— И? Расскажешь, где ты его взял?

— Нет.

Рука с расческой замерла, не закончив движение. Несколько долгих секунд Данниль сверлила взглядом его через отражение в зеркале, но промолчала и вернулась к прическе.

На самом деле Дженсен собирался ей рассказать, потому что только с ней и мог говорить о настолько личных вещах. Что-то остановило его в последний момент. Наверное, осознание того, насколько хрупким было все то, что было у них с Джаредом. Дженсену казалось, что любое неосторожное слово, пусть даже сказанное кому-то третьему, может все разрушить, пусть это и было непостижимо. И еще это ощущение настоящести. Когда между двумя людьми возникает что-то действительно стоящее, об этом не рассказывают даже самым близким друзьям. Об этом не рассказывают вообще никому. Дженсену казалось, что стоит ему произнести хоть одну фразу о них, о том, что между ними происходит, и все изменится. Дженсен не хотел, чтобы что-нибудь изменялось. Это было так наивно, как первая юношеская влюбленность, и Дженсен прекрасно это осознавал. Но все равно в это верил. Поэтому и не захотел рассказывать.

Данниль, наверное, обиделась. Она закончила с укладкой, надела платье, подошла к Дженсену и повернулась спиной. Дженсен одни плавным движением застегнул тонкую молнию и примиряюще поцеловал бывшую жену в изящный изгиб шеи.

— Данни… Я расскажу, просто не сейчас.

Она повернулась к нему лицом, и на ее блестящих губах Дженсен увидел улыбку. Вздохнул с облегчением и улыбнулся в ответ.

— Я все понимаю, Джен, — мягко сказала она. — Он не только особенный, но и настоящий, да?

Она тоже все понимала про настоящесть, бывшая Данниль Эклз, снова ставшая Данниль Харрис. Поэтому на этот вопрос Дженсен ответил уверенно и честно:

— Да, он настоящий.

— Тогда ты должен будешь нас познакомить. Когда будешь готов. А сейчас нам пора.

Она обулась, сдернула с планки в шкафу палантин и взяла Дженсена под руку, давая понять, что готова.

— Да, идем.

Алан Эклз зарезервировал столик в самом дорогом ресторане города. Донна не любила здешнюю кухню, а в винной карте не было ее любимого сорта. Дженсен тоже не жаловал этот ресторан за излишний пафос. Данниль чувствовала себя неуютно от слишком большого количества людей. Но мистера Эклза-старшего не волновали все эти мелочи. Центром вселенной для него был исключительно он сам. Всем остальным приходилось только мириться с этим фактом.

Дженсен и Данниль приехали немного раньше, и это была выработанная годами и опытом практика. К ужину с родителями следовало подготовиться. Дженсен взял винную карту и пробежал быстрым взглядом по списку. Спросил Данниль:

— Тебе как обычно?

— Ага.

Официант, лощеный, невозмутимый, похожий на оживший манекен, появился рядом с их столиком, как по мановению волшебной палочки, стоило Дженсену поднять руку и слегка прищелкнуть пальцами. Дженсен заказал по бокалу вина и попросил поторопиться. Они с Данниль успеют немного выпить, и тогда вечер, может быть, начнется не так паршиво, как мог бы. Это была как доза анестезии перед болезненной процедурой. Дженсен анестезировал ненависть, которую испытывал к родному отцу, а Данниль — страх, который вызывал у нее Алан Эклз. И в этом они тоже отлично друг друга понимали.

Когда принесли заказ, Данниль взяла свой бокал и отсалютовала Дженсену.

— За вас с Джаредом. Пусть у вас все будет хорошо.

У Дженсена комок стал в горле.

— Спасибо, Данни. Спасибо за то, что ты в меня веришь.

Она тепло улыбнулась в ответ.

— Я верю в вас.

Они как раз успели допить к тому моменту, как появились Алан и Донна Эклз.

Дженсену показалось, что сразу стало холодно. Алан улыбался, но от его улыбки у Дженсена по коже пошли мурашки, и все мелкие волоски стали дыбом. Под столом Данниль ободряюще сжала его руку, и Дженсен ощутил, как его накрывает двойственными чувствами. С одной стороны он хотел, чтобы сейчас вместо Данниль с ним рядом был Джаред. С ним Дженсен чувствовал бы себя более уверенно и спокойно. Джаред придавал ему сил одним своим присутствием. С другой — Дженсен осознавал, что будет, если отец узнает о его сексуальных особенностях. И такого Дженсен не пожелал бы и злейшему врагу. Скорее небо рухнет на землю, чем Алан Эклз признает за сыном право быть тем, кто он есть.

Вот и сейчас, когда был сделан заказ, когда обе пары обменялись формальными приветствиями и новостями, Эклз-старший приступил к своему обычному репертуару.

— Дженсен, ты подумал над моим предложением?

Он вовсе не мечтал видеть сына преуспевающим рекламщиком. С самого детства отец готовил Дженсена к тому. Чтобы тот вошел в семейный бизнес и со временем его унаследовал. Предки Эклзов были родом из Техаса и сделали фамильное состояние на нефти, не самое крупное в Америке, но достаточное для того, чтобы попасть в списки «Форбс». Алан хотел, чтобы Дженсен изучал экономику, а тот хотел рисовать. И ничего хорошего из этого не вышло.

Дженсена передернуло, но он сдержался и ответил спокойно:

— Подумал. Я люблю свою работу.

— Ты все никак не повзрослеешь. Включи мозги, сын. Ты не сможешь всю жизнь прожить на своих каракулях.

— Это не каракули, отец, это реклама. А я ее создаю. В наше время реклама двигает все. Это такой же прибыльный бизнес, как и любой другой. И давай оставим этот разговор.

Алан расхохотался.

— Это не бизнес, не говори глупости. Нет ничего лучше нефти. И я очень надеюсь, что однажды ты выкинешь всю эту дурь из головы.

Кровь бросилась Дженсену в голову. Каждый раз, когда возникал этот вопрос, больше всего ему хотелось плюнуть на все, встать и уехать домой. Но каждый раз Дженсена останавливало осознание того, что сделай он так, и дальше будет хуже. Поэтому каждый чертов раз Дженсен старался сдерживаться, и один бог знает, чего это ему стоило.

Донна притронулась ладонью к руке мужа и примирительно сказала:

— Не нужно об этом, дорогой. Давайте не будем ссориться.

Тут, к счастью, принесли их заказ, и неприятный разговор увял сам собой. Впрочем, Алан продолжал задавать тон беседе, громогласно и многословно рассуждая о нефти, рынке и финансовых индексах. Дженсену было невыносимо скучно, он боролся с желанием отойти хотя бы в туалет и позвонить Джареду. Хотел услышать его голос, просто чтобы знать, что рано или поздно пытка закончится, и он вернется домой, к человеку, которому не нужно доказывать, что ты хорош сам по себе, такой, какой есть, и не важно, что кто-то другой разочарован.

Второй острый момент наступил, когда Алан притронулся к еще одной болезненной теме.

— Данниль, ты сегодня тоже меня не порадуешь?

Дженсен увидел, как мгновенно исчезла улыбка с ее лица, а сама Данниль сжалась, как будто хотела сделаться как можно меньше.

— Нет, мистер Эклз, — и поспешно добавила, выделив голосом первое слово: — Пока еще нет.

Разочаровавшись в сыне, Эклз-старший принялся ждать внуков, заранее возложив на них все свои надежды. И не беда, что внуков не было даже в проекте. И уж совсем неважным было то, что ни Дженсен, ни Данниль не стремились к обзаведению потомством.

— Я разочарован, — жестко отрезал Алан, теряя интерес к невестке. — И в тебе, Дженсен, я тоже разочарован. Что же ты за мужчина, если не можешь сделать жене сына.

А это уже край. Дженсен вскипел так, что у него затряслись руки. Чтобы успокоиться, он сделал несколько больших глотков вина, делая вид, что запивает слишком сухое мясо. Провел рукой по бедру, проверяя, лежит ли в кармане брюк телефон.

— Извините, мне нужно выйти.

Данниль вскочила следом за ним и схватила сумочку.

— Мне тоже.

Они спустились в цокольный этаж, но вместо туалетных комнат, не сговариваясь, свернули в курилку. Данниль достала из сумочки пачку сигарет, зажигалку и прикурила. Получилось не с первого раза. Поколебавшись, Дженсен попросил:

— Дай мне тоже.

Она была так расстроена, что даже забыла удивиться, просто молча протянула ему сигарету. Дженсен глубоко затянулся, чувствуя, как ментоловый дым стекает в легкие. Он курил одно время, в колледже, когда не хватало денег на еду. Никотин притуплял чувство голода. Сейчас же он утихомирил вибрирующие нервы.