Так вот, Дин поехал по вызову. Мортимера он нашел довольно быстро – в знакомом подвале. Кот возлежал на капусте и делал вид, что здесь у него родовое гнездо, и он понятия не имеет о том, что его ищут, сбиваясь с ног. Он щурил огромные янтарные глазищи и охотно пошел на руки к шерифу. Шериф в его представлении играл роль транспортного средства и служил для перемещения домой. Дин отнес его в объятия миссис Фиц, выслушал благодарность и поехал обратно в управление. Путь его пролегал по западному краю Главной площади.
На зиму фонтан Энджелхоула отключали и накрывали прозрачной пленкой, дабы снег не забивал водоструйные сопла. Четыре месяца он высился бесформенным куполом, на который каждый снегопад приносил очередной слой. Слоев становилось все больше, и к концу зимы фонтан превращался в гигантский сугроб. Сугроб этот высился среди голых деревьев, игравших роль декоративного парка, и вскоре его переставали замечать. Но только не Дин. Время от времени он подъезжал к фонтану, прокапывал в слежавшемся снегу маленькое окошко и заглядывал внутрь. У него было оправдание. Как шериф он должен был следить за порядком, и в первую очередь в тех местах, куда никто не заглядывает. Вот он и следил, а не завелся ли в фонтане незаконный жилец, решивший, что покрытый снегом купол вполне может сыграть роль иглу. На самом деле каждый раз он надеялся на чудо, на то, что он заглянет и увидит внутри кусочек лета. В эту зиму дверь в лето нужна была ему как никогда.
Дин припарковал Импалу на самом краю разрешенной стоянки и полез к фонтану. Маленький декоративный парк вокруг него не расчищался, и ему пришлось преодолеть добрых пятьдесят футов по сугробам. Он начерпал полные ботинки снега и страшно промерз, но все равно уверенно продвигался к цели.
Фонтан встретил его поскрипыванием проседающей пленки и тишиной, какой обычно не встретишь в центре города. Дин вытащил из кармана перчатку и аккуратно расчистил ей окошко. Заглянул внутрь. Лета там, конечно, не было, но он тут же вспомнил, как привозил сюда Сэма и потом сидел в машине и наблюдал за ним. Было смешно. Сэм изо всех сил пытался изобразить туриста, но на самом деле по нему было здорово видно, что он едва не падает с ног от голода и усталости. И вот сейчас Дин смотрел на погребенный под снегом фонтан, и ему казалось, что Сэм стоит рядом, ждет, чтобы потом вместе ехать домой. И улыбается.
Точно такое же чувство возникало у Дина каждый раз, когда он приходил в «Чертополох» на ланч. Он садился всегда за один и тот же столик и мысленным взором видел Сэма, сидящего напротив и поедающего картофель фри со стейком. В такие моменты сердце болезненно сжималось, и Дин понимал, что скучает по нему. Иногда становилось совсем невмоготу.
========== 09 ==========
Два раза в неделю Сэма водили в душ. Приходил дежурный офицер, заключал его запястья в наручники и вел в другую часть здания. Для Сэма, чье существование было ограничено камерой и двором, подобная прогулка была как глоток свежего воздуха. Его вели по коридорам, навстречу попадались люди, и иногда ему удавалось поймать обрывок разговора. В камере, особенно по ночам, ему часто казалось, что жизнь снаружи замерла, как замерла его собственная, что в большом мире ничего не происходит, а люди продолжают существовать по инерции. Как будто нажали на паузу. Прогулки во дворе были не лучше, потому что Винчестер каждый раз яростно следил за тем, чтобы поблизости никого не было. Иногда Сэм видел группы стоящих в отдалении людей, но все они были, как правило, статичны – мало двигались, разговаривали в полголоса и не обращали на него никакого внимания. Похоже, в управлении быстро привыкли к блажи Винчестера выгуливать заключенного лично.
Другое дело поход почти через все здание к душу. Жизнь бурлила в коридорах, и это служило доказательством того, что никакой кнопки «Пауза» не существовало. Люди ходили по своим делам, обсуждали насущные проблемы, словом, все шло как обычно. Сэму казалось, что пока существует привычный уклад, не случится ничего плохого.
Сам процесс помывки доставлял ему отдельное удовольствие. В камере была раковина, и из стены торчал кран, но вода текла только холодная, и к тому же часто ржавая. Утром Сэм с трудом заставлял себя умываться и все время не мог отделаться от мысли, что ржавчина оседает на коже и исподволь разъедает ее. Когда он начал делать упражнения – для поддержания физической формы, а больше для того, чтобы убить время – пришлось точно так же заставлять себя смывать потом пот. Он смачивал край полотенца и обтирался им, оставляя другой край чистым – для лица. Никому и в голову не пришло дать ему свежее полотенце или свежее белье на постель, или хотя бы сменные носки, из чего Сэм заключил, что длительные заключения в Каталажке до сих пор не практиковались. Видимо, только ему так крупно не повезло. Так что поход в душ он использовал не только для того, чтобы помыться самому, но и чтобы постираться. Во времени его не ограничивали, так что он растягивал процесс, насколько мог. А пока он мылся, постиранные вещи успевали наполовину высохнуть на горячем рефлекторе.
Этот раз ничем не отличался от всех предыдущих. Его отвели в душ, дали кусок мыла и шампунь и оставили одного. Сэм быстро постирал, развесил все на просушку и взялся за себя. Губки не было, поэтому он остервенело скреб кожу ногтями, пытаясь отделаться от грязи, накопившейся за прошедшие четыре дня, и еще от запаха. Пока он сидел в камере, то не ощущал специфический запах тюрьмы. Но, стоило ему выйти наружу, как он понимал, насколько же сильно от него смердит. Раньше ему не приходилось бывать в местах заключения, и Сэм не знал, что все на свете тюрьмы пахнут одинаково. Запах въедается в тело и одежду, а потом проникает в душу. Сэм бы удивился, если бы кто-нибудь ему сказал, что на самом деле от него пахнет, как от нормального человека, ведущего малоподвижный образ жизни и иногда забывающего помыться. Ему казалось, что он воняет, и он несколько раз мыл голову, отскребал кожу и простирывал вещи. Где-то в середине он сделал паузу, сел на пол, подставив под струи воды голову и плечи, и сидел с закрытыми глазами, наслаждаясь. Было так легко представить, что он в мотеле, и сейчас выйдет в номер, выпьет бутылку пива и ляжет спать в чистую постель. Что нет никакой Каталажки, нет слетевшего с катушек Винчестера, нет липкого страха, что он не выдержит. Нет холода тюрьмы, потому что, только отогреваясь под горячей водой, Сэм понимал, насколько он на самом деле замерз. И он сидел, и представлял, и не замечал, как вместе с каплями воды по лицу стекают слезы.
В дверь несколько раз ударили кулаком, давая понять, что время выходит. Сэм очнулся от грез, поднялся с пола и снова начал намыливаться. Он понимал, что ему и так делают поблажку, не ограничивая во времени, и вовсе не хотел испытывать терпение дежурного офицера на прочность. Опасался, что один неловкий момент, и его запросто лишат последней радости жизни. Пена стекала по ногам. Сэм жмурился от удовольствия, но вдруг вода на несколько секунд прекратилась, а потом хлынула с новой силой – холодная. От неожиданности он помянул недобрым словом чью-то мать и отскочил в сторону.
Он думал, что сейчас все придет в норму и опасливо проверял рукой, но вода становилась все более ледяной. Судя по тому, что снаружи не происходило ничего, Сэм понял, что сейчас это только его проблема. Делать было нечего, нужно было смыть остатки мыла и потом уже пытаться согреться. Он сделал глубокий вдох и шагнул под холодный душ.
Сердце запнулось, а потом продолжило идти в бешеном рваном ритме. Кожа мгновенно покрылась мурашками, и все волоски на теле стали дыбом. Гениталии поджались, стремясь убраться под лобковую кость. Тело начало неметь. Сэма начал бить озноб, и он с трудом заставлял руки слушаться. На то, чтобы завернуть вентиль на кране, силы воли уже не хватило. Он выскочил из-под душа, схватил полотенце и принялся яростно растираться. Но полотенце было мокрым и помогало плохо, быстро теряя те крохи тепла, которое оно успело вобрать в себя на рефлекторе. Сэм решил, что лучше будет пойти в раздевалку и одеться.
