Женщина только качает головой:
— К сожалению, не мог. Если бы Белый Вождь ввязался в войну, многие бы погибли, — из женской груди вырывается тяжёлый вздох, который дочка всё равно расценивает не верно. Потом женщина продолжает:
— Однажды, от своего Седого Шамана Белый Вождь услышал пророчество, в котором говорилось о том, что его околдует ведьма с Западной стороны. Шаман создал для него магический амулет, который должен был уберечь от злых чар, и Белый Вождь надел его на свою шею, больше так и не сняв. Вот только ведьма оказалась доброй колдуньей, и Белый Вождь влюбился в неё, как только встретил. Но Пятнистый Король не хотел отпускать от себя придворную колдунью. Тогда они решили бежать. Седой Шаман благословил их, и сделал каждому несколько защитных оберегов. Они дождались ночи настолько безлунной, что не было видно даже их теней, и бежали из королевства. Бежали они так долго, что у них устали ноги, и бежали до тех пор, пока не попали в чужие земли, где они могли быть счастливы вместе.
Девочка спрыгивает с материнских колен на пол. Она хлопает в ладоши, и женщина снова замечает в детских глазах восхищение, от которого приятно щемит в груди.
— И жили они долго и счастливо, да, мамочка?
Женщине хочется рассмеяться в голос. Громко и истерично. Потому что никакого долго и счастливо нет, но разве стоит говорить об этом маленькому ребенку? Хотя, иногда ей кажется, что нужно предупредить девочку заранее, чтобы потом было не так больно разбиваться об острые углы.
— Да, ты ведь и без меня прекрасно об этом знаешь.
Девочка снова хлопает в ладоши, а потом, подпрыгивая на месте, удаляется в другую комнату. Видимо, финал истории её более чем устраивает.
— Жили они долго и счастливо… — тихо тянет женщина, чувствуя, как начинают подрагивать руки, и на мгновение задыхается, стараясь проглотить образовавшийся в горле ком, когда дочка окончательно исчезает за дверями. Да, они могли бы жить долго и счастливо.
После всех сожженных писем и тайных встреч, после мимолетных взглядов и молчания в коридорах, после всего, через что они прошли, они просто обязаны били жить долго и счастливо.
Вот только Крести, длинная и тонконогая Крести, которую всегда считали серой мышью и никогда всерьёз не воспринимали, кое-что шепнула на ухо Мавру в ночь выпуска. Мавр озверел в одну секунду и кинулся на Ведьму, которой не посчастливилось стоять совсем рядом, а всё, что было дальше, она помнит очень смутно. Помнит, как из толпы выпускников выскочил Череп и бросился на Мавра, помнит, как блеснул нож. Помнит, как Швабра и ещё несколько девушек тянули её к выходу, а Ведьма кричала и вырывалась. И плакала. И плевать она хотела на собственный вспоротый бок. Она помнит, как Ральф передал её родителям, а больше ничего не сказал. В память о той ночи на её боку тянется длинный толстый шрам. А ещё постоянно болит душа.
Но ещё Ведьма прекрасно помнит ночь перед выпуском. Ту самую безлунную ночь, о которой она постоянно рассказывает дочери в своих сказках, когда они с Черепом сидели на чердаке и держались за руки, размышляя о том, что же будет дальше и придумывая свою совместную жизнь. Он был совсем рядом, так близко, что можно протянуть руку и коснуться его щеки, ничего не боясь и не оглядываясь по сторонам. Это была их ночь.
Ведь, он действительно предлагал ей сбежать тогда. Предлагал просочиться в дыру в заборе и выйти в Наружность, где они будут вместе и ничто их не разлучит. Но Ведьма тогда только покачала головой и попросила дождаться выпуска. Ждать оставалось совсем немного, да, разве кто-то сомневался в том, что Дом они покинут, держась за руки?
Тогда Череп закурил и уставился куда-то вдаль, а Ведьма только и могла сидеть и заворожённо наблюдать, как в его глазах отражаются огни от дальних домов Расчёски. Они сидели в тишине и тогда это казалось самой правильной на свете вещью.
В один момент Череп затушил сигарету и огляделся по сторонам, словно в поисках чего-то. Он поднял с пола колечко от пивной пробки и предложил Ведьме статье его женой. Она тогда только рассмеялась, но руку протянула и позволила надеть колечко на свой палец.
Та ночь, последняя ночь перед выпуском, несомненно была какой-то особенной, вот только Ведьма тогда никак не могла понять, чем же. Не понимает и сейчас. И, когда она вспоминает Черепа, в первую очередь на ум ей приходит та ночь и пивное колечко, которое теперь она носит на шее.
Ведьма облокачивается на столешницу и потирает виски. Сказки-сказками, но от всех этих воспоминаний у неё начинает болеть голова. А самым обидным было то, что она до сих пор не знает, что произошло с Черепом и куда он пропал после той ночи. Ральф ей ничего не сказал, а прощаться с теми, кто тогда попал под раздачу, она не захотела. Но и среди выживших Черепа она не видела. Тем не менее, в худшее Ведьме верить не хотелось.
Она поднимается на ноги и начинает прибирать на кухне, хотя, не считая нескольких немытых чашек, там была полная чистота. О недочитанной книге Ведьма теперь даже не думала, потому что все её мысли были заняты другим. Когда она ставила на место последнюю чашку, раздался стук в дверь.
========== Одуванчики (Little Women; Эми(/)Лори) ==========
Эми тринадцать, и она собирает одуванчики, по колено утопая в мягкой зеленой траве. Девочка не заботится ни о том, что может испачкать платье липким соком, ни о том, что её ладони уже им испачканы. Эми зачёсывает назад отросшую, падающую на глаза челку и срывает всё новые и новые цветы, которых тут целое поле.
Эми тринадцать. Она собирает одуванчики и думает о Лори.
О Лори с его прекрасными манерами и тонким чувством вкуса. О Лори со всей его начитанностью. Эми думает о Лори постоянно, в то время как он, наверняка, думает о Джо.
Полуденное солнце нещадно палит, и девочка, жалея о том, что оставила дома шляпку, которую ей так старательно предлагала Бет, садится под дерево, прячась в его тени. Эми раскладывает на своих коленях охапку желтых цветов и принимается один за одним вплетать их в венок.
Она мимолетно вспоминает, как давным-давно, в далёком детстве, когда дело обстояло такой же красивой весной, мама учила её плести такой венок. Она очень хорошо помнит, как у неё ничего не выходило, и один цветок никак не хотел цепляться за другой. Зато сейчас всё выходит удивительно хорошо.
Пусть сейчас девочка и сидит под деревом недалеко от своего дома, но мыслями она где-то далеко-далеко. Она думает об искусстве, о живописи, и совсем чуть-чуть о Лори. Она думает о его тёмных волосах, о его красивом профиле и о том, что было бы здорово его нарисовать, нужно лишь немного этому подучиться.
Она настолько забывается в своих мыслях, теряется в этом лабиринте фантазий, полностью принадлежащих лишь одному человеку, что даже не замечает, что её окликает знакомый голос:
— Добрый день, Эми.
Она поднимает голову и замирает на месте, так и не успев вплести ещё один цветок в общую композицию. Лори смотрит на неё внимательно, слегка улыбаясь и наклонив голову вбок. Ветер развивает его волосы, а Эми в один момент вспоминает, что нужно дышать. Когда Лори рядом, она почему-то постоянно забывает о самых простых вещах.
— Здравствуй.
Лори улыбается немного шире и делает в сторону девочки два шага. Эми бросает в какую-то необъяснимую дрожь, и она подскакивает на ноги. Потому что, если бы Мэг узнала, что она продолжает сидеть, разговаривая с молодым человеком (пусть даже и с Лори, который для каждой из девочек стал практически братом), она лишилась бы чувств. Или всё должно быть наоборот, и Эми не стоило вставать? Чтож, теперь это уже не имело никакого значения, потому что их разделяло каких-то несколько шагов и десяток сантиметров разницы в росте.
Эми расправляет складки на платье, всеми силами стараясь не поднимать на Лори взгляд. Потому что так пристально смотреть неприлично, уж этот-то урок она хорошо усвоила.
— Как поживаете, Эми? Как ваша матушка?
— Поживаем хорошо, спасибо. Матушка тоже здорова.
