Боль. Смерть. Кровь.
Валет нервно оглядывается по сторонам, старательно оттягивая ошейник, который, кажется, затягивается ещё сильнее, давит с двойной, а то и с тройной силой. Ещё никогда в своей жизни он не чувствовал себя настолько беспомощным и бесполезным, кажется, даже когда родители отдали его сюда, дела обстояли не так плохо. Даже когда перевели в Шестую, даже когда Вожаком стал Чёрный — Валет знал, что делать дальше. А теперь не знает. Он прислушивается — где-то в глубине коридора слышится какая-то возня и ритмичный стук. Валет, пошатнувшись, подскакивает туда, откуда, как ему кажется, исходит звук. Слепой уже давно равнодушно растворился где-то в коридоре.
— Эй! Есть тут кто? — его голос противно подрагивает и скрипит от долгого, напряжённого молчания и тяжести ошейника, и Валет старательно пытается проглотить вставший в горле ком, чтобы не звучать так жалко. Из темноты угла, словно отделившаяся от него тень, выходит Стервятник.
Цепкие жёлтые глаза вглядываются сначала в Валета, потом принимаются изучать скорчившегося на полу Свиста. Большая Птица выглядит нисколько не удивлённым, спокойным и даже каким-то равнодушным. Словно ничего необычного не происходит. Словно подобное случается тут каждый день.
В груди отдаётся каким-то непонятным облегчением, и Валет рассеянно думает о том, что передалось это чувство именно от Стервятника. Птица уже наверняка успел привыкнуть к припадкам Свиста, а значит, сможет придумать выход и из этой ситуации. Словно в подтверждение мыслей Валета, Стервятник подходит к Свисту, внимательно его осматривая.
— Будь любезен, приведи его сестру, — спокойно, словно перед ним на полу не корчится двинутый на голову состайник, замечает он, — Женское крыло, вторая дверь слева. Стучать три раза.
Валету не остаётся ничего, кроме потерянного кивка, которого Птичий Папа всё равно не замечает. Стервятник отставляет в сторону свою трость и осторожно, слегка морщась от боли в колене, присаживается перед Свистом. Тот его словно не видит, продолжает захлёбываться рыданиями и бормотать что-то нечленораздельное. Стервятнику отчётливо слышится слово «Кровь». Из глубины чёрного пиджака, дребезжащего связкой ключей и отмычек, он достаёт флакончик настойки, тут же откупоривая крышку. Стук валетова костыля вперемешку с его же тихой, недовольной руганью, тает в глубине коридора.
Сначала Стервятник подносит пахучую настойку к самому носу Свиста, но тот всё ещё заходится каким-то хрипом и сдавленными рыданиями, так что это не приносит никаких результатов. Стервятник тихо произносит что-то себе под нос, цокнув языком, и хватает Свиста за подбородок, начиная насильно вливать содержимое флакончика ему в горло. Свист всё ещё заходится в глухой истерике, давится этой настойкой, но покорно её глотает, заливая и собственный подбородок, и руку Стервятника, пока не начинает медленно успокаиваться и приходить в себя.
Настойка Стервятника горькая, дурно пахнущая и обжигающая горло, а на дне его мутного флакончика, кажется, плещется что-то живое. Но, надо отдать Птичьему Папе должное, это действительно немного приводит в чувство. А может, всё дело в крепко вцепившихся в подбородок длинных чёрных ногтях, трудно сказать.
Свист всё ещё вжимается лопатками в стену, дышит глубоко и рвано, словно давно забытый ошейник начал затягиваться на горле и перекрыл ему всяческий доступ к кислороду, и его колотит так, будто на него только что вылили целый таз ледяной воды. Стервятник всё ещё сидит перед ним, ожидая, пока мальчишка окончательно придёт в себя. Перекрёсток удушает своей тишиной (словно в склепе!), и молчание, повисшее между ними, ничуть не улучшает ситуацию. Большая Птица вслушивается, а у Свиста от царящей тишины начинает звенеть в ушах. Перед глазами всё ещё пляшут, мигая, чёрные точки.
Мираж выскакивает из-за угла, как нерадивый подросток, желающий распрощаться с жизнью, выскакивает на дорогу. Она перепуганными глазами осматривает коридор, и в неровном свете лампы её разноцветные глаза полыхают контрастными оттенками. При других обстоятельствах это выглядело бы красиво, даже завораживающе. Девушка опускается перед братом на колени, благодарно кивнув Стервятнику, и принимается осматривать Свита с таким усердием, словно тот смертельно ранен.
Кроме брата и Стервятника у неё никого больше не осталось, и в ближайшее время Мираж не собиралась терять ни одного, ни другого. Она попросту не могла позволить себе такой роскоши.
— Эй, ты как? — она пытается пригладить растрёпанные светлые волосы, утирает остатки настойки с его подбородка, носится с ним как с совершенно неразумным, не прекращая при этом внимательно его осматривать, — Джек?
Свист медленно успокаивается, начинает дышать размереннее, и утирает остатки слёз с лица. Он наконец-то видит: и Мираж, и Стервятника, и неловко пристроившегося на краю перекрёсточного дивана до смерти перепуганного Валета. Он видит их всех, точно так же, как до этого мог видеть Лизу, чувствует ладони Мираж на своих плечах и практически тошнотворный запах настойки, которую в него влил Птичий Папа. От одной только мимолётной мысли о том, что Изнанки ему больше не видать, к горлу снова подкатывает тошнота.
Ничего не говоря, он скидывает с себя руки сестры, довольно ловко поднимаясь на ноги, подхватывает свой костыль, и направляется прочь к любому, первому попавшемуся выходу. Было много вещей, о которых ему нужно было подумать, выкурив пару-тройку сигарет, может быть, даже в молчаливой компании того же Курильщика. Даже с одной здоровой ногой он передвигался пугающе быстро.
Мираж как-то растерянно смотрит ему вслед, точно таким же взглядом осматривая коридор после того, как Свист растворяется в ближайшей тени. Она всё ещё сидит на полу, у одного из самых тёмных углов, где всего пару секунд назад корчился её младший брат, и старательно прячет свой взгляд от Валета. В груди скребётся неприятное чувство опустошенности и ненужности, словно одним своим незамысловатым уходом брат окончательно решил направление пути каждого из них. И они, эти пути, разительно отличались друг от друга. Сейчас она как никогда остро ощущает, как много времени они потратили на пустые препирания.
========== Эпилог ==========
Три судьбы. Три истории. Один Серый Дом.
Сказки другой стороны. Аспид.
Верхушки деревьев шелестят на ветру, роняя целый ворох листьев, которые усыпают каждый сантиметр поляны, превращая её в цветастый ковёр. Над лесом только начинает брезжить рассвет, окрашивая небо всеми оттенками розового и оранжевого, а где-то в глубине леса щебечут птицы и пищат мыши. Если бы подобные виды случались здесь не так часто, то можно было и залюбоваться.
Невероятно красивая змея пробирается сквозь траву и начинающие разлагаться листья, управляя своим огромным телом настолько легко, словно оно ничего не весит. Солнце играет бликами на её коже, горделиво демонстрируя каждую чешуйку, пока она медленно выползает к болоту. Тёмному и вязкому, наверняка когда-то оно было озером.
— Ты припозднилась, — змея настороженно поворачивает голову в сторону голоса, готовая предупредительно зашипеть. В раскидистых корнях массивного дерева сидел юноша. Он смотрел на опасное существо в упор, ничуть не страшась, его зелёные глаза на бледном, почти призрачном остром лице были хитро сощурены, а в длинных чёрных волосах запуталась листва и маленькие ветки, — Не думал, что придётся ждать тебя так долго, раньше ты была более пунктуальна.
Он похлопал по месту рядом с собой и довольно усмехнулся, когда змея двинулась в его сторону. Казалось, его ничуть не пугала близость с таким опасным массивным существом. Он словно не боялся ничего, поскольку был тут вожаком, неоспоримым Хозяином всего, что тут находилось.
— А разве время здесь имеет значение? — уже через мгновение возле него опускается девушка. От змеиного облика не осталось и следа: светлые волосы пусть и всклокочены, но всё ещё невероятно красивы, голубые, практически синие глаза изучают собеседника внимательно, а губы кривятся в каком-то хитром подобии улыбки.
