лет школьного обучения, молодой человек должен был не уметь или наоборот – не должен был уметь читать иностранных газет и слушать вражеское радио. Получил свои пять и катись на стройки социализма.

Отношение к преподаванию языка в мореходных училищах было несколько иное, но не сильно отличалось от школьного, разве что на судоводительских факультетах. Там пытались научить и часто добивались своего. Какой же ты, извините, к хренам собачьим, будешь капитан, если не можешь объясниться с лоцманом, агентом, властями, разговаривать по радиотелефону и писать длинные письма на английском языке.

Напомню, речь идет о Советском времени. К механикам требования были по проще, но мы все учили язык 5 лет и сдавали государственный экзамен по английскому языку. Экзамен принимала Ирина Сергеевна Кучерова, заведующая кафедрой Английского языка ОВИМУ, одесситка, красавица, но "несмотря на" – настоящая леди и просто хороший человек.

Ирина Сергевна вела язык в нашей группе продвинутых трудящихся с четвертого курса и до государственного экзамена. Затачивала наш язык, разве что только не напильником. Разумеется, Сергевна знала, кто, на какую государственную оценку, знает вражеский говор, и для нее, наши ответы на экзамене, были проформой чистой воды. Научила хорошо. Не забыл его за три года проведенных в Арктике, вставал на вахту посреди ночи и вспоминал спряжения неправильных глаголов, (в кошмарных снах чудятся до сих пор). Но тогда, в июне 1975, такие мысли в вольную курсантскую голову не приходили, а приходили совершенно другие:

1. Хорошо сейчас на пляже в Аркадии, гораздо лучше, чем в душном кубрике, в окружении учебников и словарей английского языка.

2. Завтра, (за день до экзамена), приходит из рейса брат, Александр, окончивший училище в 1971 году, успевший дослужиться до Второго помощника капитана в ЧМП.

Он возвращался из Японии, с заходом в Гонконг, Сингапур и другие не менее прекрасные и загадочные города и страны, вожделенные порты посещения тогдашнего советского моряка, ключевые точки обеспечения одесского Толчка (Толкукчки, Тучи) и, соответственно, благосостояния черноморской семьи. Наступило «завтра». Большой сбор у брата на квартире был назначен на 18 часов. Мой дружок и одноклассник Мишка входил в семейный круг доверенных лиц и тоже был приглашен на «праздник урожая». Начали, как всегда, с объявления: "Мы ненадолго, у нас завтра экзамен, еще по одной и уходим".

Уходили до шести утра, забылись коротким сном на одесской кухне и были разбужены часам к 11 холодной водой из ковшика. Кое-как очухались и привели себя в порядок. Поспешили на экзамен, успели к середине сейшена. Вошли вдвоем, поздоровались, взяли билеты и сели готовиться. Окна аудитории выходили на южную сторону, солнышко припекало даже через жалюзи и шторы. Припекало, припекало и припекло. Мы незаметно задремали, Мишка в своем углу, я в своем. Разбудила Сергевна нас разом, потрепав за загривки. Очнулись, стало неудобно, но почему-то не очень стыдно. Мы остались последние, народ сдал, получил свое и разошелся.

Я попытался разрулить ситуацию: – Брат с моря вернулся… встречали… извините. В качестве извинения и заодно экзамена нам было предложено ответить на все оставшиеся на столе билеты без подготовки. Деваться некуда, попыхтели и приступили. Попросили попить водички. Вода упала на старые дрожжи, распарила оставшееся с ночи и пошел кураж.

Ответили "с листа" на все билеты. Выслушали порицающие наше поведение слова, но и поздравления тоже. Узнали, что потратили 5 лет учебы не зря. Не зря, не зря. Получили мы свои по 5 баллов на лицо.

Одноклассники поудивлялись, но не очень. Мишка шел на красный диплом, я тоже, но ударился в любовь и передумал пересдавать тройку по химии за первый курс. Красный, синий, какая разница, распределение уже состоялось. Цвет диплома на будущую карьеру не влияет.