- Отец, что случилось?

Его голос звучал спокойно, хотя в душе все кипело и клокотало. Джон не отреагировал. Дин убрал в сторону бутылку и стакан и потеребил его за руку.

- Отец…

Джон перевел на него отсутствующий взгляд.

- Что, сынок?

- Что случилось?

- Ничего.

Голос звучал бесцветно.

- Тогда к чему весь этот банкет? – Дин сделал жест рукой, как будто хотел объять необъятное в пределах одного стола.

- Я… пойду в гараж, пожалуй. Надо бы у Импалы трамблер проверить.

Он выдернул руку из-под пальцев сына и сделал попытку подняться. Это был настолько явный уход от разговора, что Дин в первый момент опешил. Он всегда старался с пониманием относиться к Джону, старался не задевать его лишний раз, не акцентироваться на проблемах. Знал, что ни к чему хорошему это не приведет. И, надо сказать, за последние лет десять смертельно от этого устал. В жизни Джона была своя темная сторона, которую он скрывал, и он был уверен, что она никак Дина не касается. Дин сам поддерживал в нем эту иллюзию, чтобы в их маленькой семье сохранялся хоть какой-то мир и порядок. Но при этом он понимал, что рано или поздно сорвется, и тогда объяснений не избежать. Он только не знал, когда и как это произойдет. Дин много раз представлял себе, как это будет, пытался найти нужные слова и принять какие-то решения заранее. Но вот оно произошло, а он оказался не готов. Снова.

- Нет! Отец, Импала подождет.

Джон бросил на него удивленный взгляд и сел обратно. Судя по тому, что он не кинулся немедленно в бой, для него это тоже было неожиданно.

- Давай поговорим, отец.

Дин постарался взять себя в руки и говорить спокойно.

- О чем?

- Что опять случилось, что ты снова взялся за бутылку?

- Тебя это не касается.

- Еще как касается! - Дин взорвался, - Меня это касается, потому что ты мой отец. И все, что касается тебя, отражается и на мне. Если ты этого не видишь, значит ты…

Он осекся. Слова, которые едва не сорвались с языка, были обидными и несправедливыми. Джон был ему хорошим отцом, старался изо всех сил, и его усилия не пропали втуне. Дин стал шерифом, уважаемым человеком, не погряз в криминале, не нарвался на нож где-нибудь в подворотне и не превратился к тридцати годам в конченого наркомана. Джон, однако, отлично уловил то, что не было сказано.

- Значит, я плохой отец?

- Нет, я не это хотел сказать, - смутился Дин.

- Именно это. Ты считаешь меня плохим отцом, потому что я лишил тебя матери и старался уберечь от разочарований. Наверное, это так. Но ты не знаешь всего, Дин, и не должен меня судить.

Действительно, всего он не знал. Все попытки поговорить о прошлом, неизменно обламывались о глухое молчание Джона, и со временем Дин смирился. Но не сейчас, не тогда, когда это ставили в вину ему же.

- Так расскажи мне. Расскажи, чего я не знаю, чтобы я мог тебя понимать.

Несколько минут Джон смотрел на него так пристально, что Дина дрожь пробрала по коже. Джон как будто решал, достоин ли сын знать то, что знает он. Достаточно ли он взрослый и хватит ли у него мозгов понять. Видимо, на этот счет у него были сомнения, потому что Джон только скорбно покачал головой и предпринял новую попытку уйти.

- Нет! Легко ты не отделаешься.

Дин поднялся и преградил ему путь к отступлению.

- Поговори со мной, отец, - он почти умолял.

И Джон сдался. Как-то подозрительно легко и быстро, но сдался. Сел обратно и что-то достал из кармана рубашки.

- Откуда это у тебя?

На столе лежала фотография матери Сэма. Дин взял ее, повертел в пальцах и задал встречный вопрос:

- Где ты это взял?

- Нашел. Утром, когда ты облил куртку. Это лежало у тебя в кармане. Откуда это у тебя?

- Это не мое.

- А чье?

Дин замялся. Он не был морально готов рассказать отцу о том, что связывало его с Сэмом, но по всему выходило, что придется. По крайней мере, частично.

Начал он издалека.

- Помнишь, я рассказывал про парня, который у меня в Каталажке сидит?

- Помню.

- Так вот, Сэм жил у Бобби Сингера. И, когда я его посадил, Бобби пришел ко мне и попросил разобраться с его вещами. Ну, ты понимаешь. Постоялец сидит, а номер, в котором он жил, стоит. И я решил, что заберу пока его барахло в управу, а потом, когда Сэм выйдет, то верну ему. Вот у него я фото и нашел.

Джон пододвинул бутылку обратно к себе и плеснул виски в стакан.

- Ты сказал, его зовут Сэм?

- Да, Сэм Кэмпбелл. Представляешь, он раньше жил там же, где и мы. В Лоуренсе. Бывают же совпадения.

Дин еще не замечал подвоха. Не замечал, как переменился в лице отец, когда он назвал фамилию Сэма, стал даже не бледным, а серым. Не замечал, как дрогнула его рука, и горлышко бутылки стукнулось о край стакана. Он был рад, что Джон с ним разговаривает, и все остальное на этом фоне казалось несущественным.

- Зачем ты взял фотографию?

- Не хотел, чтобы потерялась. И еще женщина показалась мне знакомой. Я хотел спросить у Сэма, кто это.

- Спросил?

- Это его мать. Как же ее… Мэри. Да, точно Мэри. Ты ее знаешь?

На это Джон не ответил, и Дин заключил, что еще как знает, но признаваться не хочет. Видимо, что-то там такое случилось между ними, из-за чего Джон сейчас так расстроился. Неудачная любовь, не иначе. Интересно, до или после мамы? И уж не из-за этого ли они развелись и разъехались?

Мысли роились в голову, и Дин погрузился в задумчивость. Даже не заметил, как снова принялся за остывший чизбургер. На душе у него вроде бы полегчало.

*

Оказалось, что он рано расслабился. После скудного ужина, когда Дин отправился принимать душ, тревожный звоночек зазвенел снова.

Работа успела деформировать его мышление, и теперь Дину нужно было докопаться до сути, все знать наверняка, потому что только тогда он будет спать спокойно. Пока не узнает, так и будет тревожиться и думать. Переодевшись, он отправился в гараж.

Джон действительно взялся за трамблер. И виски с собой прихватил. Бутылка стояла на полке, где стояли банки с автомобильной мастикой и полиролью, и уровень жидкости в ней уменьшился в сравнении с тем, что было на кухне. Время от времени Джон отвлекался от внутренностей машины и делал глоток. При этом его движения оставались такими же четкими, а взгляд трезвым. Было ощущение, что алкоголь его совсем не берет.

Дин присел на раскладной стульчик и принялся наблюдать. Джон покосился на сына, но ничего не сказал. Только в какой-то момент, когда он, не глядя, протянул руку за бутылкой, то наткнулся на пустое место. Джон выпрямился и обернулся.

Дин продолжал сидеть и улыбаться хищной улыбкой.

- Тебе на сегодня хватит.

- Я сам решу, когда мне хватит, - буркнул Джон и сделал требовательное движение пальцами.

- Нет. Сначала мы поговорим.

Дин хотел отставить бутылку в сторону, но в последний момент передумал. Вместо этого он поднес бутылку к губам и сам сделал несколько глотков.

- Я тебя слушаю, отец.

- Тебя это не касается, - упрямо повторил Джон.

- Нет! – Дин сорвался мгновенно, как это часто случалось с ним в последнее время, - Меня это еще как касается! Меня уже блевать тянет от всех твоих тайн. Хватит держать меня за идиота. Я ведь шериф, отец. Я нюхом чую, что здесь что-то не так. И Сэма это касается тоже. Ты хоть знаешь, в какой жопе он живет всю жизнь? Ты даже представить не можешь, потому что на такое никакого воображения не хватит!

Во время этой тирады Джон продолжал копаться в двигателе Импалы, но последние фразы заставили его отвлечься. Он выпрямился и наконец-то повернулся к сыну лицом. Он вдруг сделался так бледен, что это было заметно даже в тусклом желтоватом свете гаражной лампы. Пока он тряпкой оттирал с пальцев машинное масло, Дин заметил, как его руки мелко дрожат. И это было уже плохим признаком.

- А ты, выходит, знаешь?

Джон говорил спокойно, но Дин хорошо знал, что означает этот тон. Они оба прослужили достаточно долго, чтобы привычка не повышать голос лишний раз въелась на самую подкорку мозга и превратилась во вторую натуру. При их работе нужно было уметь себя контролировать, и Джон овладел этим искусством в совершенстве. Наверное, уже никто, кроме сына, не мог различать оттенки его спокойствия, которые варьировались от умиротворения до бешенства.