— Но разве справедливо то, что лишь у Стервятника была заботливая женская рука? — Рыжий недоверчиво выгибает бровь, в душе уже зная ответ на этот вопрос.

— Может пролиться кровь! — не выдерживает девушка, игнорируя последнюю сказанную фразу — Снова! Неужели ты хочешь это увидеть? Неужели хочешь смотреть на то, как, скажем, Рыжая будет лежать на полу, истекая кровью? Я своего брата под удар ставить не готова!

Мираж предпринимает попытку подняться на ноги, а Рыжему бы схватить её за руку и попросить остаться, вот только он уважает чужие детские травмы. Поэтому он только свистит, привлекая внимание, и кричит вслед: «Мы не допили». А Мираж, уважающей такую давнюю традицию как еженедельные посиделки с Вожаком Второй, только и остаётся вернуться и снова сесть неподалёку. Рыжий ставит фляжку на пол в знак примирения.

А Стервятник снова прохаживается по коридору в компании своей скорби, и даже не догадывается о том, как мучается его Птенец. Вернее, догадывается, но прекрасно понимает, что ничем помочь ему не может. Стены Дома не дадут ему никакой подсказки, на это нет смысла даже надеяться. Этим вечером в коридоре Мираж нет, но есть Свист, неуверенной походкой ковыляющий из другого крыла. Завидев Стервятника, он останавливается, и в тусклом коридорном свете видно, как его лицо перекашивает. Он мнется на месте несколько секунд, а потом цепляется за свой костыль сильнее и доходит до Вожака.

— Добрый вечер, — Стервятник выставляет перед собой трость и опирается на неё обеими руками. Свист смотрит на него как затравленный зверь и сквозь зубы шипит ответное приветствие.

Парень останавливается у двери в Третью, начинает скрести штукатурку у дверного проёма, стоит к Стервятнику спиной, но тому вовсе не обязательно смотреть собеседнику в лицо, чтобы понять, что предстоит тяжелый разговор.

— Пожалуйста, помоги мне уйти Туда, — голос звучит жалобно, и Свист пытается сморгнуть непрошеные слёзы. Какое унижение, просить кого-то о помощи, когда сам не можешь добиться желаемого результата.

Слышится постукивание трости. Стервятник подходит ближе. Свист видит, как его тень (его ли?) падает на грязный пол.

— Если не получается, значит, сейчас ты там не нужен.

— А здесь я нужен? Кому, тебе? Или сестре? Может, у меня здесь какая-то высшая цель, а я об этом не знаю?

Стервятник устало вздыхает и немного поджимает губы. Свист живёт в Доме так долго, но всё никак не может взять в толк, что ничего здесь не происходит просто так. А объяснения не хочет и слушать.

— Сейчас ты там не нужен. И точка.

От его тихой, размеренной речи начинает трясти, как никогда. Хочется расплакаться, закричать о том, что здесь ему не место, или двинуть, наконец, Стервятника кулаком, чтобы он не думал, что только его проблемы имеют значение. Потому что Там он как раз нужнее. Там, рядом с девушкой, которую он полюбил, а не с сестрой, которая в его опеке не нуждается.

— Знаешь, сколько меня не было? — приходится приложить огромные усилия для того, чтобы повернуться к собеседнику и не позволить голосу дрогнуть, — пять лет. Почти побил рекорд Сфинкса, не находишь? — его губы кривятся в какой-то сумасшедшей, болезненно-изломанной улыбке, от которой у любого нормального человека по коже пробежал бы мороз. Но здесь все были поломаны, и дикой улыбкой никого не удивить.

— И что ты хочешь от меня?

— Хочу, чтоб ты понял, что мне здесь не место! — крик отдается от стен, голос, наконец срывается. От досады Свист бьёт наконечником костыля в стену. Бьёт и бьёт, пока от стены не начинает лететь штукатурка. Хорошо ещё, что не по Стервятнику. Большая Птица отходит на один шаг.

Последний раз такое чувство безысходности наполняло его, кажется, в тот день, когда умер Леопард. Никто не скорбел по нему, не вспоминал, Крысы просто нашли себе нового Вожака и все вокруг зажили своей привычной жизнью, словно ничего и не произошло. Вот только Свист тогда думал, что у него сердце из груди вырвали. Пусть они никогда не жили в одной стае, пусть у них были разные Вожаки и видение жизни разительно отличалось, но Свист всегда дорожил теми крохами дружбы, которые связывали его с Леопардом. И через три дня после его смерти, когда уже большая часть его картин была замазана, и только то, что Стервятник замазал эмульсией подавало ложные признаки жизни, вот тогда-то Свист пообещал себе, что никогда ни к кому больше не привяжется. И недавно нарушил своё обещание.

Вот только стены знали, что та история с Леопардом искажена мальчишеским восприятием. Его никто никогда не забывал. До сих пор помнят. Но Свисту об этом не нашепчешь, на правду глаза не откроешь, а Мираж, как правило, зажимает уши.

— Где же тогда тебе место? — Стервятник наклоняет голову вбок, дожидаясь ответа, а когда его не получает, то протягивает руку и открывает дверь в Третью, пропуская Свиста вперед. Парень понуро проковыливает внутрь, и ложится на свою кровать. Стервятнику он больше ничего не говорит, да, тому слов и не требуется.

Уже через час Стервятник, Красавица и несколько других Птиц поведут Свиста в Могильник, потому что его спина разболится настолько, что он не сможет даже повернуться на бок. Но пока об этом никто не знал, и все пытались заснуть.

Мираж тем временем аккуратно закрыла за собой дверь в спальню и села на кровать. Спица уже спала, с головой укрывшись одеялом, и девушке очень не хотелось её будить. Пол дня она слушала о том, какой Бандерлог Лэри (Лэри!!!) прекрасный и замечательный, и слушать это пришлось бы ещё дольше, если бы Мираж не сбежала к Рыжему, так что, пусть уж соседка спит. В тишине даже лучше.

Девушка тихо вздохнула и раздвинула шторы на окне с захламлённым подоконником. Свет почти полной луны проник в небольшую комнатку и наполнил её тусклым свечением. Это было красиво. Для полноты картины не хватало только стрёкота сверчков, но и без него можно было обойтись.

Вся эта атмосфера убаюкивала, а от выпитого в компании Рыжего алкоголя, спасть хотелось её сильнее. Поэтому прямо так, скинув ботинки и не переодеваясь в пижаму, Мираж забралась на свою кровать и свернулась в ней калачиком. Она часто любила так спать, когда была совсем маленькой. Обычно, она устраивалась у мамы под боком, а та гладила её по голове и пела колыбельные песни.

Сама того не замечая, девушка начала напевать себе под нос, но, когда на место приятной песни из детства пришли тихие всхлипы, она замолчала. Уж чего, а плакать она никогда не любила. В детстве наплакалась достаточно.

Мираж приняла сидячее положение и взлохматила волосы, стараясь привести мысли в порядок. Девушка начала взбивать подушку, лишь бы занять чем-нибудь руки. На пол свалилась маленькая коробочка, перевязанная лентой. Девушка грустно усмехнулась: об этой вещице она уже успела позабыть. Снова. Она подняла коробку с пола и покрутила в руках, внутри что-то звякнуло.

Открывать её и рассматривать содержимое сейчас не было никакого желания. Для подобного прилива ностальгии нужно приятное расположение духа, а не заплаканное лицо. Поэтому коробочка отправилась обратно под подушку, а Мираж, заметив одиноко лежащую на тумбочке сигарету, закурила. Теперь спать совсем не хотелось.

Стены вслушивались.

Комментарий к 7. Стены.

Очень хотелось бы узнать ваше мнение по поводу новой главы. Не пожалейте скромного отзыва)

========== 8. Свист. Вечера в обители мертвецов ==========

«Навсегда ничего не бывает»

Л.Н.Толстой «Война и мир»

Могильные стены давили. Из раза в раз они не меняются, из года в год остаются такими же однотонно-белыми и это… угнетает. Я никогда не понимал, почему Рыжий так любит это место. С самого попадания в Дом я провёл здесь достаточно времени, но никогда не считал Могильник чем-то успокаивающим. Это место ассоциировалось у меня с постоянной болью, окутывающей тебя цепкими паучьими лапками, кривой улыбкой Волка и перепуганными глазами Смерти. Это место мне не нравилось.

Что потолок, что стены — палата была одинаковой, и даже распахнутые шторы, впускающие уличную серость, не помогали. Уныло. Хотелось распахнуть форточку и закурить, вот только ни Стервятник, ни кто-нибудь из тех, кто меня сюда притащил, не додумались захватить пачечку сигарет и припрятать их мне под матрас. Да и в соседних палатах не было никого, кто дал бы прикурить. К тому же, спина всё ещё болела, так что больше двух шагов я не смогу сделать даже с костылём. Оставалось только сидеть и выворачивать шею, стараясь заглянуть в окно. Вдалеке виднелись Расчёски. Я и сам не заметил, как начал насвистывать себе под нос. Старые привычки никуда не исчезают.